***
"В эту среду Южная Корея находилась на пороге температурного рекорда, столбики термометров несколько дней уже стабильно не опускаются ниже тридцати градусов. Температура превысит в ближайшие дни свою климатическую норму примерно на шесть-восемь градусов. Рекордная жара спадёт только ближе к выходным".
— Э-э-э? Чонгук, ты слышал? Не ниже тридцати, с ума сойти! — Запасайся водой и кремом от загара, если не хочешь зажариться на солнце. — Давай не пойдём лучше сегодня никуда, я не хочу умирать таким молодым и красивым. Чимин останавливается в гостиной, заглядывает в раскрытое окно и, представив эту аномальную жару, царившую над всем Сеулом, проводит ладонью по лбу. За спиной шумит кондиционер, который почти без остановок работает сутками, и он скоро обещает перегореть, если промежутки его отдыха не будут длиннее. Пак накидывает полотенце на влажные плечи и долго перебирает в шкафу одежду; майку надеть хочется, но тот боится, как бы у него не обгорели плечи, потому что его бледная кожа – его маленькая личная гордость. — Знаешь, лучшее время в такую жару – утро. Ну, когда солнце не так сильно печёт. Послеполуденная жара – это самое ужасное, что есть на свете. И даже в огромных тенях, идущих от зданий, не спастись от запредельно высокой температуры, та захватывает в себя абсолютно всё, и даже сидеть на лавочках опасно. Чимин хнычет, обходя по сто раз автобусную остановку, и машет козырьком кепки на своё лицо, с завистью наблюдая за героической выдержкой Чонгука, которому, кажется, тридцать градусов нипочём. Тот, абсолютно невозмущённый, продолжает стоять на одном месте, лишь изредка переминаясь с ноги на ногу и поглядывая то на наручные часы, то на дорогу – в то место, где в скором времени должен появиться автобус. Солнце ослепительно яркое, лучи его ощущаются жгучими касаниями на коже. Пак может начать думать, что у него мозги сейчас сварятся. Он искренне ненавидит и вселенную, и погоду, и этот проклятый день. — Прекрати уже махаться этим, — Чимина останавливает неизвестный одним жестом своей руки, поднимая её на уровне лица Пака. — Чем сильнее машешь, тем тебе же и жарче. Мальчишка, щурясь и прикладывая ладонь к глазам, заглядывает на парня, поднимая голову. Глаза того спрятаны за солнечными очками, и юноша зачёсывает назад выбеленную чёлку, волосы его при таком свете похожи на солому, которая в скором времени вот-вот загорится. — Но я же умру при такой жаре! Пусть лучше руки отвалятся, — отвечает Пак и снова начинает обмахиваться козырьком, не отрывая глаз от незнакомца, и он жалеет о том, что ещё вчера сломал свои очки, они ему жизненно необходимы сейчас. Парень хмурится, поднимает очки, фиксируя их на чёлке, и обращает холодный взгляд на Чимина, словно оскорблённый тем, что кто-то не желает принимать его советов. Этот жест выглядит для Пака, настырного и упрямого, как вызов. Он не моргает и шумно выдыхает через нос, разглядывая лицо напротив, не тронутое ни одной эмоцией. "Красивый и такой высокий…" — думает Пак, всматриваясь в тёмные, почти чёрные глаза. — Эй, Чимин, автобус пришёл! — в паре метров мальчишку окликает Чонгук, подзывая его к себе. Противостояние взглядами прерывается мгновенно, на зов Чонгука, как по команде, поднимаются и остальные, что Паку совершенно не нравится, ему сейчас придётся уступать всяким старушкам, а самому вставать где-то в конце автобуса. Он не знает, стоит ли называть скорое появление автобуса божьим помилованием или очередным наказанием. Спёртый воздух бьёт прямо в лицо, Пак, жалобно проскулив, оглядывается назад, держась за нагретые дверцы, впереди стена