Начальство не опаздывает

      «Я ведь хотела, хотела быть адвокатом. А в детстве доктором мечтала стать», — шаблонно думает про себя Ира Зимина в определённые моменты своей непростой жизни — когда проверки летят на отдел одна за одной, когда сотрудники-идиоты в очередной раз устроили стрельбу в «Пятницком», когда бравые заместители уже просто замордовали задерживать отчёты и твердить, что работников катастрофически не хватает, а ещё и с Сашкой, как назло, одни недопонимания и взаимные претензии.       Вот только думает эту нелёгкую думу давно уже полковник в стенах своего по-настоящему родного Отдела. Гуляя по его коридорам и имея полное право указать человеку на все его нарушения, в свою очередь не спеша заняться рабочими делами. Поэтому и приходит в рыжую головушку очень быстро понимание, что без этого места, без всех этих людей, окружающих её изо дня в день, не стала бы она никогда такой могущественной, буквально всесильной и всевластной.       Потом и выходит, что Ирина перестаёт сомневаться в правильности своего выбора, убеждается уже в тысячный раз, что правильно занимает главное место в «Пятницком». И просто начинает искать новую жертву для беседы или чего-нибудь более весомого, чем простые слова, которые забываются практически сразу. Не имеют физической памяти так сказать.       Полковник неспешно движется по коридору замка в своём Царстве-государстве. И если обычно выбирает новый объект для экзекуции, буквально сканируя каждого встречного и считывая с него все те провинности, которые он успел или же даже не успел совершить; то сегодня просто уверенно движется вперёд, едва заметно кивая в ответ на приветствия и даже не переводя взгляд с двери одного кабинета на дверь другую.       «Маршрут успешно проложен. Двигайтесь прямо», — так и хочется сказать монотонным голосом над ухом начальницы.       Ирина, не выражая никаких эмоций, здоровается с очередным из встретившихся подчинённых, и наконец-таки находит того, кому сегодня не предписан Судьбой или сплением звёзд на небе спокойный день. Открывает дверь одного из нескольких десятков кабинетов и бесцеремонно, как и положено начальнице, врывается во внутрь.       — Зотов! — без любезного «Доброе утро» начинает Зимина.       В голове крутится какая-то непонятная, чёрт знает откуда взявшаясь туча мыслей. Вот только сформулироваться во что-то целое, в полной мере единое они отчего-то не могут. И не потому что Ирине вдруг стало стыдно, что она ворвалась в кабинет своего заместителя, наплевав на все нормы приличия и не подумав, что может помешать работе — она уже давно взяла совесть в долю и перестала получать от неё хоть какие-нибудь упрёки.       Причина оказалась в другом — и лучше б он, начальничек криминальной полиции, блин, отвлёкся от работы, потерял нить мыслей, испортил бланк отчёта. Но нет, Зотов даже и не заметил появления вышестоящего руководства, не то что голову, даже взгляд не поднял.       — Зотов, ты страх потерял?! — гремит Зимина, и майор от неожиданности даже вздрагивает, проливая прозрачное содержимое бутылки на стопку бумаг — не отчёты оперов ли за прошедший месяц?       — Зотов-Зотов, — передразнивает молодой человек, удостоив начальницу поднятым взглядом. — У меня вообще-то имя есть!       — И имя твоё — бесстыдник!       Пятницкая фурия с погонами полковника преодолевает расстояние от двери за мгновение ока. Опирается руками за казённый стол и склоняется над подчинённым настолько близко, что от одного только этого факта можно умереть от страха ожидания. Вот только Миша — этот гад ползучий — оказывается слишком живучим.       — А чего проституток сюда не притащил? Зачем же одной только водкой ограничиваться?       Михаил лишь фыркает что-то нечленораздельное себе под нос и поднимает рюмку, готовясь вылить её содержимое в себя.       Не рассчитывает лишь тот факт, что начальница не любит, когда в её присутствии пьют, ей не предлагая, и в тот же миг, так и не успев поднести стопку к губам, чувствует как боль паутинкой растекается по его руке, впечатанной начальницей в столешницу.       — Зотов!       — Что, Зимина? — говорит Михаил, и в голове возникают только два варианта: либо майор плохо подумал, обращаясь к начальнице, либо подумал хорошо и решил покончить с жизнью таким вот изощрённым способом.       — Не поняла, — Ирина Сергеевна замирает от столь неожиданной наглости подчинённого. Даже не кричит — в голове что-то переключается, и она лишь смотрит на Зотова, пытаясь понять, не почудилось ли ей это. Прячет руки в карманы форменной юбки и выпрямляется в полный рост, тем самым становясь ещё выше своего собеседника.       — Что, вам тоже не нравится, когда по фамилии называют?       Михаил сначала выжидательно смотрит на незваную гостью своего кабинета, а потом вдруг усмехается, довольный своим введением начальницы в замешательство. Кажется, именно так радуются детишки, у которых получается задать родителям такой вопрос, на который они и сами не знают ответа.       — Мне не нравится, когда бухают в кабинетах. Да ещё и в рабочее время, — объясняет уже привычным тоном и разве что не убивает одной только силой голоса.       — Да ладно вам, Ирина Сергеевна. Сами будто никогда так не делали, — вновь делает шаг к пропасти Миша.       — А вот это уже не твоё дело, мальчик, — сквозь зубы проговаривает она. Такая проглотит и не то что не подавится, даже не заметит уничтожения противника. Разворачивается на каблуках и уже готовится лишь себя общества этого наглого индивидуума.       Вот только Зотов к расставанию ещё не готов. Он хватает начальницу за руку, на этот раз уж точно успев хорошенько подумать. Задерживает её на месте, не позволяя сделать и полшага. И теперь уже сам вырастает перед Зиминой высокой горой — не шевелитесь, Ирина Сергеевна, а то обрушится на вас весь камнепад.       — Никогда не думали, что мальчик может оказаться сильнее? — спрашивает безо всякой злобы или угрозы. Скорее просто издеваясь, желая понаблюдать за сменой эмоций начальницы, просто желая посмотреть, умеет ли эта, мать её, женщина бояться.       — Ты совсем бесстрашным стал? Думаешь, подружился с Карповым — всё, неубиваемым стал? — спрашивает, прекрасно зная, что таких как Стас больше и быть не может, он такой один — единственный и неповторимый, чёрт бы его побрал. — Руки убрал!       — А вы ещё пожалуйтесь на меня. Знаете, как учительница в школе, которая понимает, что ничего уже не изменить, но родителям «стучать» не перестаёт.       Зотов не сводит с женщины взгляд ни на миг, будто и не чувствует вовсе, как она уже практически прожигает в нём дыру размером с хорошее такое окно. Через которое, очень даже кстати, можно голыми руками достать его сердце и, не дрогнув ни разу, просто разорвать его на сотню, или даже тысячу маленьких кусочков, которые не получится не собрать, не сшить в единое целое.       — Мальчик вырос, Ирина Сергеевна. Повзрослел.       — Обнаглел, — добавляет Зимина, отбросив его руку в сторону, но продолжая стоять напротив.       Зотов усмехается её добавлению. Словно и сам хотел сказать тоже самое.       — И ему теперь нужны соверше-е-нно другие вещи, — протягивает он, не спуская хитровато-наглую улыбку с лица. — Особенно от девочек.       Ирина приподнимает бровь, за сегодняшний день чересчур часто удивляясь поведению начальника криминальной полиции. Ничего не говорит и словно делает ставки сама с собой, намереваясь понять, что же отожгёт он в следующую минуту или даже раньше.       Михаил Евгеньевич делает шаг в сторону, на первый взгляд, не изменяется ситуацию вообще несколечки. Но на самом-то деле — всего на всего — перегораживает женщине лёгкий доныне путь отступления.       Ирина оказывается практически вплотную прижатой к его рабочему столу. И, что удивительно для гражданки начальницы, не регулирует ни капли на его выходку. Привыкла что ли? Или сама только и ждала такого развития событий?       Зотов делает миллиметровые шаги вперёд, в упор продолжая смотреть на Ирину Сергеевну — словно увидел в ней вдруг что-то такое, чего раньше даже и не замечал.       «Убийственная сирена: такая прекрасная и такая же опасная», — проносится голосом из вне, и спорить с ним не хватит аргументов.       — Даже не скажите: «Зотов, оставить!»? Или ещё что-нибудь в этом же роде, — вдруг спрашивает Миша, уже вынудив начальницу коснуться бёдрами казённого стола.       Она лишь поднимает на подчинённого взгляд, не в силах ответить и самой себе, какого же чёрта она молчит, не говорит ему не слова, не призывает просто оставить её в покое, не распуская не руки, не язык. Ей даже уйти отсюда, избавиться от его, как она сама говорит, неприятного общества совершенно не хочется.       Весна, мать её!       — А я не перестаю вам удивляться, Ирина Сергеевна, — продолжает свой монолог Зотов.       Его руки скользят по её обтянутым приятной на ощупь тканью бёдрам, и останавливаться молодой офицер, наверняка, в ближайшие минуты не собирается.       В наглую вытягивает идеально выглаженную рубашку из-за пояса юбки. Едва не обрывает маленькую пуговку, затаившуюся на самом краю. И только потом соображает, что хорошо бы было сначала расстегнуть ко всем чертям её дурацкий, но так возбуждающий все нехорошие фантазии, китель.       — Не будь дураком, Миша, — шепчет она ему на ухо, и Зотов не сразу понимает, что от него хотят. Замирает на полпути к кружевному белью и поднимает вопросительный взгляд. — Дверку бы закрыл сначала.       Он по-свойски — словно всё происходящее является каким-то обыденным делом — проводит ладонью по её щеке. И только после этого, вдруг ударившего в голову, порыва, подхватывает со стола ключи и направляется прямиком к входной двери.       Делает два поворота в замочной скважине и не успевает развернуться к этой самой двери спиной — женские руки ложатся ему на плечи, ощутимо сжимают их и разворачивают Зотова до того, как он успевает хоть что-то сообразить.       Ирина заключает лицо Зотова в объятия своих рук и, не собираясь церемониться, точно так же как и он сам, впивается в его губы поцелуем. Обжигающим, как выбившийся из-под контроля огонь. Сводящим с ума, как несколько литров выпитой водки. И отчего-то болезненным, словно она всё ещё желает ему всего плохого, а не готовится провести «воспитательную беседу о вреде алкоголя».       Задирает её уже успевшую поднадоесть юбку на совершенно не приличную высоту — да кому сейчас вообще нужны хоть какие-то приличия и нормы морали? Удобно устраивает свои руки, чувствуя тепло её тела, и продолжает целовать. Жадно. Требовательно. Отчаянно.       Они оба будто напрочь забывают о субординации и как её, так и его нелюбви к служебным романам. Из сознания стираются абсолютно все мысли о том, что поступают неправильно и по-дурацки ошибочно.       Просто получают удовольствие от неумолимой близости друг к другу. Всего лишь судорогами растворяются в объятиях — он в её, она в его — забывая обо всём на свете, погружаясь в какой-то невиданный ранее мир, с его нежной пеленой, окружающей со всех сторон, и этой настойчиво, но приятно, ударяющей по вискам мелодией свободы и умиротворения.       — Ирина Сергеевна, мы, кажется, на совещание опоздали, — смеётся Зотов, не отпуская начальницу из своих рук. — Помните, вы назначали?