Когда приходит рассвет

Знаете ли вы, каким был наш мир сотни лет назад? Он был преисполнен хаоса и тьмы. Все смертные существа, коим была дарована возможность сохранять свою жалкую никчёмную жизнь, прятались по закоулкам и лелеяли в своей груди маленькие огоньки, называемые душами. Они содрогались от каждого шороха и карабкались на стены, стоило лишь тени промелькнуть в противоположном углу их жалкого убежища. Всяк птица, зверь, человек боялся тьмы. Их тогда называли тьмой, не осмеливаясь произнести большего. Те-чьё-имя-нельзя-называть сеяли хаос в этом мире, распадаясь на сотни частиц чистой тьмы, и проникали в каждый закоулок. Они выискивали своих жертв и испивали из них жизнь. Всю до последней капли. Делали ли они это ради выживания? О, нет. Их цели были куда проще. Они делали это ради забавы. Тогда они были тем, что мы сейчас называем чистым злом. Вы, верно, задаётесь вопросом, кто же они, те-чьё-имя-нельзя-называть. - Они – те, кого вы видите перед собой! Мужчина повысил голос, придавая своему тону мрачной торжественности. Одного взмаха рукой хватило, чтобы тяжёлая бордовая завеса спала, и заворожённым зрителям предстало то, что в высшем свете называли коллекцией Персиваля Грейвса. Юноши и девушки разных возрастов были выстроены в причудливую экспозицию, заставив добрую половину гостей ахнуть. Полуодетые, увешанные дорогими украшениями, они являли собою стол изысканных яств. Только Персиваль Грейвс мог представить публике такое изящество и роскошь. - Демоны когда-то правили нашим миром, - продолжил мужчина, вновь привлекая внимание гостей к себе, - теперь мы правим ими! Ибо после ночи, какой бы долгой она ни была, всегда приходит рассвет. Он говорит излишне театрально, наигранно, но никто, кажется, не замечает этого. Все поглощены представлением. Не важно, что и как скажет Грейвс, важно то, что он при этом покажет. И Персиваль знает, чего они все хотят. Он видит жадный блеск их глаз и нетерпеливо поджатые губы. Каждый раз эти люди приходят сюда, чтобы слушать одну и ту же историю о том, как группка смельчаков восстали и покорили демонов. Эту историю знает каждый ещё с ранних лет – её рассказывают вместо сказок на ночь детям, её заставляют заучивать слово в слово профессора истории в академиях – но лишь Персивалю Грейвсу удаётся превратить её в искусство. Он – один из могущественнейших аристократов мира сего. У него есть всё, чего можно желать – власть, деньги, уважение и даже вечная жизнь. Единственное, чего ему катастрофически не хватает – это веселье. Его забавит публика, собравшаяся здесь, в его особняке – они жаждут прикоснуться к прекрасному. И сегодня Персиваль постарался на славу. Его коллекция сияет и манит взор. Юные тела сплетены в изящные фигуры, спутанные между собой золотыми цепями и шёлком одежд. И все предлагают изголодавшимся гостям лакомство. Две зеленоглазые девушки протягивают блюдо с цукатами, а златовласый юноша искушает вином, таким же алым, как собственные губы. Но больше прочих взгляды притягивает черноглазый юноша, застывший в неестественной позе с двумя подносами спелых фруктов. Его одежды и украшения самые богатые, и стоит он будто на пьедестале, возвышаясь над собратьями. Большая сочная виноградина зажата меж безупречно белых зуб достаточно крепко для того, чтобы не выпасть, но в то же время достаточно осторожно, чтобы не повредить кожуру. Цепь изысканного плетения змеится вкруг его тела, прикреплённая к тяжёлым, усыпанным драгоценными камнями наручам, и проходит через два небольших колечка, вдетых в пупок и правый сосок юноши. Он абсолютно скован, и стоит ему повести затёкшей рукой, как цепь натягивается, задевая колечки. Полузадушенный вздох вырывается из полураскрытых губ, заставляя черноволосого демона опускать смущённый взор в надежде на то, что хозяин не заметил. Но он заметил. Он всегда замечает. Цепкий взор карих глаз обжигает, и юноша вновь замирает подобно изваянию. Если он будет неосторожен и посмеет испортить выставку, хозяин накажет его. Мистер Грейвс бросил ещё несколько пафосных фраз, оглядывая зал, и пригласил гостей к столу. Именно этого момента они ждали, и Персиваль упивался их жадностью. Ничто