из людских спин, а Чонгук – это безэмоциональное существо – уже ныряет в массу, в каких-то местах изворачиваясь, а в каких-то приподнимаясь на носочки. — Ну? Ты так и будешь стоять? Дай людям пройти. Белобрысый незнакомец забирается на первую ступеньку, подталкивая Чимина руками, как бы говоря этим действием, что у того выхода нет. Юноша насильно вдавливает Пака в толпу, которая ещё каким-то чудом не склеилась в единую субстанцию. Чимин хочет возмутиться, сказать, чтобы с ним обращались аккуратнее, но его так вовремя проталкивают дальше, люди возмущаются, но раздвигаются, и Пака засасывает вглубь, в самый конец автобуса, пригвождая к горячим стёклам. Глаза в панике рыщут по всему салону, видят только одни сплошные макушки, а после, на противоположной стороне, находят довольно ухмыляющееся лицо, Пак бы даже выразился "морду", Чонгука, который, подмигнув, разворачивается всем телом, не желая возвращаться к другу , решив остаться в самом начале автобуса, где отчего-то места чуть больше. — Чонгук! — громко шепчет Чимин, но он остаётся никем не услышан, хуже всего то, что страдать от этой преисподней между стеклом и потными телами ему придётся одному. — Ни вздохнуть, ни пукнуть, у нас что сегодня, Чхусок? Мальчишка пыхтит, крутится, вытягивает шею и снова натыкается на безразличное лицо незнакомца, взгляд которого устремлён на низкорослого Пака, его макушка чуть ли не ударяет прямо по носу. — Ты не мог бы не прижиматься так ко мне? — говорит Чимин и руки просовывает между ними двумя, стараясь отлепить от себя парня. — Это выглядит как сексуальное домогательство. — Как? Мне ни вперёд, ни назад двинуться, только на потолок лезть остаётся, мы в одинаковом положении, не пытайся отстаивать здесь своё личное пространство, — отвечает тот с раздражением, его предложение прерывает внезапно тронувшийся с места автобус, и по инерции он подаётся всем телом назад, а после всей массой падает на Чимина, вновь вдавливая его в стекло. — Отстань от меня! Не прижимайся так сильно! — из последних сил произносит Чимин, это требование из него будто выдавили в тот момент, когда его сжали со всех сторон. Он шевелится, едва приседает и выпрямляется, пытаясь оттолкнуть белобрысого. Автобус проезжается по кочке, слегка подбрасывая всех в салоне, Чимину стыдно до смерти, Чимину необходима полная свобода действий, Чимина следует немедленно вывести отсюда, иначе на него нападёт паника из-за того, что в его зад вжимаются, и так настырно, что тому плохо становится. — Бля-я-ять, — незнакомец одной рукой обхватывает поручень, а второй упирается в стекло, его вспотевшая ладонь соскальзывает, что делает сложным удерживаться в устойчивом положении. Мальчишка продолжает дёргаться, как ужаленный, скулит тихо, ощущая себя точно в капкане. Лишний раз вдохнуть не только сложно, но и неприятно – воздух здесь совсем горячий, едва не раскалённый, Чимин явно прежде не рассчитывал умереть в таких условиях. В салоне нараспашку открыты все окна, а сверху люк. Но людям до сих пор мало, они только жалуются и возрастают в количестве. Пака раздражает вообще, что вокруг него все галдят: по телефону, друг с другом, подпевают под музыку. Окружающие настолько его выводят, что он готов каждому руки и грудную клетку поломать. Чимин не мизантроп, но эта шумиха ударяет по его самообладанию, а в комплект заодно и почти двухметровый парень, который продолжает вжиматься в его зад. — Прекрати шевелиться, только хуже делаешь! — не выдерживает незнакомец, и его очки, спадая с чёлки, оказываются на полу, отдаваясь глухим стуком при падении, а Чимин, продолжавший