Навязчивая идея

Знаете, что такое навязчивая идея? Это одна какая-нибудь долбаная мысль, которая засела в голове, как заноза, и что бы ты с ней ни делал, как бы ни пытался прогнать, отвлечься, в конце концов, на что-то другое — без толку. Она будет мучить тебя, изводить, зудеть тупой и противной болью, шуметь фоном ко всему, что ты делаешь, пока наконец не взвоешь и не полезешь на стенку от бессилия. Или, как в моём случае, не пойдёшь топить эту мысль в реках крепкого алкоголя. — Как обычно? — бармен приветливо улыбается из-за стойки. Да, меня тут знают. Не то чтобы мне часто приходилось заливать горе спиртным, но в этом уютном кафе (приятная музыка и большой алкогольный ассортимент) я завсегдатай; люблю посидеть после тяжёлого дня или просто так, что очень не нравится Миранде. Правда, по такому поводу, как сегодня, я заглянул сюда впервые. Бармен наливает мне в стакан виски, я тут же хватаю его и залпом опрокидываю в себя. Раскалённым добела железом обжигает глотку, в животе становится тепло и горячо, а в груди — чуточку легче, чем раньше. Но одной порции, конечно, не хватит, чтобы избавиться от этой ноющей боли внутри, и я делаю знак бармену повторить; потом ещё раз, и ещё раз, и ещё. Много времени не требуется — совсем скоро я чертовски пьян, расслаблен и беззаботен. Ну, почти. Мою навязчивую идею зовут Адам Левин, и никуда мне от неё не деться — мы встречаемся едва ли не каждый день, как я ни пробовал свести количество контактов к минимуму, как ни избегал этих встреч, как ни выкручивался и ни ссылался на важные дела. Голос не даёт нам расстаться надолго. Эфиры, интервью, работа с участниками, посиделки дружной компанией наставников — и везде Адам, ни шагу нельзя сделать, чтобы я не увидел Адама или хотя бы не услышал о нём. Впору кричать: «Сгинь, нечистая» — только вот он не сгинет. Он понятия не имеет, что делает со мной. — Нельзя быть таким, — бормочу я себе под нос, и хорошо, что рядом за стойкой никого нет — решили бы, что я спятил. А я и правда спятил. Потому что нельзя быть таким милым, Адам. Вечно улыбаться, излучать позитив и любовь к миру, вести себя, как ребёнок, и шутить эти глупые, уже давно несмешные шутки. Нельзя быть таким шикарным певцом — ну да, знаю, только ленивый не прошёлся на тему твоего тоненького голосочка, но мне он нравится, этот голос, и то, как ты забываешь обо всём на сцене, как живёшь своей музыкой, пускай она и совсем не кантри. Нельзя быть таким дружелюбным со всеми вокруг — у меня внутренности закручиваются в тугой узел злости, когда я вижу тебя с кем-то, с кем угодно, даже если это наш старый добрый Карсон... о твоих подружках и говорить нечего. Нельзя быть таким. Это слишком, понимаешь? Для меня — слишком. Я уже рядом с тобой спокойно находиться не могу, так и тянет прямо посреди эфира Голоса встать и заявить во всеуслышание: «Да, чёрт возьми, я люблю тебя, Адам, и это — НЕ шутка!» Но я так, конечно, не сделаю. Потому что, во-первых, это полный идиотизм, а во-вторых... тебе же это не нужно, Адам. У тебя есть твои девицы, ты стопроцентно по женщинам, а я, хоть женат и всегда искренне считал себя любителем женщин, могу лишь засунуть свои глупые чувства как можно дальше и ни словом не заикаться о них. И стараться изо всех сил выгнать эту навязчивую идею — тебя — из головы. Так всем будет лучше. — Came here to forget... — напеваю, снова вслух, опустошив очередной стакан. Смешно — сочинил эту песню, но не думал, что она окажется так актуальна для меня самого. Забыть. Какое простое слово — «забыть». Но сказать легче, чем сделать. Как забудешь тебя, Левин, если ты постоянно перед глазами, если каждый раз, как мы встречаемся, я хочу тебя схватить, прижать к себе и поцеловать — по-настоящему, не на камеру, и держать, чтоб ты не вырвался, и целовать ещё крепче, и... — Мать твою, — вырывается довольно громко — кто-то из посетителей кафе оглядывается на меня. Дебил ты, Шелтон. Конченый. Вот и живи с этим. — Что желаете? — голос бармена вырывает меня из липкой паутины мыслей. Обращается он не ко мне, а к новому желающему выпить — тот как раз шумно падает на соседний стул. Поднимаю голову, чтобы посмотреть на товарища по несчастью, и... не знаю, то ли мне плакать, то ли хихикать, как девчонка-школьница. Потому что в бар пожаловала моя навязчивая идея собственной персоной. Адам тоже не ожидал столкнуться здесь со мной — он начинает что-то говорить на вопрос бармена, но замолкает, споткнувшись на середине фразы, когда видит меня. Таращит глаза. Он выглядит странно сегодня — какой-то помятый весь, с тёмными кругами под глазами и на редкость несчастным видом; это Адам-то, вечно счастливый