Be near

Когда Бетти было четырнадцать, она мечтала о том, что займётся писательством и будет продолжать дело родителей и, возможно, будет выпускать ещё одну газету, но уже по своим интересам. Было бы неплохо, если бы это были супергерои — именно так думала она, когда была ещё совсем подростком. Когда Бетти было четырнадцать, она любила гулять по парку, остановиться в нём тёплым днём, расположиться на скамейке и читать, долго и долго читать книгу, пока не стемнеет, а отец не станет трезвонить на мобильный о том, чтобы она поскорее пришла домой. Они всегда были уверены в своей девочке. Всегда. Знали, что это точно не для неё — не для неё были клубы и шумные тусовки. Она бы никогда не стала заниматься чем-то непотребным с мальчиками по кустам, не стала бы выпендриваться в школе, что впервые попробовала алкоголь, хотя, она его даже толком-то не пила, предпочитая больше чай и редко — кофе. Бетти относилась к тому типу тихих детей, которые были на «своей волне» — читали и любили поговорить о чём-то, что точно не должно волновать их возраст. Но почему-то волновало. Исключением был Арчи Эндрюс. Этот мальчишка, рыжий и до безумия активный, сначала казался угрозой для их девочки, пока он не растормошил её и не заставил выходить с ним на улицу, дабы подышать свежим воздухом — по крайней мере, сидеть неподалеку, пока он с мальчишками гоняет в футбол. Казалось бы, что могло изменить её жизнь? Ну что? Мяч в глаз? Влюблённость? Что? Однажды, решив вместе с Арчи прогулять контрольную по геометрии, дети, сговорившись, всё-таки убедили своих родителей в том, что они чувствуют себя нехорошо и именно в этот день побудут дома. Бетти впервые в жизни солгала. Она сказала, что у неё сильно болит голова, и что ей лучше никуда не идти. А родители, понимая, что их ребёнок просто так не соврёт и не будет жаловаться из-за мелочи, верят ему безоговорочно, оставляя дома. Увы, Арчи тогда не оставили. Бетти не знала, чем себя занять, и ей было безумно стыдно за то, что она сделала. Лучше бы она пошла в школу, но смысл сейчас собираться туда, если всё равно будешь дома? Заняться было нечем, а родители должны позвонить ровно через час, чтобы проверить состояние ребёнка. — Всё хорошо, мам, — отвечает Бетти на первый звонок. Тик-так. Тик-так. Она читает «Ромео и Джульетту», при этом чётко осознавая, что в реальности так быть не может, и что эта парочка слишком прославлена (или же она попросту чего-то не понимала в этой жизни). Да, классика, да, интересно, однако, они не настолько трагичны, чтобы содрогаться над произведением, рыдая в подушку. Тик-так. Тик-так. После второго звонка Бетти чувствует себя действительно странно. Словно что-то намеренно не даёт ей успокоиться, при этом причины она не знает. Она просто делает вид, что ничего не было, и продолжает читать. Тик-так. Тик-так. Бетти замечает, что её руки начинают подрагивать, а сердце — предательски учащённо биться в груди без видимой на то причины. — Мам? — с испугом тянет девчонка, судорожно набирая рабочий номер родителей. — Мам. Кажется, я чувствую себя нехорошо. — Бетти, милая, что происходит? Знала бы она. Знала бы она. — Мам, что-то не так. Позади начинает болеть так, что, казалось, у неё возникает ломота в спине, но стоило девушке выпрямиться, как она болезненно стонет, а руки её только сильнее дрожат. — Мам, — её голос почти не слышен, а из-за нарастающего страха сердцебиение ещё больше усиливается. Она начала ощущать пульс в висках. — Бетти? Бетти, мне приехать? — Да, мам. Она кладёт трубку обратно, чувствуя, что больше не может стоять. Ей больно. Ей очень больно и она не понимает, что происходит. Ей кажется, что у неё сейчас пойдёт кровь носом, а голова начинает по-настоящему болеть, и это ненормально. Она понимала, что это не нормально. — Ма-а-ам? — она тянет слишком жалобно. Настолько жалобно и безнадежно, что от страха наворачиваются слёзы на глаза, и от этого становилось только страшнее. Головная боль стала просто невыносима. Бетти ложится на кровать. Она вся дрожит и не понимает, что делать. По крайней мере, потому, что она ещё ребёнок. И она просто ненавидит такие ситуации. — Мам, — слово отдается всхлипом, а совершенно пустой дом нагнетает так, что никакое одеяло не спрятало бы от опасности, — Мам. Слёзы катятся вниз, опадая на красивое розовое постельное бельё, а тошнотворный ком стремительно подкатывает к горлу. Ей страшно. Ей чертовски страшно. — Мам, — Бетти громко всхлипывает; она дрожит так, что готова вот-вот разрыдаться в голос, отчего голова болит только сильнее. — Мам. Входная дверь распахивается, громко прибиваясь к стене, а миссис Купер влетает в дом, словно фурия, тут же ориентируясь в пространстве и забираясь наверх по ступенькам. — Мам, — шепчет Бетти испуганно, когда мать появляется в дверях её комнаты, шокированным взглядом смотря на то, как из носа её зарёванной дочери течёт кровь, а малышку так трясет, что Элис от увиденного даже не может заставить себя среагировать быстрее. Она подлетает к Бетти, пытается что-то сделать, утереть ей нос, спросить, что болит, но Бетти лишь плачет и беспомощно зовёт её, не в силах сказать что-то более. А дальше всё по старой схеме: телефон — больница — слова о том, что не стоит переживать, хотя Бетти не в силах это контролировать и её вот-вот стошнит. Скорая — доктор — дрожь по всему телу, и в стороне сердца так болит. Так болит. — Всё нормально, Бетти, — успокаивающим голосом говорит с ней мистер Роджерс, но девушка просто не слышит его, продолжая дрожать и содрогаться от боли. — Бетти. Бетти, смотри на меня! Она быстро поднимает испуганный взгляд на него и тут же морщится от боли в затылке. Головная боль словно перемещалась по участкам её головы, не планируя отступать. Доктор отходит от неё, и Бетти не замечает, куда, но возвращается с какими-то таблетками и стаканом воды, и заставляет это принять, что девочка и делает. Она не может не доверять врачу. Не в той ситуации, когда в области сердца болит так, что хотелось свернуться клубочком, лишь бы не чувствовать этого. Как только Бетти становится легче, правда легче, её просят положить под язык какую-то травяную таблетку — по крайней мере, от неё отдавало чем-то непонятно-травяным, а