совершать непонятные телодвижения, наступает на стекло, только позже подпрыгивая, услышав треск. — Да ты издеваешься! — Я не нарочно, я не видел, прости, — начинает Пак, глазами отыскивая под кроссовками раздавленные очки, и самой его плохой идеей было присесть за ними, он теперь и встать не может, оставаясь сидеть на корточках с очками в руках. Он с немой мольбой смотрит на ошалелого парня, взывая его о помощи. — Прости, я правда не хотел... э? — хватаясь за протянутую руку, Чимин поднимается и заглядывает юноше в глаза, изгибая бровь дугой. — Намджун, — отвечает белобрысый и с тяжким вздохом принимает очки, разглядывая на них трещины, — а жаль, я их на днях только купил. — Я заплачу, правда! Только если смогу выбраться отсюда живым. Чимина и всех заодно слабо потряхивает, между парнями виснет неловкая пауза, и мальчишка разворачивается обратно, не желая больше впритык стоять лицом к Намджуну. Возле входа Чонгук, вытягивая губы, отбивает ногой под ритм музыки в наушниках, и Чимин ему завидует, тот выбрал более удачное место. На светофоре загорается красный, масса движется вперёд-назад, и мальчишка животом ударяется о закругленный поручень. — Ты мне прямо в задницу упираешься, имей совесть! — ему на спину надавливает тяжко вздымающаяся чужая грудь. От Намджуна жарит нереально, и Чимину даже кажется, что он обжигается, однако больше его волнуют не касания горячей кожи, а что-то твёрдое, упирающееся ему между ягодиц. Рот Пака захлопывается, мальчишка пальцами цепляется за резиновую рамку, но его ногти только расцарапывают чёрную резину и соскальзывают. Если бы только была возможность, он бы тут же залез лучше на потолок. Намджун сзади ругается матом, Чимин на своём ухе ощущает его горячий выдох, обжигающий мочку, и его передёргивает. Автобус трогается, для парней это как начало новой казни. Пак уверен в том, что у того парня стояк, он готов поспорить об этом и поставить сто долларов, потому что это не может быть ни бутылка, ни телефон, ни колено, ни даже старый добрый шоколадный батончик, чёрта с два! И непонятно ещё, стоит ли принимать это за комплимент его ягодицам. По идее, рассуждает Чимин, следует, вроде, выразить своё негодование на весь автобус, чтобы все услышали его. Но не стоит разыгрывать из этого трагедию, лучше в полную меру насладиться предоставленным случаем. Он подаётся бёдрами назад и уверяет самого себя в том, что он не сходит с ума и что это не жара на него так действует, ему приятно прикосновение к нижней части его тела. Только надо соответствовать образу возмущённого гражданина, недовольного подобной реакцией организма парня, и Чимин возмущается – молча краснея в щеках и кидая перепуганный взгляд на Намджуна, чтобы тот понял, что Пак не только видит, но и ощущает его эрекцию на себе, ну не одному же ему здесь сгорать со стыда. — Это не то, что ты подумал! — у Намджуна щёки вспыхивают румянцем так же, как и у мальчишки, он мнётся на месте, неизвестно что пытаясь сделать, у него всё равно нет шансов даже на лишний шаг. Белые шорты в обтяжку, давя на бёдра, создают массу неудобств. — Я ясно ощущаю это, озабоченный! — по мере того как белобрысый подаётся своими бёдрами в сторону, Чимин продолжает следовать за ними, выдавая это за случайность. У него уже у самого тяжелеет в шортах и ткань постепенно натягивается спереди. — Круто покатался на автобусе, — бубнит Намджун и отводит голову в сторону, глядит в окно и думает о том, что если он схватит огнетушитель и разобьёт стекло, то сможет сбежать из этой парилки и избежать постыдной неловкости. Пальцы юноши сжимают очки и