Чёрта с два!

«Да это мой братишка,» — говорил Босс. «Он поставляет мне высококлассных шлюх и кокос,» — отвечал Величайший на сотни вопросов ебучих фанатов. «Почему Сутенёр прячет лицо? Да сами у этого еблана страшного спросите, ха-ха!» — кидал мужчина, почесывая бороду. К слову, пиздел Босс, как дышал, а дышал он часто. Братишка? Нет. Шлюхи? Вряд ли. Страшный? Ну, совсем заврался. А Сутенёр, тем временем, тихо хихикал, сидя рядом и слушая ответы Босса на тупые вопросы. Всё как всегда. По сути, правдивые ответы никто никогда не получал, ибо им это вот нахуй не надо. Босс нагло пиздел, пока Сутенёр активно поддакивал. Нет, ну, а как иначе? Рассказать всему миру, что они любовники? Да ну нахер! Ответить, что Сутенёр — далеко ему не друг? Губа не треснет? Пояснить, что маску Босс купил парню специально, чтобы лицо его любимого более никто не видел, чем признаться, что он имеет нехилую такую слабость? Да идите на хуй! И Сутенёр даже не жаловался, с удовольствием играя в эту своеобразную игру. Таки это весело, да и выбора у него особо не было. Балаклава появилась три года назад, и с тех пор лицо парня может видеть лишь Босс. Кто-то, быть может, скажет, что это странно, что Величайший больной, но, да, они будут по-своему правы. Босс был болен: он болен этим тощим парнем, а ещё был ужасным собственником. Он скрывал его не забавы ради — просто это имело некую интимность. Нравилось Боссу, приходя домой, срывать с его лица эту чертову маску и впиваться в сухие губы, после чего, отрываясь, подолгу смотреть на его лицо, до безумия соскучившись по огромным глазам с вечно тёмными кругами под ними, по этому носу, впалым щекам. И всё это великолепие принадлежало лишь Боссу, и больше никому. А Сутенёр по-прежнему не жаловался, ведь такие рваные поцелуи в конце дня круто распаляли, а безумный взгляд Босса сводил с ума за пару секунд. Это для простых смертных они предстают в таком свете, а на деле всё куда интереснее. Почти на каждом интервью Босс говорил одно и то же, давно выучив каждую реплику наизусть. Он играл этот спектакль, казалось, сотню лет, однако ни разу ему не хотелось раскрыть правду. Сказать хоть кому-нибудь, что они — два влюблённых идиота? Показать лицо Сутенёра, открыть всем то, что лишь он может видеть, проснувшись утром? Позволить простым смертным узреть эту умопомрачительную улыбку? Да чёрта с два!