не доставляло ему большего удовольствия, чем наблюдать за этими лживыми людьми. Они толпились и грубо отталкивали друг друга, желая добраться до приглянувшегося яства. Они кричали и разбрасывались деньгами, лишь бы получить желаемое. Грейвс никогда не марал о них руки, наблюдая за всем со стороны. Да, он не был чист. В конце концов, торговля демонами была вне закона, но разве мог ему кто-то это запретить? Ему, одному из министров Первого Ордена и главе Департамента по розыску и укрощению демонов? О, нет. Никто не мог ему помешать, даже Президент. Что уж говорить о прочих. Все знают о коллекции Персиваля Грейвса, но делают вид, что слепы и глухи. Ибо все знают, что нет никого лучше, чем Грейвс. Его демоны – сильнейшие и красивейшие создания этого мира. Он собирал свою коллекцию не одно столетие и сейчас ему нравится смотреть на то, как люди готовы грызть друг другу глотки лишь бы получить кого-то из его демонов. Публика в поместье Грейвса всегда разношёрстная – здесь можно встретить чиновника из Министерства в компании коллекционера-любителя, который мечтает лишь урвать кусок побольше и сбежать. Персиваль редко общается с гостями, предпочитая наблюдать. Он усмехается, разглядывая худощавую фигуру Ньютона Скамандра, сконфуженно стоящего с бокалом вина. Он явно чувствует себя не в своей тарелке на этом развратном празднике жизни. Ох, ещё бы! Бедняга, наверняка, опять решил попытать удачу и пришёл упрашивать Грейвса отпустить демонов на свободу. Какая глупость. Неужели после стольких отказов он не усвоил урок? Ньютон Скамандр – отчаянный борец за свободу демонов и повод краснеть для героя войны и Министра Первого Ордена Тесея Скамандра. Когда-то давно Тесей рассказывал Персивалю эту историю. Ньют полюбил демонессу, она ответила ему взаимностью, но она была слишком слаба, чтобы поддерживать вечную жизнь в них обоих, и слишком горда, чтобы признаться в этом. Потому она умерла на руках у своего возлюбленного, а Ньют стал одержим равенством демонов и людей и отменой сдерживающей магии. Он был уверен, что его любимую убили магические браслеты, которые не дают демонам проявлять свою истинную силу, но едва ли он понимал хоть что-то в этом. Ведь Ньютон Скамандр даже не закончил академию. Впрочем, Скамандр перестал интересовать Грейвса ровно в тот момент, когда он увидел светловолосого мужчину, бесцеремонно разглядывающего темноволосого демона на пьедестале. Да, Персиваль Грейвс торговал своими демонами. Он очень долго собирал свою коллекцию, чтобы после устраивать вот такие вот приёмы и продавать, как он сам говорил, лоты на определённое время за определённую цену. Когда-то одна неблагоразумная женщина с очень острым языком сказала, что глава Департамента по розыску и укрощению демонов торгует своими подопечными как шлюхами. Что же, по сути, она была права. Но Грейвс не прощает грубых высказываний в свою сторону. Потому он уничтожил её. Молодая и наивная Порпентина Гольдштейн не знала, с кем связалась. И Персиваль её сокрушил. Методично, шаг за шагом, он разрушал жизнь этой юной максималистки, открывая глаза на то, каковым является этот мир. Он безжалостно ломал её идеалы и взращивал в ней такое ненавистное для неё самой двуличие. - Добрый вечер, Тина. Мужчина не может удержаться от едкой ухмылки, проходя мимо подчинённой, что купила себе несколько часов в компании очаровательного демона-виночерпия. Она слишком смущена, чтобы ответить. Стыд выжигает её изнутри, оставляя пылающее клеймо, и едва ли вино поможет его потушить. Потому она ищет спасения в губах своего очаровательного лота, надеясь что, вернув молодость, она вернёт и чистоту души. Но едва ли существует в мире магия, способная очистить чью-либо душу. В последнее время Грейвс всё чаще задумывается над тем, что же такое душа, и кому она дарована. Он прекрасно помнит свою пламенную речь, но его уже так много лет терзает один вопрос: есть ли у демонов душа? Казалось бы, глупость. Абсурд. Как может быть душа, нечто светлое, у созданий тьмы, что породили в мире хаос? Но иногда Персиваль сомневается в правдивости собственных историй. Чаще всего он сомневается, глядя в бездонные глаза своего