поручень, и на каждой остановке выходит пару человек, а заходит ровно столько же, и кажется, что у этих козней не будет конца. В голове у Намджуна проносится короткое "сука, даже в аду прохладнее"; другая ладонь, вспотев, скользит по стеклу вниз, сзади наваливаются, и парня подталкивают, чтобы тот подвинулся. Ему интересно, на что вообще рассчитывают люди, ещё немного – и он Чимина совсем раздавит, его без сознания на руках просто вынесут отсюда. Расстояние между телами неприличное, точнее, оно вообще отсутствует, одна намджуновская нога, ища более удачной позы для устойчивого положения, оказывается между ног мальчишки. Пак буквально отлепляет майку с груди, она взмокла ещё и на спине, он стремится вытянуться всем телом, приподнимаясь на носочках, и нарочно проезжается по чужому стояку. Новые кочки и лежачие полицейские ему только на руку; пока Намджун продолжает извиняться по сто тысяч раз, на губах мальчишки возникает задорная улыбка. — Я говорю тебе: я не на тебя возбудился! — оправдывается тот. — Однако твой член всё равно продолжает в меня упираться, — и Пак просто вскидывает плечами, эти слова для него словно нечто разумеющееся. Он изображает на лице подобие сожаления, из грудной клетки выходит тихий стон, когда его собственная эрекция отдаётся пульсацией под тканью. Рука соскальзывает с жёлтых поручней, тут же укладываясь на возбуждённый орган и слегка массируя его, и Чимин добавляет: — Ну ты и извращенец, возбудился на мужскую жопу! — следом выходит короткий смех, добивший обычно спокойного Намджуна. Пак закусывает губу, едва заглядывая на парня через плечо, встречается с ним взглядом и прикрывает глаза, ощущая негу во всём теле, скопляющуюся в паховой области. Лучи солнца, бьющие прямо в стекло, тяжёлые какие-то и слишком обжигающие, Чимин ощущает от них слабое изнеможение, только бы на пол без чувств не завалиться. Шум вокруг не прекращается, и давление не понижается. — Надо просто подумать о чём-нибудь противном. Скажи мне быстро что-то отвратительное! Быстро! — голос взволнованный, а сам Намджун уже на грани. Мальчишка отводит взгляд в сторону, задумываясь на мгновение. — Прости, но я не могу сделать это для тебя, мозги сейчас сварятся. — Тогда поговорим о чём-нибудь отвлечённом! Вот ты, к примеру, как провёл своё утро? — Ну, допустим, моё утро началось с проверки работоспособности моего организма, — мальчишка языком обводит губы по контуру, хитро щурясь. — В смысле? — Подрочил я, ты совсем дурной, что ли? — Да о другом! О другом, Господи, за что мне это всё?! — воет парень, обращая свой взгляд к потолку салона. Лицо Намджуна напрягается, тот, закрывая глаза, концентрируется на одной, какой-то отдалённой и светлой мысли, которая способна унести его далеко из этого котла на колёсах. Но Чимин так нагло врывается в безмятежность сознания белобрысого, толкнувшись своей спиной. Взгляд мгновенно очнувшегося Намджуна падает на худые плечи, выпирающие на них косточки и изгиб шеи. Ким закрывает глаза, когда в носу ощущается запах лайма, исходящий от близкой кожи. Сквозь закрытые веки настойчиво проникает солнце. В голове окончательно тают картинки богатого Майами, который тщетно вспоминал до этого белобрысый. Раздаётся последнее бренчание льда о стенки бокала с лимонадом, и это похоже уже на мираж. До запястья юноши дотрагиваются чьи-то аккуратные пальцы, проводят по коже совсем невесомо – так, предупреждают о чём-то, одаривая призрачным, нежным теплом, – и ускользают. Намджуна в этот миг вырывает куда-то, и он забывает на секунду, где он и что с ним происходит. Даже образ этого невероятного