Здесь не бывает лишних

The Neighbourhood – The Beach

В темном помещении слишком душно. Слишком горячо и слишком тесно, чтобы мысли могли воссоздать нечто, напоминающее целомудрие. Здесь слишком сжатый воздух и слишком громкое дыхание с обеих сторон. Именно тут не слышится шум ветра за окном, и в эти мгновения теряются обещания самому себе: «Не повторять это вновь». Под едва слышные мелодии, доносящиеся откуда-то сверху, где давно перегорели лампочки, и теперь приходится освещать дыханием, Хосок чувствует на своих ключицах обжигающее тепло. Выдыхает, вздрагивая всем телом, растворяясь во внезапных мягких губах, с напором втягивающих в поцелуй. Не вспоминает ни о чем, что может быть за пределом этого места, с силой отвечая на поцелуй, пока теплые руки где-то внизу, за пределом досягаемости, стягивают узкие джинсы с бедер. – Забудь обо всем. Хосок с трудом различает в шепоте голос Чонгука, витающий в нескольких сантиметрах, но застилающий всю бесконечность душной комнаты. Хочет прислушаться и отправить по венам удовольствие, заглатывающие и отхаркивающее после болью принятия. Смирившись и приняв, вновь примыкает к губам Чонгука, с желанием вбиваясь в покорный рот языком, забывая о деликатности, старается выжать, как можно больше, получить, как можно сильнее, въесться, как можно глубже. Роли постоянно меняются, сковывая в наручники правильность и адекватность, выжатую, скомканную до предела. Здесь правит похоть, сопровождающаяся страстью, когда мечтаешь о меньшем, а имеешь слишком больше. Хосок громко дышит, заглушая музыку, сжимает в дрожащих от предвкушения ладонях простынь, не боясь замараться, испортиться и потеряться в сроках годности. Поддается бедрами верх, когда рука Тэхёна касается возбужденного члена. Видит темные силуэты, старающиеся сделать всё так, как положено, разбивая понятие грех и выстраивая новое. Чонгук легкими прикосновениями, словно острым лезвием ножа, проводит по ребрам, не торопясь. Опускается к пупку, лаская, доставляет боль: импульсы непередаваемые, то, с чем сложно жить. Когда маленькие губки Тэхёна обхватывают пульсирующую головку, а руки с нежностью массируют яички, слегка оттягивая кожицу, не остаётся ничего от сознания, лишь тусклый ночник, укрытый простынями, лишь громкое дыхание, впитавшееся в кровь. Хосок притягивает к себе Чонгука, желая испить до дна, путаясь во вкусах, смешивая субстанции. Вкладывает в поцелуй всё то, что не удалось реализовать в жизни: успешную карьеру, счастливую семью, огромное количество денег. Здесь это не важно, а значит, уже всё удалось, когда совершенства несовершенны, и даже у идеалов есть комплексы. Хосок чувствует желание Тэхёна, чувствует его умелый язычок, так старательно вылизывающий яички, чувствует его длинные пальчики, сжимающие бедра, желая оставить после темные следы. Пропитывается ими насквозь, заменяя свою индивидуальность эмоциями, которые были созданы под звуки тел и шепот желания. Продолжает целовать Чонгука, запоминая навсегда его вкус, его запах и его стиль: то, какой он не забывается, скорее, прячется, чтобы навечно остаться сладостной ностальгией. Скоро перевалит за полночь, а, значит, впереди еще целая ночь, бесконечная, катящаяся своим чередом, не оглядываясь. Под немые осуждения посторонних особенно сладко притягивать липкого от пота Чонгука ближе, случайно попадая в такт незамысловатой мелодии, поставленной на повтор, целовать его ключицы, руки, изрисованные узором порезов и запоминать как самую вкусную историю из всех, но жаль, что не расскажешь, оставляя здесь. Переваливаться из мира в мир, создавая каждый новый с огромной скоростью, боясь упустить. Тэхён нехотя отстраняется, сжимая член у основания в тугое кольцо из двух пальцев, громко дышит, сглатывая вязкую слюну. Слышит причмокивания, и сам боится окончательно потеряться в сплошной эмоции, где уже не будет выхода. Боится, но и одновременно желает, притягивая Чонгука за запястье к себе, слыша недовольный вздох Хосока, путаясь в сознании, пока серый дым виднеется за окном. Обхватывает горящее лицо в свои ладони и погружается во взгляд, где остались лишь искорки, отравляющие существование. Понимает всё без слов, чуть отстраняясь, чтобы Чонгук мог