любимчика, жемчужины своей коллекции, единственного лота, который не продаётся. Персиваль зовёт его Криденсом. Они вместе так давно, что мужчина уже и не помнит, было ли это имя придумано им, или же его дал кто-то другой, но оно нравится им обоим. Криденс – не такой, как другие. Он очень особенный, и Грейвс не устаёт это повторять. А юноша слушает и впитывает каждое слово, глядя на хозяина глазами, похожими на два больших чёрных омута. Конечно же, Криденс верил своему господину, ведь он был единственным, кого не выставляли на продажу. Никогда к нему не прикасался никто, кроме Грейвса, а за любое посягательство наглеца ждало неминуемое наказание. Но с другой стороны, эти унизительные выставки продолжались, и Криденс всегда стоял в самом центре, привлекая всеобщее внимание. И каждый раз ему было мучительно больно чувствовать на себе все эти голодные взгляды, что будто измазывали его своей липкой отвратительной похотью. Криденс всегда чувствовал себя грязным под этими взглядами, но никогда ему не было страшно. Никогда прежде до этого момента. Сейчас же демона било лихорадочной дрожью. Он чувствовал на себе хищный, почти животный взгляд, поглощающий его целиком. От него хотелось сжаться, скукожиться, окаменеть и превратиться в настоящее изваяние, а ещё лучше сбежать и спрятаться за широкой спиной мистера Грейвса. Он обязательно защитит – он обещал. Криденс старается не смотреть на человека, что стоит непозволительно близко к нему и водит руками вокруг, едва ли не касаясь оголённой кожи демона. - Сколько твой хозяин просит за тебя, малыш? – наконец спрашивает мужчина, нервным жестом откидывая белые волосы назад. Криденсу страшно, но он молчит, замерев в своей позе. Он не должен нарушить правило. - Ах, да, тебе неудобно говорить! – блондин всплёскивает в ладоши и хватается за одну из цепочек, обвивающих тело Криденса. – Тогда я тебе помогу. Мужчина тянет за цепочку, срывая с приоткрытых губ вздох. Он собирается попробовать эти алые губы на вкус, но вместо этого встречается с холодным металлом набалдашника трости Грейвса. - По-моему, я уже говорил, господин Гриндевальд, - в голосе Персиваля звучат стальные нотки, - этот лот не продаётся. Гриндевальд с нескрываемой злобой бросает взгляд на посмевшего нарушить его планы Грейвса и раздумывает над достаточно острым ответом. - Приятного вечера. Одной короткой фразы хватает для того, чтобы прервать размышления Гриндевальда и положить конец так и не начавшейся дискуссии. Блондин уходит, сжав зубы и не сказав ничего в ответ, но ни Криденсу, ни Грейвсу нет до него никакого дела. Персиваль внимательно смотрит на демона, что по-прежнему стоит в неудобной позе, удерживая два тяжёлых подноса с фруктами, но при том низко опустив голову. - Криденс, посмотри на меня, - голос Грейвса ласковый, совсем не такой, каким был минуту назад, но он вгоняет демона в дрожь. Он стоит неподвижно, будто не слышит и мужчина приподнимает его подбородок тростью. Губы юноши плотно сжаты, а в глазах стоят слёзы, готовые в любую секунду сорваться с пушистых тёмных ресниц. Персиваль на секунду замирает, но после всё так же мягко и вкрадчиво интересуется, - Криденс, ты ничего не хочешь мне сказать? - Простите, господин, - парень всхлипывает, его плечи чуть подрагивают, - простите, я так испугался. Я не хотел, чтобы этот человек целовал меня. Я не хотел, чтобы меня целовал кто-то, кроме вас. - Твоя верность похвальна, но ты нарушил правило, Криденс, - после этих слов юноша замирает, боясь лишним вздохом или всхлипом усугубить своё положение, - к тому же, если ты так испугался, значит, ты не верил в то, что я защищу тебя. - Нет! – Криденс протягивает руки к мужчине, в попытке доказать что-то, но замирает, не осмеливаясь его коснуться. Цепочки натянулись, причиняя дискомфорт, а брошенные подносы остались левитировать в воздухе. Персиваль несколько секунд растерянно моргал, зачарованный реакцией Криденса, но неловкое продолжение пробудило его. – Я не…я не то имел в виду. Я… - Правила – есть правила. За нарушение положено наказание. Не жди от меня жалости сегодня, Криденс. Казалось, что Грейвсу даже жаль, и он сочувствует юноше, но они оба