мальчишки каким-то мутным становится, остаются только очертания тела, и каждый его изгиб – как самая настоящая эстетика. — Неужели дороги такие плохие? Чимин, этот личный намджуновский палач, играет не по правилам, потираясь о бугорок. Разве Намджун посмеет в его-то положении обвинять Пака? Абсурд! Парень хрипит, передёргиваясь всем телом, и толкается бёдрами вперёд, беззвучно приоткрывая рот. — Ты уже всё? — Пак ухмыляется и, продолжая надавливать на член, мечтает о том, как бы освободиться от своих шорт. И ему сейчас абсолютно наплевать на то, что придётся до самого вечера ходить по городу в перепачканном нижнем белье, оно того явно стоит. Чимин даже назовёт это своим первым сексуальным опытом в публичном месте, он же прилюдно сейчас в боксеры спустит, крышу сносит! Мальчишку это веселит, ему – когда нарастает блаженное удовольствие и достигает почти кульминационной отметки – хочется вдруг чего-то экстремального, чего-то такого, от чего бы адреналин в крови подскочил. И первым его решительным действием становится перехватывание намджуновской руки. Чимин хватается за его запястье, опуская с усилием руку со стекла, и накрывает ею паховую область; и пусть он в глазах незнакомца выглядит ещё бóльшим извращенцем, но в силу своей слабой воли Чимин не сумеет отказать одурманенному рассудку. — Видишь? Это всё из-за тебя! — Пак выбирает сторону жертвы, когда как на самом деле ею является ни в чём не повинный Намджун, принявший озадаченный и в то же время перепуганный вид. — Дай и другим людям, пострадавшим от тебя, закончить всё. Миниатюрная чиминовская ладонь бережно накрывает ладонь Намджуна, влажную и тёплую, сжимает её сильнее, чтобы та надавила на орган. Пальцы юноши растопыриваются, тот пока совершенно ничего не понимает, но двигать рукой начинает, прислушиваясь к почти беззвучным томным вздохам, имеющим некое очарование даже в такой конфузной ситуации. Ниже резинки шорт сильнее всё тянет, руки Чимина деревенеют, когда постепенно наступает предоргазменное состояние; и чёлка ведь как нарочно лоб облепляет, от неё только на душе хуже, она способна весь настрой сбить, а Чимин такого предательства от своих же волосы не потерпит. В солнечном сплетении возникает непередаваемое ощущение. Автобус вновь трясёт, и мальчишка закатывает глаза, кончая от умелых манипуляций. Будь бы он сейчас в квартире в одиночестве, простонал бы, наблюдая, как по головке стекает белёсая жидкость, но сейчас же она только ощущается неприятной липкостью под тканью. У Пака даже дрожат колени, ноги подкашиваются, но так вовремя его поддерживают за талию, не позволяя обрушиться на головы впереди сидящих людей. — И вправду крутая поездка вышла, — подытоживает Чимин, — запоминающаяся. Ты только ручки свои от меня убери, пожалуйста, — его ладонь опускается, позволяя Намджуну вернуть свою на законное место, — мало ли заметит ещё кто. Он наконец-то убирает чёлку со лба, которая не давала ему покоя. Намджун умолкает насовсем, видимо, склеивая свою бедную психику, разрушенную с появлением Пака. В его голове неизвестно что творится, а у Чимина светло на душе, небо совсем голубое, радуги над полем протягиваются, пегасы где-то вдали резвятся. Его совесть вообще не мучает, и от этого ему хорошо. А настроение запредельно хорошее, хочется совершить очередной рискованный поступок, ну, например, пойти в тату-салон и тут же набить на правой ягодице атомного феникса. Долгожданное пространство Чимин получает через несколько остановок, когда начинает близиться конечная. Между ним и Намджуном постепенно увеличивается расстояние, но тот продолжает