потом — и вовсе отдохнуть, потому что для неё это был неимоверно тяжелый день. — Миссис Купер, пожалуйста, пройдёмте со мной. Этого Бетти боялась больше всего. Того момента, когда, как и во всех фильмах, родственникам говорят о том, что этот человек смертельно болен, и ему осталось пара месяцев жизни. Но сейчас… Сейчас было так спокойно и уже не больно, что Бетти, лёжа на больничной койке, просто молча наблюдала за матерью через стекло в двери. Миссис Купер внимательно слушает врача, и в какой-то момент девочка думает, что та даже испугалась, но рука врача ободряюще ложится на её плечо. Женщина растерянно взирает на свою девочку, но не говорит ни слова. Бетти не могла этого выдержать — казалось, таблетки её мигом успокоили, а в кровати было так тепло и уютно, что глаза закрывались сами собой. И она, не в силах сопротивляться, проваливается в сон. Миссис Купер не говорит ничего даже тогда, когда Бетти просыпается. Не говорит и тогда, когда они возвращаются домой спустя два дня, и все эти два дня она была там, с дочерью, не отпуская её ни на секунду. — Мам, послушай. — Бетти ощущала себя ужасно неловко, когда вся семья сидела за завтраком, и, судя по взволнованным лицам, уже была в курсе дел. Знали все, кроме неё одной. — Что происходит? — Что? — непонимающе переспрашивает Элис, присаживаясь ко всем за стол. — Ты о чём, милая? — О том, что произошло. Полли обеспокоенно смотрит на отца, а тот переводит взгляд на жену, которая, в свою очередь, замолкает, словно обдумывая свой ответ. — Что? — сердце начинает предательски учащать ритм, больно ударяясь о грудную клетку. Напряжение Бетти замечают все, из-за чего девушке становится ещё неспокойнее. — Не волнуйся, милая, — Элис безрезультатно пытается сохранить спокойствие, — Просто твой организм немного болеет, вот и всё. Правда? Серьёзно?! Бетти так и хочется закричать, но она не может, потому что слова застревают у неё поперёк горла, а на глаза наворачиваются слёзы от несправедливости. Она чем-то больна, а ей не говорят. Несправедливо. — Бетти. Бетти, милая. Ладонь Полли ложится поверх ладони Бетти, отчего младшая боязливо смотрит на всех, словно ей должны сейчас сообщить, что она больна раком. — Бетти, твоё сердце… Оно больно. После этих слов для Бетти Купер мир словно остановился. Она не плакала. Она не кричала и не спрашивала, почему, почему именно она, чёрт побери. Она просто… Просто молчала. И никто не понимал, что делать. Каждый день Бетти послушно принимала таблетки, не увиливая, потому что с утра её сердце болело точно так же, как и в тот роковой день, когда она узнала о болезни. Поэтому приходилось вставать раньше, чтобы быстрее поесть и принять таблетки. И, кажется, так становилось легче. Бетти тихим голосом рассказывает Арчи о произошедшем, боясь быть непонятой, отвергнутой, но тот говорит, что всё нормально и по-дружески хлопает по плечу. И, кажется, ей становилось легче. Бетти продолжала ходить в школу, но во время ланча, сидя с друзьями, ей было до жути неловко принимать обеденные таблетки, потому что, когда ты часто принимаешь какие-то таблетки, возникают вопросы. Так друзья и узнали о её болезни. А от друзей — и остальной класс. Бетти до ужаса боялась быть непонятой и отвергнутой. Она не хотела быть одинокой, потому что одиночество — самое худшее, что может произойти. Когда тебя не поддерживают и ты остаешься совершенно один — ты умираешь. Даже если ты сам себя не поддерживаешь. Но все воспринимают это нормально, а Джагхед Джонс, лучший друг Арчи, что вечно ходит в синяках, даже хлопает её по плечу, говоря, что всё будет хорошо. И почему-то Бетти верит ему. Она живёт с этой болезнью год, два, три. Она узнаёт все тонкости и каждый месяц приходит к врачу на приём, чтобы сдать необходимые анализы и сделать кардиограмму сердца с целью узнать об изменениях. Она стабильно принимает таблетки, понимая, что по-другому попросту нельзя, а отказываться от них — значит продолжать тот кошмар, который был ранее. Бетти семнадцать, и она переходит в последний класс старшей школы, где учится вместе с Арчи и Джагхедом, и, казалось, всё идёт своим чередом, пока, сидя у «Попс’а», перед ними не появляется она. — Привет, — эффектная брюнетка в меховой накидке, смуглая, что ей безумно шло, приблизилась к их столику. — Вы учитесь в местной школе, верно? Все трое, ошеломлённые неожиданной компанией, кротко кивают. Поняв смятение окружающих, девушка вопросительно морщится и пожимает плечами: — Что порекомендуете заказать? — Молочный коктейль, — тут же выпаливает Бетти, и голос её поначалу кажется стеснительным, писклявым от робости, что создаёт секундное замешательство между ними. — Оке-е-ей, — брюнетка вновь пожимает плечами и уходит от их столика, намереваясь сделать заказ. — Молочный коктейль, — в шутку передразнивает её писклявый голос Джагхеда, а Арчи задорно над этим смеётся, заражая смехом и Бетти, пока эффектная брюнетка не возвращается к ним, принося с собой неловкую тишину. — Я Вероника, — она смотрит прямо на Бетти, протягивая ей руку в перчатке, но, заметив ненужную вещь, снимает перчатку и повторяет жест, — Вероника Лодж. — Б-Бетти, — с заминкой приветствует блондинка, слабо сжимая чужую сухую ладонь, — Бетти Купер. — Приятно познакомиться, Бетти, — Вероника улыбается, хитро щуря глаза. Купер хочется усмехнуться в ответ, но та, в силу своей застенчивости, только слабо кивает и продолжает потягивать коктейль, пока Вероника знакомится с её друзьями. Тогда она впервые увидела её. Она видит её и на следующий день, в школе. Вероника просит показать ей школу и хмыкает на тех куриц, что зовут себя «Речными лисицами». — Глупые чирлидерши с этой… Мерилл? — Вероника по-настоящему злится, чем только смешит Бетти, но та решает не смеяться, потому что будет неловко. — Шерил, — тихо поправляет Бетти, — Шерил Блоссом. — Да, точно, — подхватывает Вероника, — Нет, не то чтобы я была против чирлидинга, не подумай. Но эта Мерилл… — Шерил! — это становится по-настоящему смешным, и Бетти тихо хихикает, — Её зовут Шерил! — Да, точно, — как ни в чём не бывало продолжает Вероника. — Она просто невыносима. — Согласна. Они поворачивают за угол, продолжая экскурсию по школе. — Так… Почему ты не тусуешься