переползти вниз, чтобы мог с предвкушением ухмыльнуться, устраиваясь бедрами на животе Хосока. Здесь не бывает лишних, потому что, чем больше, тем сильнее отдает чувством потребности и душевной наполненности. Отходят проблемы, и хочется взлететь, пока Хосок, не торопясь, покорно принимает член Тэхёна, открывая рот шире, перебарывая рвотные позывы, удобно устраиваясь на спине. В нём правит лишь похоть, смешиваясь с грехом, который после придётся отмаливать, но пока Тэхёни старательно толкается бедрами в его ротик, нуждаясь в его заботе и внимании, Хосок будет продолжать, растворяться и гореть, уничтожая правила. Пустые субстанции, ничего не значащие слова и поступки – здесь нет ничего этого, тут только то, что имеет какой-то смысл. Здесь не будут клясться, выпрашивая прощение. Здесь жестоко выебут, отмывая вину кровью. Хосок чувствовал себя здесь, словно дома, хотя его дом никогда не отличался жестокостью. Он понимал, что только здесь становится настоящим, чувствуя, как маленький Гуки начинает двигать бедрами, имитируя проникновение. Чонгук сжимает оба их члена в ладошке, начиная двигаться быстрее, разгоняя возбуждение огромными разрядами по телу, чтобы не устранить, а лишь усугубить. Тэхён продолжает наслаждаться ротиком Хосока, не сдерживая стонов, образуя на простыни под коленями неаккуратные складки. Минуя понятие границы и остановки, движения становятся всё быстрее. Переплетённые тела покажутся чем-то до ужаса эстетичным, когда Тэхён потянется к Чонгуку, соединяя их губы в поцелуе, отравляющем жизнь и ломающем мир. Чонгук продолжит двигаться, чувствуя, как определённо желает большего, и по телам уже давно течёт не кровь, а смесь из желания, когда главное не дышать, а ощутить нечто в себе. Почувствовать, как нечто больше и сильнее проникает внутрь, растягивая невероятно, делая приятно и слишком хорошо. Так хорошо, что никакие таблетки не помогут, а микстуры не спасут. Чонгук желает этого всегда и сейчас не стало исключением. Он прекращает имитацию, в одно движение насаживаясь на член Хосока, громко вскрикнув и поджав пальчики на ногах от захватившего наслаждения. Хосок начинает двигаться бедами вверх, ускоряя темп, при этом, стараясь проводить язычком по головке члена Тэхёна, закрывает глаза, оставаясь в непрерывном кайфе, не воссозданном нигде и никогда больше. Под тихое журчание музыки, Хосок слышит лишь громкое движение тел и перекрывающие звуки мира стоны, перепутанные и смешанные, когда уже не разделишь, где что - сплошное месиво из удовольствия, созданное простым человеком. Слишком быстро, слишком резко и слишком потрясающе, чтобы желать прекращения. Хосок продолжает двигаться, растворяясь под пальчиками Чонгука на его груди, сжимающими соски, под всем Чонгуком целиком, который умел, хотел и действовал. Когда некуда бежать, потому что наивысшая точка наслаждения в сантиметре, стоит этого истинно захотеть. Внезапно Хосок чувствует чуть горьковатую жидкость во рту вместе с особенно громким стоном, проглатывает всё целиком, слегка приподняв голову, облизывает влажные губы. Последний раз целует Тэхёна, думая о том, какой же всё-таки этот мальчик хороший, отмечает, что следующий раз нужно обязательно трахнуть его, отпуская в темноту пустоты. Спустя мгновение добирается до финиша и сам, сопровождая Чонгука, толкается слишком резко, подбираясь к точке невозврата, когда бабочки перед глазами дохнут, а искорки перерастают в пожар, горящий изнутри. Видит, как обессиленный Чонгук падает рядом, обнимая руками за талию, утыкаясь лицом в грудь и пытаясь выровнять скачущее дыхание. Высыхают целиком, испаряя водопады, становятся до ужаса тихими, проглатывая лишние слова и погружаясь в сон. Не думают о том, что будет после, уже не замечая, как Тэхён тихонько возвращается, укладываясь с другой стороны от Хосока, опуская голову на плечо и также сгребая в объятия, чтобы было тепло и не одиноко. Сливаются и смешиваются навсегда, чтобы никак нельзя было разъединить. Безвольны и свободны, видят радостные сны, не отпуская друг друга, пока не проснется солнце. Пока не придёт реальность, готовая осудить и заставить страдать. А потом всё опять по кругу, погружаясь, растворяясь, отдаваясь до последнего вдоха.