стоять на своём месте, судорожно сжимая очки в правой ладони, видимо, чтобы окончательно их поломать. Мальчишка, наблюдая за таким явлением, хихикает в кулак, но от интересного объекта не отходит, находя его забавным. — А с тобой весело, Намджун. Занимательно, я бы даже сказал. — А? — тот, рассеянный, обращает свой взгляд на Чимина и его хитрое округлое лицо, лоб которого покрыт потом. — Не, ничего, лучше ответь: ты куда собрался? — интересуется Пак и рядом пристраивается, падая спиной на поручни и прижимаясь к плечу Намджуна, у которого недавно произошла моральная казнь на публике. — Да я уже свою остановку проехал... — разбитым голосом отвечает Ким и, вжимая голову в плечи, напугано распахивает глаза. — Когда? Ты чего не сошёл тогда? Пару остановок назад? — Я... мне всего лишь-то две остановки надо было проехать, меня друг ждал... — и в доказательство Намджун вытаскивает из задних карман шорт мобильный телефон, на экране высвечивается такое красивое "тридцать пропущенных", взгляд Пака коварно поблёскивает, а кулак не способен скрыть его широкую улыбку. — Ну ты даёшь! Так в чём проблема-то была? — Чимин боковым зрением замечает Чонгука, который, приближаясь, скручивает свои наушники, чтобы сложить их в карман портфеля. — Не знаю. — Ты и вправду смешной! — смеясь, отвечает мальчишка. — А ты милый, — с вновь вернувшимся безразличием на всём лице говорит юноша, приподнимая брови. — Прелюдии, вообще-то, должны были быть до, парень, ты явно плохо смотрел порно. Тот решает промолчать, разглядывая близкого Чимина, словно стремясь запомнить каждую деталь его лица, думая, что видит его в первый и в последний раз своей жизни. Ему думается, что голос этого мальчишки как-то по-другому звучит, в отличие от остальных. И дело вовсе не в высоте голоса или его тембре, что-то очаровывающее в нём присутствует. Намджун совсем серьёзным становится, и только жгучее солнце хоть как-то разбавляет его посеревший вид своими золотистыми оттенками, играясь столбами на щеках парня. — Мы на следующей выходим, Чимин, — подобравшись, вмешивается в разговор Чонгук, обращая свой взгляд на белобрысого, — а это кто? Пак не мешкая заглядывает Намджуну в глаза. — Да друг старый, я свой номер давно сменил и связь с ним потерял. Вот сейчас только встретились. Запишешь? Стоя на выходе из автобуса, Чимин размышляет о чём-то своём и отдалённом, пока сзади пристраивается Намджун, как какой-то верный пёс, боявшийся разлуки с хозяином. Ему бы только поскулить от тоски и уши к голове прижать. Пальцы за спиной мальчишки, скреплённые в замок, выгибаются, проводят по воздуху и натыкаются на намджуновские, тут же играясь с ними. Незамысловатые касания приводят парня в чувства. Пак представляет то, как бы приятно было ощутить на своём ухе его тёплое дыхание. — Здравствуй, пекло, прощай, голова, — радостно выкрикивает Чимин, выпрыгивая из салона, и думает, что лучше бы он дома остался, а не шагал по раскалённом асфальту, по которому только Сатане и ступать. Намджун остаётся стоять на месте даже тогда, когда отходит автобус. Руки, ища покоя, заползают в задние карманы, и в нижнем белье сильнее ощущается неприятная липкость, на которую обращать внимания просто невозможно. Он наблюдает за невероятной походкой мальчишки – расслабленной, вприпрыжку. Чимин оборачивается, сверкая своей улыбкой и позволяя Чонгуку уводить себя, и громко шепчет парню, прикладывая ладонь ко рту: — Я позвоню тебе сегодня вечером. Деньги за очки, которые, покрытые трещинами, остаются в руках растерянного Намджуна, Чимин, кстати, так и не отдал. — Я ведь тебе должен ещё!