с ними? — странный вопрос, ведь Вероника не знает о них толком ничего. — Я не могу. Они же дивы школы, особенно Шерил. Она настоящая королева. Не то, что я. Бетти опускает голову, жалея, что не может рассказать правды. Она не по этой причине не разговаривает с Лисицами. Да, они были все скверные на характер, но, чтобы быть с ними, нужно заниматься чирлидингом, а из-за проблем с сердцем Бетти не может заниматься даже физкультурой. — Ясно. Вероника не задаёт лишних вопросов, хотя готова спорить, но просто не хочет пугать новую знакомую. Веронике хотелось бы, чтобы у неё появились друзья в этом тихом местечке. Она хочет быть доброй. Доброй и справедливой. И точно не той, какой была ранее. — А почему ты переехала? Этот вопрос заставляет Веронику резко остановиться и удивлённо посмотреть на Бетти, которая замечает на себе слегка раздражённый взгляд и тут же затыкается, в мыслях ругая себя за чрезмерное любопытство. Вероника, заметив ответный взгляд, чуть с испугом, шумно выдыхает. — Мой отец сел в тюрьму. Поэтому мы с мамой перебрались в другой город. Вот такого Бетти точно не ожидала, но решила промолчать, потому что вопросы будут неуместны. Однако Вероника не могла не злиться. Не злиться на отца, который так ужасно с ними поступил. — Извини, но дальше я сама, — Вероника резко останавливается. — Спасибо за экскурсию, Бетти Купер. Бетти понимает, что что-то сделала не так, потому что… Потому что ей хотелось дружить с Вероникой, но вопрос о её переезде был определённо лишним. И Бетти молчит, когда Вероника уходит. Она не появляется в их компании где-то неделю, как вдруг подходит к ним на ланче, когда они сидят за столиками у школы, наслаждаясь обедом. — Я принесла всем кофе, — улыбка Вероники заразительна, поэтому Бетти тоже улыбается в ответ, выглядя глупо и смешно. По крайней мере, это замечает Джагхед, пока за неё отвечает Арчи: — Бетти не пьет кофе. — Да? — Вероника, очевидно, расстраивается, но мгновенно находит выход из положения. — Ничего страшного, я отдам тебе своё пирожное. Бетти утвердительно кивает. Она не любитель сладкого, но если это от Вероники, то девушка могла сделать исключение. В конце концов, она хотела подружиться с Вероникой. Они глупо шутят, смеются, поедают свои обеды и просто разговаривают на протяжении длинной переменки, пока не звенит звонок, и все не расходятся по своим классам на выбранные ими занятия по составленной программе. И эти моменты Бетти кажутся по-настоящему хорошими. Нет, просто прекрасными. На английском языке вся четвёрка встречается в классе. Ребята продолжают смеяться и стебать друг друга, чем только привлекают к себе народ. Несколько человек заинтересованно подтягиваются к ним, дабы послушать шутки и влиться в обсуждение самых разнообразных тем. Но после звонка на урок Бетти приходит смс с неизвестного номера: "Хей, я сижу позади тебя :)". Бетти не понимает и оборачивается, чуть носом к носу не встречаясь с Вероникой, которая, на странность, поменялась местами с Этель, что раньше сидела за Бетти на английском. — Хей, — шепчет Бетти, пока учитель не смотрит на них. — Где ты достала мой номер? Но Вероника молчит, лишь загадочно улыбаясь. — Мисс Купер! — голос учителя заставляет обернуться и сесть ровно, чтобы продолжать заниматься на уроке. Бетти незаметно добавляет номер Вероники в контакты и теперь считает, что они подруги. Сначала Вероника общалась с Бетти только в школе. Потом она стала подсаживаться на ланче. Через какое-то время она берётся за безумную идею стать чирлидершей и свергнуть Шерил с поста королевы, презрительно называя её «коровой», чему Бетти восхищается. Теперь Бетти не пропускает ни одной игры. Если с Арчи она могла сослаться на плохое самочувствие, с Вероникой такого не проходило. Бетти не пропустила ни одной игры. Однажды Вероника зовёт её в закусочную «Попс’а» после школы, а Бетти становится неожиданно тепло на душе, поэтому она мгновенно соглашается. — Знаешь. — Вероника задумчиво смотрит на свой молочный коктейль, словно собирается сказать что-то важное, чем Бетти мгновенно проникается. — Я и не думала, что заведу такую подругу, как ты. И внутри сердца словно разлилось тепло, что Бетти сначала путает с чем-то страшным из-за своей болезни, но ей становится так приятно, что она не может не улыбнуться, чем заражает Веронику. — Я правда рада, — продолжает брюнетка. — Ты словно спасла меня. Ты добрая, справедливая, честная. Не совсем честная. И из-за этого улыбка с лица Бетти пропадает, потому что становилось неприятно. Нет, она не лгала Веронике. Но она недоговаривала. Никто не говорил почему Бетти не занимается физкультурой и не пьет кофе, да и при Веронике Бетти не принимала таблетки, старалась это сделать до или после ланча, чтобы Лодж не задавала вопросов. — Что-то не так? — слова Вероники заставляют Бетти вернуться обратно в реальность. Так или иначе — она должна сказать. — Да, — кивает блондинка. — Есть кое-что, о чём я тебе не рассказывала. Она опускает голову, понуро смотря куда-то в стол, лишь бы не на Веронику. — Понимаешь, я… Бетти выглядит действительно обеспокоенной. Из-за этого волнуется и Вероника, которая не может не положить свою ладонь на ладонь Бетти. — У меня есть болезнь. Болезнь сердца. И… И поэтому… Веронике всегда казалось, что люди с больным сердцем особенно несчастны. И почему-то она их всегда хоронила, считая просто ненужным мясцом, которое ещё пытается как-то жить, но Бетти… Когда она узнала, казалось, всё внутри неё перевернулось и её задело ещё больше, чем Бетти, что всё больше накручивала себя из-за её реакции. Внутри словно что-то оборвалось из-за подруги, что-то очень важное, заставляя всё болеть. Болеть так безумно, что становилось нечем дышать. Вероника смотрит словно сквозь подругу, которая слабо сжимает её ладонь в своей, искренне не понимая, что ей сказать и как поступить дальше. — Всё нормально? — Не она должна говорить об этом, а ей. — Да, — голос Вероники прозвучал слишком тихо. Остаток вечера они говорили о разном, но только не о болезни Купер. Бетти видела, как задорный огонёк в глазах подруги погас. Вероника не обсуждает это и после, в школе, и даже с Арчи, Джагхедом или с кем-либо другим, который знал об этом. Она делает вид, словно ничего не произошло, но Бетти кажется, что всё между ними поменялось, из-за чего на душе становилось ещё тоскливее. Вероника теперь видит, как Бетти за ланчем принимает таблетки и просто не может смотреть на это. Не может смотреть на то, как этот человек страдает и болеет. Человек, который был для неё подругой. Нет, не просто подругой. А лучшей подругой. Той, кому Вероника доверяла свои переживания. Та, которая поддерживала её на играх, кого она искала взглядом на трибунах. С той, с кем она счастлива разделять ланч, шутить. Та, которая поддержит её в разборках с Шерил. Та, которая выслушает по поводу отца. Та, с кем Вероника счастлива сидеть у «Попс’а» и кого желает позвать на шоппинг. Вероника хочет познакомить Бетти со своей мамой и ей кажется, что именно Бетти вернула её к тому состоянию, которое было до того, как отца посадили за решётку. — Послушай, — Вероника ставит два стакана: один с кофе, другой — с чаем, перед Бетти, когда та сидит на трибунах в окне между уроками. Это окно совпадало с окном и у Вероники, — Мне всё равно, чем ты болеешь. Ты будешь жить, и это не обсуждается. Для Бетти это было странно. — Д-да, хорошо. — Действительно странно. Она откладывает книгу и благодарит за чай, пока Вероника садится рядом.  — Ты знаешь, что многие с болезнями сердца просто борются с ними, вот и всё. Бетти не понимала, к чему этот разговор, и просто глупо кивала, пока подруга продолжала рассуждать на привычную для Купер тему. Бетти кажется, что Веронике просто от этого легче. Веронике кажется, что ей и правда от этого легче. Этот вопрос больше не затрагивался, а упреков от Вероники Бетти больше не слышит, но замечает задорный огонёк в глазах подруги, и где-то глубоко в душе становится легче жить. По крайней мере, Бетти так думает. Зима в Ривердейле наступила так быстро, что Бетти и опомниться не успела, как на горизонте было Рождество. Подарки, ель и разноцветные гирлянды — еще один повод не унывать, пожалуй, каждый год. И это Рождество обещает стать по-настоящему особенным. — Мам, пап, — Бетти спускается вниз на кухню, к завтраку, — Мы можем пригласить Веронику к себе на Рождество? Родители заметно удивляются, потому что это почётное место раньше занимал Арчи, а потом и Джагхед. Но, заметив обеспокоенные взгляды родителей, Бетти выставляет ладони вперёд, спеша объяснить ситуацию и успокоить их: — Арчи и Джагхед уедут с мистером Эндрюсом в Чикаго. К маме Арчи. Родители облегчённо выдыхают, но всё равно в душе витает какое-то странное чувство, что даёт понять: это неспроста. — Конечно, милая, — миссис Купер мило улыбается, отчего действительно кажется, что это будет самое лучшее Рождество. Подарок для Вероники Бетти выбирает особенно долго. Если Арчи можно было подарить новые струны для гитары и несколько кассет с видеоуроками, а Джагхеду — блокнот и красивую ручку для его записей, а родителям — абонемент в магазины по их увлечениям, Полли — набор мини-помад, то подарок для Вероники должен быть особенным. Бетти не может решиться между косметикой и какой-то сумочкой — вещами, которые Вероника использует чаще всего. Она просто не решается купить их, потому что подруге может не понравиться. Она всегда носила что-то дорогое, но Бетти не по карману приобрести это. Потому и домой она возвращается без особого подарка. Упакованные подарки отправляются в ящик под кровать, чтобы их никто не нашёл — по крайней мере, Бетти надеется. Но сейчас голова забита только подарком для подруги. Вероника не любит клише. Да и подарок должен быть от души. А у Бетти нет ничего, кроме книг, и ничем, кроме как книгами, она не интересуется. Она берётся за потрёпанный томик с «Ромео и Джульетта», чтобы перечитать его в который раз, как вдруг приходит озарение — вот оно. Особый подарок. Это то, что она может подарить. И книга становится не такой уж и безобразной в своей нелепой потрёпанности, напротив — даже какой-то душевной, уютной. Бетти одалживает упаковочную бумагу и ленту у Полли, которой даже нет дома — впрочем, это не так важно, ведь она всё равно успеет вернуть всё на свои места до возвращения сестры. И правда быстро. И эта книга теперь имеет для неё особое значение. Рождество подкрадывается незаметно. И, что самое удивительное, Арчи и Джагхед передают свои подарки через родителей Бетти, а сама Бетти успевает отдать их до того, как мальчишки уезжают. На Рождество приходит Вероника со своей матерью, отчего становится так неловко, даже немного интимно, когда подруга знакомит её со своим родителем. — Гермиона Лодж, — мама Вероники, на манер своей дочери, подаёт руку для рукопожатия, разве что не в перчатке. — Бетти, — Бетти по-настоящему счастлива. Она не понимала, почему. Ей казалось, что они с Вероникой становятся всё ближе, а сейчас это было какой-то прелюдией — знакомство с родителями. Впрочем, вечер прошёл хорошо — ужин был просто замечательным, а Вероника даже остаётся на ночь, когда провожают её маму домой. — Как думаешь, этот год будет хорошим? — Бетти задумчиво смотрит в окно, при этом лёжа на кровати, пока Вероника, которой постелили на матрасе на полу, смотрит в потолок. — Не знаю, — голос подруги становится неожиданно резким, таким звонким, прорезая уютную атмосферу между ними, — Думаю, да. Поступим в колледж, закончим его. Кстати, — она поворачивается на бок, подпирая голову рукой, чтобы взглянуть на Бетти, — Куда ты поступишь? Это был самый неловкий вопрос. Даже более неловкий, чем тема о сексе, которую как-то не было принято поднимать в их компании. — Не знаю? — вопросом на вопрос отвечает Бетти, продолжая смотреть в окно. Она не видела, что Вероника смотрит на неё даже чересчур внимательно, словно разглядывая, подмечая для себя что-то. — Журналистика, я думаю. Куда именно — ещё не решила. — Правда? — удивление из уст Вероники выходит странным, — Хотя, да, пойдёшь по стопам родителей? Бетти слабо кивает и улыбается: — Да, наверное. Тишина между ними накрывает обеих с новой волной, а Бетти просто не догадывается задать встречный вопрос. Поэтому за неё это делает Вероника. — А я на экономический… Куда-нибудь. Она плюхается обратно на спину и продолжает разглядывать потолок. От тишины становится куда более неловко, и лишь мерное тиканье часов слышится в комнате. — Слушай, — как-то несмело начинает Вероника, тем самым привлекая к себе внимание Бетти. — А давай поступим в один колледж? Что? Внутри Бетти как-то разом все обрывается, и она не понимает почему становится так приятно на душе, и даже немного волнительно. Она не отвечает ни через секунду, ни через две, ни через десять. Она словно думает, а Вероника не видит непонятного даже самой Бетти смущения на лице блондинки, но Купер приходится взять себя в руки: — Да, — кивает она, и голос её предательски дрогнул. — Это хорошая идея. Утром Бетти открывает подарок Вероники и замечает внутри новый томик Шекспира. «Ромео и Джульетта». Вероника, открыв свой подарок, замечает уютный потрёпанный томик Шекспира «Ромео и Джульетта» и заразительно смеётся, завлекая и шокированную Бетти. Это была судьба. Второй семестр проходит таким же мерным темпом, как и первый — Лисицы, игры, учёба, посиделки у «Попс’а», которые стали настоящей традицией. Арчи вместе с Джагхедом дарят Бетти настоящую печатную машинку, а Вероника ругает себя за то, что не догадалась об этом. — Пустяки, — хихикает Бетти, но она по-настоящему счастлива. Реджи опять задирает Джагхеда, который унижает парня одной лишь фразой, и все шутят по поводу того, что они должны стать парой, но на самом деле лишь девчонки видели, как Арчи смотрит на Джагхеда, как хлопает по плечу его слишком часто, и как Джагхед всё чаще остаётся ночевать у Арчи. Но молчат. Молчат, переглядываются и заразительно смеются. Но как бы не хотелось, пришла пора расставаться. Все они сдают экзамены и обсуждают, в какие колледжи направятся. Арчи пристроят в музыкальный, а, прямо напротив, будет учиться Джагхед, но уже на журналистику. Они будут жить в Чикаго, и, кажется, никто не против, что они будут снимать одну квартиру на двоих. Но вот Бетти была не уверена. Она и правда хотела учиться с Вероникой, но то, что им придётся жить самостоятельно, пугало с каждым днём. Это неимоверно сложно: отвечать только за себя без поддержки родителей, словно тебя выкинули в большой мир. — Ничего, — успокаивала её Вероника, обнимая за плечи. — Мы будем жить в Нью-Йорке, в нашей старой квартире. Впрочем, моя мама поговорит с твоими родителями, хорошо? Она и правда говорит, и разговор выходит долгим, много споров, но не до скандалов, но они приходят к компромиссу. Всё лето друзья проводят вместе, и лишь под конец солнечного сезона, прощаясь со слезами на глазах, обещают приезжать сюда каждое лето, чтобы встречаться, а также звонить и переписываться в Скайпе. Бетти плачет больше всех, а все заражаются от этого. Но когда сердце начинает болеть сильнее, приходится успокоиться и принять таблетки. — Пожалуйста, береги себя, Бетти, — Арчи обнимает её так крепко, так нежно, что ещё больше не хотелось уезжать, но пришлось. — Береги себя, Бетти, — Джагхед хлопает её по плечу, как и в былые времена, но это тоже успокаивает. — И вы себя, мальчики, — Вероника тоже плакала, хотя при этом казалась очень сильной. Парни, успокоившись, уже собирались уходить, как она добавляет: — И да, мы всё знаем. О вас… Вы же вместе. Арчи, стоит ему услышать это, тут же приходит в ступор и глупо краснеет до самых кончиков ушей, в то время как Джагхед усмехается и качает головой: — Всё-то вы знаете. — Всё, — усмехается Вероника, и все начинают смеяться, в том числе и Бетти. И самый страшный день кажется не таким страшным, потому что они всегда будут вместе. Они разъезжаются в конце лета, за неделю до учебного года, чтобы обосноваться в новых городах и прижиться там, хотя они все понимают, что это будет непросто. Квартира Вероники выглядела очень богато. Плюс ко всему, человек внизу, которого она считала за своего водителя и прислугу, всегда был рядом — впрочем, как и верный друг семейства Лодж. И Бетти чувствовала себя до жути неловко, но Вероника заверила её, что эти люди не в рабстве, и что им хорошо платят. И стало спокойнее. Новый учебный год стал очень странным событием — Бетти никого не знала, но при этом успела выделиться на занятиях по литературе, а позже и по профильным предметам. И, узнав, что её родители содержат собственную газету, никто не стал поражаться этому. Бетти заводила новых друзей, но ей казалось, что они не были такими близкими, как Вероника, занятия у которой заканчивались раньше. Вероника была ближе всех, и каждый раз, возвращаясь домой, она готовит Бетти вкуснейшие блинчики с клубничным джемом, а Купер жалуется, что наберёт лишние килограммы, на что Вероника только смеётся. Её смех всегда был заразительным. Вероника учится на экономическом, но несмотря на это успевает общаться и с окружением Бетти, замечая, что подруга их немного сторонится. Веронике кажется, что она готова каждый день кормить Бетти блинчиками, потому что девушка просто не может не увидеть этой радостной улыбки, и как блеск в глазах подруги появляется с каждым разом всё живее и живее. Вероника не может не готовить завтраки, она не может не вставать пораньше, потому что ей нравится смотреть на сонную Бетти и смеяться над её сонливостью, и как волосы неровно лежат на подушке, и на это заспанное лицо. Веронике нравится читать тексты Бетти и ей кажется, что что-то между ними определённо не так. Но молчит. Но молчание доходит до своего апогея ближе к октябрю, когда Вероника понимает, что Бетти стала ей не просто как подруга. И что её взгляды на неё несут определённый характер, и при этом ей нравится это. Вероника понимает, что она хочет пригласить Бетти на свидание, но она не может, потому что вязкий страх, облепивший её тело, не позволяет себе признаться в том, что Бетти нравится ей. Бетти ещё ничего не понимает, но при этом ей так тепло находиться рядом с подругой (или не подругой?). Она за собой не замечает, как взгляды порой надолго останавливаются на Веронике, которая готовит специально для неё. И как она радуется, когда Вероника решает пройтись до её колледжа и встретить её с занятий. Вечеринка в честь Хэллоуина изменила всё. Там было много выпивки, а Веронике хотелось просто надраться в дрова, чтобы рассказать обо всем Бетти, потому что она не могла больше держать это в себе. Она хотела, чтобы Бетти была с ней. Чтобы она была её. И это ей удалось. Вероника напилась так, что притянула Бетти играть в бутылочку, где пару запирали в шкаф. Кто-то предлагал на час, кто-то — на половину, но все-таки решили на десять минут. Хорошо, что не заставили целоваться при всех, хотя, кто знает, кто там что будет делать в этом шкафу, верно? Бетти чувствовала себя немного неуютно — вечеринки были точно не для неё, но она соглашается. Идёт туда исключительно ради Вероники. И как же странно, когда несчастная бутылка выпадает на них, сидящих друг напротив друга. — Пошли, пошли, — Вероника еле шевелит языком, но так уверенно тянет подругу в шкаф под ехидные смешки и свист со стороны, что Бетти становится ещё больше не по себе. Их запирают внутри, а Вероника весело хихикает, и Бетти кажется, что ничем хорошим это не закончится. Но смех вдруг прекращается, меняясь на более-менее серьёзное выражение. — Бетти, я, — Вероника потешно усмехается и, в конце концов, вообще начинает заливисто смеяться, но Купер почему-то не боится её. — Нам нужно поцеловаться? — неуверенно спрашивает она, на что получает удивлённый взгляд от подруги, но, увидев кивок, подходит ближе. Она никогда не целовалась. Ни разу в жизни. Никогда. Вероника подходит ближе, почти вплотную становясь рядом, обдавая губы подруги горячим дыханием вперемешку с алкоголем, но почему-то Бетти не было противно. Её сердце застучало, словно в ином ритме, и теперь она просто ждала. — Хей, расслабься, — хихикает Вероника. — Это всего лишь поцелуй. — Да, — внутри словно что-то резко оборвалось, из-за чего Бетти внезапно перехотелось. «Всего лишь поцелуй». Ей стало так больно, что появилось желание оттолкнуть подругу, выскочить из шкафа и больше никогда не вспоминать об этой вечеринке. Но Вероника обхватывает её лицо своими ладонями и мягко, почти эфемерно, прикасается губами к её губам, заставляя Бетти предательски задрожать и закрыть глаза. Неловкое движение губами в ответ на поцелуй — Вероника напирает сильнее, и через пару секунд обе целуются так остервенело, но при этом с такой любовью, будто именно этого они и желали. А этого они и хотели. Обе. Их выпускают из шкафа ровно через десять минут, но, казалось, что время так быстро пролетело, потому что им этого попросту не хватило. Потому что Бетти хотела дольше чувствовать мягкие губы и даже слизывать бордово-красную помаду с губ Лодж, а Веронике хотелось целовать её шею, оставляя на ней свои следы. Всё закончилось толком и не начавшись, но это было уже что-то. Вероника не помнила, как они добрались до дома, но в её памяти навсегда осталось то, как её тошнило всю ночь, и как кто-то был рядом, но она не понимала кто — прислуга или Бетти? — Всё будет хорошо. Всё будет хорошо, — кто-то заботливо гладит её по спине, пока она заходится в очередном рвотном позыве над унитазом. — Всё будет хорошо. Утро наступает также быстро. Единственный плюс — не надо идти на занятия, поскольку был выходной. Вероника мучается от головной боли в одиночестве, потому что когда она просыпается — Бетти нет рядом. Запах собственного перегара заставляет поморщиться, а желание проблеваться становилось сильнее, вот только одна беда — желудок был совершенно пуст. На кухне что-то шипело, а аромат запахов оттуда притягивал и одновременно отталкивал. Вероника поворачивает голову в сторону тумбочки, чтобы посмотреть на время, но её встречает стакан с крышкой из-под маленькой баночки таблеток, где лежали две синие пилюли и записка с каллиграфическим почерком. «Выпей таблетки» — написано там, и Вероника бы даже улыбнулась такой заботе, но её не хватает на большее, чем выполнить условия записки. Встать казалось просто нереальным. Но, раскачиваясь и еле сдерживая рвотные позывы, Вероника всё же поднимается на ноги, пока на кухне кто-то гремит посудой. И становилось тревожно. Тревожно за то, что Вероника помнила события вчерашнего вечера. Как Бетти это воспримет? Как? Она стоит в дверном проёме, замечая, как Бетти старается у плиты, тоже не давая прислуге приготовить завтрак. Бетти замечает её не сразу, но она широко улыбается, и Веронике кажется, что она ведёт себя так, словно ничего и не было, из-за чего становится и спокойно, и мерзко. — Блинчики? — предполагает Вероника, осторожно присаживаясь за обеденный стол. — Да, — голос Бетти кажется мягким и спокойным. Она не пыталась закатить истерику или начать пилить из-за произошедшего — по крайней мере, Веронике так казалось. А Бетти уже для себя всё решила. Она подаёт горячие блинчики и поливает их клубничным джемом, а Вероника ждёт, пока Бетти сядет рядом. — Мне совсем не хочется есть, — признается она, на что Бетти понимающе кивает и накладывает себе на тарелку несколько блинчиков, которые они должны есть с одной тарелки. — Бетти, послушай. Бетти, казалось, все равно. Она вела себя так, будто ничего не было — во всяком случае, Вероника продолжала так думать. Или же это просто маскировка? И стыдно становится за то, как она себя вела, и что творила. И… Она хочет извиниться. Извиниться за то, что напугала её, за то, что первый поцелуй Бетти был по-пьяни, и что они могут позабыть это всё, но изо рта вырывается только одно: — Бетти, ты мне нравишься. Вилка и нож в руках Бетти на секунду останавливаются, словно девушка была шокирована данным заявлением, но затем она продолжает есть как ни в чем не бывало, и у Вероники, казалось, вот-вот отвалится челюсть от такого поведения. Её сердце предательски быстро стучит, волнуясь. Она никогда так не волновалась. Не волновалась так даже тогда, когда её отца посадили в тюрьму, и ей пришлось давать показания в его защиту. Бетти не спешит и доедает, словно не замечая ошарашенную её поведением подругу. Едва ли уже подругу. Похоже, она всё для себя решила. Она выпивает таблетки, чтобы потом поднять уверенный взгляд на Веронику, которая, в конце концов, пришла в себя. — Ты мне тоже, — она пытается улыбнуться, но между ними нависает пугающая неловкая тишина. И в таких моментах влюблённые обычно обнимают друг друга так, чтобы аж ребра треснули, но у них этого не было почему-то. Да и не особо хотелось. — Так… — Вероника не знает, что сказать, потому что она точно не ожидала этого услышать. — Хочешь быть моей девушкой? Роковой вопрос