слишком хорошо знали этот тон. Персивалю не было жаль – он хотел развлечься, поиграть в игру, и всё, что мог Криденс – это согласиться бесцветным тоном. - Да, господин. Грейвс никогда не считал себя приверженцем сантиментов, наоборот – его знали как холодного расчётливого человека, в меру беспощадного, если это касалось работы. Однако в некоторых вещах Персиваль не мог себе отказать. Возможно, это было всего лишь очередным проявлением его любви к изысканности, а не слабостью. Впрочем, мужчине было плевать, что им руководило, когда он раз за разом перешагивал порог своей спальни, а Криденс бесшумной тенью следовал за ним. Они редко говорили здесь – обычно разговоры заканчивались намного раньше, чтобы уступить место поцелуям, как только массивная дверь будет захлопнута. Каждый раз, когда Криденс слышал тяжёлый глухой звук, внутри у него что-то обрывалось. Он стоял неподвижно, опустив голову и спрятав взгляд в мягком ворсе ковра, ибо не знал, с кем ему доведётся встретиться сегодня. Мистер Грейвс всегда был разный – иногда угрюмый, иногда весёлый, иногда жестокий, а иногда ласковый и заботливый. Криденс любил ласку, потому с жадностью подставлялся под широкие ладони, которые с нежностью поглаживали острые скулы демона. Впрочем, в этот раз он не мог и мечтать о таком. - Что же, - Грейвс нарушил тишину, но не обернулся к Криденсу, рассматривая что-то на столе, - повторим урок ещё раз. Мужчина обернулся, и мелкая дрожь пробежала по телу демона. Грейвс улыбался той самой особенной улыбкой, которая не предвещала ничего хорошего, и держал в руках гроздь крупного винограда. Криденс испуганно сглотнул, что не осталось незамеченным Персивалем. Он нарочито медленно оторвал виноградину от кисти, покрутил её в руке, будто оценивая, а после довольно усмехнулся и бросил властный взгляд на фаворита. - Подойди. Криденс вздрогнул, но ослушаться не смел. Мужчина довольно усмехнулся и коснулся щеки демона. Ладонь нежно прошлась по скуле, большой палец скользнул по полным губам, и юноша неосознанно потянулся к этой нехитрой ласке, подставляясь под неё, как большой кот. Жёсткая хватка на подбородке отрезвила его – никаких поблажек, это наказание. - Открой рот. Криденс выполняет приказ, поднимая глаза на Грейвса. Его взгляд обладает особым магнетизмом, он затягивает, пленяет, и мужчина готов закончить игру прямо сейчас. Он невыносимо хочет впиться в алые манящие губы, но ещё слишком рано. Персиваль вновь проводит пальцем по нижней губе демона, погружает его в рот, и Криденс, не дожидаясь приказа, начинает посасывать фалангу. Министр не то чтобы недоволен, но невинный взгляд и порочные губы лишают возможности трезво мыслить. Он прерывает ласку, грубо, почти болезненно сжимая челюсть своего фаворита, вынуждая его открыть рот. Криденс повинуется. Он всегда повинуется, принимает всё, что бы ни дал ему Грейвс, и это сводит последнего с ума. Они вместе уже не первый век, но существо, находящееся в полной власти мужчины, остаётся для него абсолютной загадкой. Казалось, что Криденс открыл ему всё – тело, мысли, эмоции, и даже несуществующую душу. Каждый раз Персиваль смотрит на него, пытается разглядеть каждую мелочь, найти подсказку, но не видит ничего, кроме гибкого тела, бледной кожи, алых губ, смоляных кудрей и пленяющего взгляда. Мужчина никогда не смотрит долго в глаза Криденсу. Предки верили, что демоны взглядом испивают души людей. Грейвс убеждает себя в том, что долгие взгляды могут подорвать его авторитет, как хозяина, дать глупому существу надежду, что он может быть влюблён в него. Нет, абсолютно невозможно. Только не Грейвс. Кто угодно, но не он. Он знает слишком много об этих тварях, чтобы полюбить одну из них. - Сожми, - пальцы помещают крупную виноградину между зубами демона, голос становится на тон ниже, – я дам тебе ещё один шанс. Ты знаешь правила. Криденс молча выполняет очередной приказ, хотя внутри у него всё дрожит. Он сам не знает, что у него внутри, но он чувствует, как это что-то трепещет. Так происходит всегда, стоит лишь Грейвсу прикоснуться. Говорят, у демонов нет души, и Криденс отчаянно верил в это столько, сколько себя помнил. Даже не так. