Минотавр

Улицы городка вились лабиринтом, и, кажется, симптомами топографического кретинизма этого было уже не объяснить… И себя не успокоить: повышенная влажность, металлически-тусклое небо – будто пятый час подряд собирается дождь, близится закат и ты случайно забрел в конец света. А начиналось все хорошо: вышел с утра из электрички на станции с полузнакомым названием, затарился соком и мороженым в первых встречных «Диксях», показал язык собирающимся тучам – нешто не мокли до самого кишечника, нешто страшно – и изящно нырнул в маячащий прямо по курсу двор: спешить по четкому маршруту не имело никакого смысла, он и заехал-то сюда просто поулыбаться небу с чуточку нового ракурса да поискать интересные дома с балконами – холить и лелеять находящие блажи он почитал своей наисвятейшей обязанностью. Через пару часов, когда только начали подавать тайные неприличные знаки не особо ладившие с обувью ноги, хорошее настроение внезапно сбилось в тягучую каплю мистического ужаса: любые попытки сориентироваться на местности почему-то выводили на пугающие своим безысходным недостроем и сухой травой окраины, и так не слишком широкие улочки которых через одну сужались тупиком, а в спину давил недобрый взгляд той древней силы, что любит заставлять путника нервно оборачиваться и видеть в каждом кусте чудовищ. За давностью привычки мотать себе нервы он держался молодцом и сбился на затравленный, истерический бег только однажды – когда из палисадника совсем уж затрапезного дома (в его городе такие называли «под снос» – и превращали их в приют маргинальных личностей, но почему-то от них не исходило такого ощущения ирреальной жути, какое нахлынуло тут) на него глянуло покрытое граффити изваяние какой-то мифической птицы. Это потом он стер пальцы о поисковик, пытаясь выяснить, что за скульптор пытал здесь счастья, а тогда в мозгах мелькнуло только: «Окаменевшие фениксы не возрождаются», а за постоянным ощущением взгляда в спину померещилась вдруг петушиная голова василиска. Он побежал – и сбился обратно на шаг через десяток шагов, тяжело дыша не от усталости, а от простого осознания: от бродячих собак, которых он до сих пор боялся сильнее всего на свете, бегать нельзя – будет только хуже. И если что-то гналось за ним… Отпустило его рывком, когда хлынул наконец ливень, зревший на протяжении всей симфонии умирания его рассудка. Все это время он, оказывается, по инерции шагал в неизвестном направлении, хотя сознанию казалось, что ужас парализовал его навсегда, – и, когда перевернутая бочка небес опустела и выглянуло солнце, луч его упал лавиной истерического хохота. На стене дома, мимо которого он проходил, висели огромные бронзовые бычьи рога – то ли мемориальная доска какому-то безумному гению, то ли чересчур глубокомысленная инсталляция. Мокрый металл встретил его взгляд заговорщицкими бликами. Он схватился за кончики рогов и судорожно, обдирая локти о стену кровавой жертвой сверкающему тельцу, подтянулся. Спрыгнул на землю, выбивая воздух из легких, и огляделся. На горизонте между домов мелькнул силуэт пролетающей мимо электрички – больше он при всем желании не заблудится. Минотавр побежден. Тяжело осев на сиденье, он уставился в окно и вдруг заметил вдалеке дымок. Чья машина взорвалась, чей костер не захотел вспыхивать после дождя – он против обыкновения не думал. В его голове горел, возрождаясь, феникс.