заставляет её сердце замереть. — Да. Всё закрутилось так быстро, как никто не предполагал. Днём позже они звонят Арчи и Джагхеду, чтобы объявить, что теперь они официально встречаются. Парни говорят, что они тоже. Они предлагают собраться на зимних каникулах и обещают обязательно поговорить насчёт этого. Можно было бы на Рождество. Да, было бы неплохо. Поначалу обеим было неловко — было страшно смотреть друг на друга, говорить что-то. Бетти никогда не была в отношениях, а Вероника никогда не встречалась с девушками. И для обеих это было в новинку. Вероника, как и мечтала, сводила Бетти в интересные места, проведя экскурсию по Нью-Йорку, и Бетти задорно смеялась, но ещё больше — радовалась, потому что Вероника купила ей книгу, о которой она мечтала. Первое «люблю» сказала Вероника, когда в очередной раз поцеловала Бетти, но уже на сеансе в кино, специально взяв последние места. Ответное «люблю» заставило её сердце биться быстрее. Казалось, что Бетти расцветала рядом с ней, и Вероника этому только улыбалась. Наступил декабрь. Неспешно и размеренно, самое холодное время в году вступало в свои права. Когда наступило первое зимнее утро в этом году, Вероника решила, что приготовит Бетти мороженое, точнее, закажет его, а сама сделает какао с зефирками. Когда всё было готово, она, с подносом в руках, заходит в комнату Бетти, но стоит ей переступить порог, как поднос валится из её рук, с грохотом падая на пол. Вероника шокировано смотрит перед собой и не может пошевелиться, потому что Бетти лежит совершенно белая, как полотно. Запоздалый крик Вероники не будит Бетти, а прислуга уже вызывает скорую. И они везут, везут её, пытаясь поддерживать в ней жизнь, но Веронику трясёт так сильно, потому что она готова отдать свою жизнь, готова сделать всё, чтобы Бетти не лежала при смерти. — Пожалуйста, пожалуйста. Пожалуйста! — шепчет она в скорой, сжимая руку Бетти в своих руках, когда слёзы буквально градом бегут из ее глаз, в невозможности остановиться. — Нет, Бетти… Бетти, пожалуйста, очнись! — Пульс слабый. Веронику буквально отталкивают, когда они оказываются в больнице, потому что Бетти пытаются вернуть в нормальное состояние, и всё, что она может сейчас сделать — это плакать, испуганно смотря вслед тому, как её девушку увозят непонятно куда. — Дефибриллятор! — кричат оттуда, куда увезли Бетти, и Вероника не может даже позвонить своей матери — не то, что родителям Бетти. Она проводит в комнате ожидания, казалось бы, целую вечность, и всё это время, правда, всё это время она плакала не переставая, постоянно отказываясь от успокоительного, которое так услужливо предлагали медсёстры. — Что с ней?! Что с ней?! — требовательно вопрошала она у каждой, но никто не мог ответить на этот вопрос. Через час к Веронике подходит врач: — Вы — Вероника Лодж? — уточняет он, смотря на зарёванную девушку, что кивает в ответ. — Пожалуйста, пройдёмте в мой кабинет. Веронике уже не нравится тон его голоса. Когда она оказывается там, в нос ещё больше приедается запах таблеток, но Веронике просто не хочется думать о том, что сейчас может сказать доктор. Она хочет, чтобы её Бетти, её девочка пришла в себя. — Вы кем ей приходитесь? — задаёт вопрос доктор, вполне отчётливо, но казалось, что он никуда не торопился. — Девушка. Я её девушка, — отвечает она, но мужчина напротив даже не удивляется. — Хорошо, — он с пару секунд молчит. — Ей нужна операция на сердце, Вероника. Она бредит и зовёт вас по имени. Что-то внутри Вероники в очередной раз обрывается, потому что она не может допустить этого. Её девочка умирает. — У нас нет нужных доноров. Ни единого. Их правда нет, — продолжает он. — Если вы никого не найдёте, боюсь, мы не сможем помочь ей. Он устало потирает переносицу, пытаясь сосредоточиться. Словно и его задело это горе. — Вам лучше позвонить её родителям, потому что… Мне очень жаль, но она долго не протянет. На глаза снова наворачиваются слёзы, а сердце… Сердце просто разрывается на кусочки. Она не может допустить, чтобы это произошло. Нет, только не с её девочкой. Горячие слёзы обжигают щёки, катятся вниз, к подбородку, некрасиво падая на накинутые в спешке джинсы, но ей было просто всё равно. Решение в голову приходит незамедлительно: — Моё сердце ей может подойти? — Что? — доктор округляет глаза от такого заявления. — Что вы сказали? — Моё сердце, — она всхлипывает, но теперь её голос звучит твёрдо. — Моё сердце ей подойдёт? Доктор не понимает и хочет её отговорить, но уверенный взгляд в её карих глазах заставляет его замолкнуть. — Вам нужно пройти кардиограмму и сдать анализы. Я вызову бригаду врачей. — Хорошо. Она вытирает слёзы, чувствуя подкатывающую панику. Ей страшно, безумно страшно, потому что она не будет жить. Не будет жить с Бетти. Но… Бетти должна жить. Её девочка должна выжить любой ценой. И если нет доноров, выход один: она сама станет им. Через пару минут приходит человек десять докторов, которые на месте, прямо в кабинете врача, делают всё необходимое, нисколько не смутившись, когда Веронике пришлось раздеваться. Они же врачи. Они всё понимают. Оказалось, что её сердце действительно подошло бы Бетти. И так она сможет выжить. — Вы уверены? Вероника не колеблется. — Вам… дать время? Вероника молча кивает, хотя её трясет, а мобильник она сжимает в руках так крепко, что может даже разломать. Трясущимися руками она набирает матери сообщение: «Здравствуй, мама. Я знаю, что ты хотела для меня лучшей жизни, и чтобы я заняла место отца. Да, я тоже этого хочу. Но я не смогу быть такой хорошей матерью, как ты, мам», — слёзы падают на сенсорный экран телефона. Вероника быстро смахивает их и продолжает печатать, — «Я полюбила Бетти, мам. Я её правда люблю и мы встречаемся». Она не дописывает о том, что умрёт через несколько часов. Она просто отправляет это и ждёт. Ждёт, потому что ничего больше не оставалось. Минуты тянутся так медленно, что Вероника опять ревёт навзрыд, но уже от страха. Она не хочет умирать. Но она должна спасти Бетти. Она должна. Мобильник жужжит, но Веронике просто страшно. Даже если мама отречётся от неё — она будет знать это перед смертью. «Все хорошо, доченька», — читает Вероника, отчего ещё сильнее плачет от этой трагедии, — «Я