ребёнок? Что с ним такое, интересно? — Привет, — кое-как выдавливаю из себя, салютуя ему стаканом. Говорить почему-то тяжело — в горле застрял противный ком, да и пальцы непонятно почему дрожат. Аккуратно опускаю стакан на гладкую поверхность барной стойки — на всякий случай. — Блейк, — не своим голосом выдыхает Адам. — Не думал встретить тебя тут. — А я — тебя. — Что ты здесь делаешь? Глупый вопрос. Что люди обычно делают в баре? — Напиваюсь, как видишь. Усмешка даётся почти легко, но я обнаруживаю, что на Адама мне лучше не смотреть. Стоит бросить на него хотя бы один взгляд — и сердце начинает колотиться как сумасшедшее, руки потеют, а в голове не остаётся ни одной толковой мысли; это от алкоголя — безуспешно убеждаю я себя. — А... повод? Рискую скосить глаза в его сторону. Он смотрит на меня как-то странно — слишком уж пристально, словно хочет прожечь насквозь глазами. Он, кажется, весь напрягся в ожидании моего ответа — или, может, мне это спьяну кажется. Любопытно, думаю я, что будет, если я сейчас выложу тебе всё? Всю правду, как есть. Ты мне нравишься, Адам. Не как друг и человек, вовсе нет, этот этап в наших отношениях лично я давно уже проскочил. Ты мне нравишься, и я хочу тебя поцеловать. Не для публики на Голосе — лёгкий поцелуй в щёку, а так, как целуют тебя твои подружки, как я, уже без всякого удовольствия, целую Миранду, как мужчины целуют женщин... а иногда — и мужчины мужчин. Но ты не такой, Адам, можешь мне этого не говорить, я в курсе. И всё-таки, может, позволишь поцеловать тебя — один раз? Будет хотя бы что вспомнить долгими бессонными ночами рядом с женой. Знаешь, не её я хочу видеть в своей постели, не её хочу... Я горько усмехаюсь. Не обманывай себя, Шелтон. Никогда ты такого не сделаешь. И ничего ему не скажешь. Брось в ответ какую-нибудь банальную отговорку — и Адам обо всём забудет, а ты со своими навязчивыми идеями можешь сидеть в баре и напиваться хоть до зелёных человечков. — Забыть хочу, — говорю я, всматриваясь в выпивку на донышке стакана. — Забыть кое-кого. Сейчас, по сценарию, Адам должен потерять к причинам моего пьянства всякий интерес и взяться за дело, ради которого сюда и пришёл, — за алкоголь. Ну, или, как хороший друг, начать расспрашивать, что случилось, неужто мы с Мирандой снова поссорились... и так далее, и тому подобное. Второго варианта я, наверное, не вынес бы. Впрочем, узнать точно не удаётся: Адам ни делает ни того, ни другого. Он снова смотрит на меня — каким-то убитым, больным взглядом, как самый несчастный в мире человек, — потом вдруг отворачивается, слегка покраснев (с чего бы ему краснеть, он ведь ещё не пил?), и бормочет в сторону: — Ага. Я тоже хотел... забыть кое-кого. Girl, you’re getting over him and I’m getting over her.* Строчка песни сама приходит в голову, и я внезапно начинаю смеяться как ненормальный. Забыть. Я здесь, чтобы забыть. И хотя Адама не назовёшь девочкой... Я смеюсь. Нет, я не просто смеюсь — запрокидываю голову и хохочу во весь голос, рискуя расплескать виски (или что у меня там сейчас?) из стакана и распугать всех посетителей кафе. Бармен пялится на меня с подозрением, Адам — с удивлением, будто на умалишённого, опасного и буйного. Не пугайся, Адам, я не сошёл с ума. Ты просто не понимаешь всей иронии ситуации. Ну, разве не забавно, а, разве не чертовски забавно — я пришёл в этот бар напиться, чтобы забыть о тебе, но встретил тут тебя. Моя навязчивая идея, от которой я изо всех сил пытаюсь избавиться, настигла меня и здесь... судьба это такая коварная, что ли? Мне то ли больно, то ли весело, я то ли смеюсь, то ли уже начинаю срываться на всхлипы, и со стороны, должно быть, на меня страшно смотреть. Разумеется, страшно — именно поэтому Адам, пряча глаза, неловко сползает со стула и пулей вылетает из кафе, даже не посмотрев на меня ни разу; а мне нужно ещё какое-то время, чтобы успокоиться. Нервный смех затихает внутри, я смаргиваю выступившие слёзы и встряхиваю головой. Угомонись, Шелтон. В глазах окружающих ты псих, да и Адам теперь подумает о тебе невесть что. Впрочем... не к чёртовой ли матери, что он подумает? Всё равно думать обо мне так, как я хочу, он не будет никогда. Выпивка в стакане кончилась, деньги в карманах — тоже. Но я не тороплюсь домой — сижу и совершенно по-дурацки смотрю в другой конец прокуренного помещения, на дверь, за которой скрылся Адам. «Я тоже хотел забыть кое-кого» — сказал он. Интересно, кого? Очередную девицу, которая разбила ему сердце? Или... Но я отмахиваюсь от этого «или» раньше, чем оно успевает оформиться в нормальную мысль. Потому что такого просто не может быть. *Девочка, ты пытаешься забыть его, а я - её.