всегда буду на твоей стороне. Я всегда буду с тобой». Вероника заливается слезами, потому что ей страшно умирать. Но она не может позволить Бетти умереть. Она просто не сможет жить без неё. Ей не нужно будет ни дело отца, ни кто-либо ещё. Она берёт у медсестры на приёмном пункте несколько листов, ручку и дежурный конверт, который там был всегда. И пишет. Пишет прямо на коленке, криво, рыдая, потому и слёзы капают, оставляя размытые следы на бумаге. Она запечатывает конверт, подписывает адрес и просит отослать письмо немедленно, возвращая ручку. Она не готова. Она никогда не будет готова. Она заходит в палату Бетти и застывает от ужаса, потому что её девочка подключена к аппаратам жизнеобеспечения, и ей страшно. К лицу Бетти подсоединена маска, с помощью которой она дышит. Пульс неровный, это понятно по результатам, выходящим на экран. Вероника не допустит, чтобы её девочка умерла. Никогда. Но ей страшно. Её руки трясутся, но она заставляет себя сесть рядом с её кроватью, судорожно сжимать ладонь и просто молчать, потому что она не уверена, что Бетти вообще её слышит. Она плачет. Она плачет долго, потому что ей не хочется умирать. Она хочет жить, она хочет жить! Но она хочет сохранить жизнь и Бетти. Доктор тихо заходит через час, чтобы не помешать. — Нам пора, Вероника, — его слова звучат как смертный приговор, а рука на плечо девушки ложится так тяжело, словно сама смерть пришла забрать её. Неужели это конец? Неужели? Бетти просыпается утром, в больнице, и она не понимает, что к чему. Рядом стоят её родители, мама тут же бросается на шею в объятиях, и беспорядочно начинает целовать её всю: щёки, лоб, губы, глаза. Она обнимает так крепко, что становится даже больно, в то время как отец выбегает из палаты и зовёт доктора. — Мама, — тихо хрипит Бетти. — Мама, где Вероника? Миссис Купер останавливается на секунду, будто бы знает, но при этом нагло врёт, качая головой и говорит, что не знает. Она продолжает обнимать её, тут же вбегает доктор и медсестры, начиная проверять состояние девушки и реакцию, и почему-то они все так рады, что Бетти не может не разразиться смехом. Она лежит в больнице с неделю, причём всё это время от неё не отходят, совершенно не отходят родители, не желая оставлять одну. Говорят, что Бетти перенесла тяжелую операцию на сердце, и что теперь все будет хорошо. Она потихоньку ест и потихоньку ходит, и совершенно не понимает, почему ей не отдают телефон, и почему ей не звонит Вероника. — Мам, да всё хорошо! — Родители совершенно не хотят уезжать, а Бетти возьми, да скажи, чтобы они оставались у них, но Элис вдруг мрачнеет, говоря, что не хотят мешать. Бетти настаивает на переезде. Сама Бетти, успешно выписавшись из больницы, направляется в квартиру, и её немного раздражает молчание Вероники, потому что… Она ей девушка или кто?! Она должна была о ней позаботиться! Но почему она не видела её, а только родителей?! Бетти заходит в квартиру, где её встречает портье, одетый в чёрное. — О, мисс Купер, — печальным голосом произносит он, хотя и пытается натянуто улыбнуться. — Как ваше самочувствие? — Нормально, — Бетти не понимает, почему он так одет и что происходит, но спрашивать не решается, дабы не ранить его чувств. — Завтра приедет миссис Лодж, — оповещает мужчина, но его голос предательски дрожит, гранича на грани слез. Бетти просто не может на это смотреть. — Пожалуйста, не плачьте, — мягко произносит Купер. Но мужчина, как ребёнок, начинает рыдать, при этом не давая обнять или утешить его. Он просто удаляется в свою комнату, протягивая напоследок какой-то странный конверт. «Прочту потом», — решает Бетти, поднимаясь наверх, ожидая застать там Веронику. Но её нигде не было. Вероники не было ни в одной из спален, не было на кухне, однако вещи в её комнате лежали на своих местах. Получается, она точно не уехала и не сбежала, тогда… Стоп. По какому поводу завтра приедет мама Вероники? Бетти вспоминает о письме и, чтобы хоть как-то скоротать время, берёт его в руки. «От: Вероники Лодж. Кому: Бетти Купер» Что? Бетти замирает, не веря своим глазам. Что за письмо?! Она старается как можно быстрее отодрать один бок, чтобы достать бумагу внутри и прочесть то, что написала ей Вероника. Взгляд быстро забегал по размытым строчкам. Привет, милая! Как бы я хотела сказать тебе это лично, поверь. Но, увы, я не могу этого сделать. Наверное, тебе еще никто не сказал о том, что произошло. Пожалуй, это даже к лучшему, ведь я расскажу тебе сама. Я направила это письмо к нам домой, в надежде, что оно дойдёт до тебя. Хочу сказать, что я безумно тебя люблю, детка. Мне нравилось кормить тебя блинчиками каждое утро, потому что я любила смотреть на твою реакцию, на твои глаза, которые блестели задорным огоньком жизни. Мне нравилось смотреть на тебя сонную, когда ты выходила из спальни. Мне нравилось разговаривать с тобой по ночам, потому что именно тогда я могла быть настоящей. Я всегда была с тобой самой собой, и мне так бы хотелось остаться с тобой рядом. Знаешь… Я навсегда останусь рядом с тобой. Я люблю тебя, малыш. Как же я тебя люблю. Помнишь, когда я сказала тебе, что люди с болезнями сердца живут? Ещё тогда, в школе. Я помню твою реакцию. Я до сих пор помню все моменты, которые связаны с тобой. Я помню все наши прогулки, ту книгу и «Ромео и Джульетту», томик, который я храню ещё до сих пор. Я всё это помню и храню в своём сердце, Бетти. Милая, как бы я хотела поцеловать тебя ещё раз. Ощутить твои губы. Помнишь ту ночь? Когда я напилась, а потом поцеловала тебя? Все моменты, которые связаны с тобой, были лучшими в моей жизни. Спасибо тебе за то, что всегда была рядом со мной. Я безумно тебя люблю, малыш. Тебе никто не рассказал, но я расскажу. Когда я проснулась и приготовила тебе завтрак, когда я зашла в твою комнату, ты лежала почти мёртвая. Тебя увезли на скорой, я была с тобой до конца, Бетти. И всегда буду. Доктор сказал, что тебе нужна операция на сердце. И… Я всегда буду наблюдать за тобой. Иногда тебе вдруг покажется, что кто-то стоит за твоим плечом, но когда ты оглянешься и никого не увидишь, знай: это я смотрю за тобой и безумно горжусь моей девочкой. Всю твою жизнь, детка. Я всегда буду с тобой.

С любовью, Вероника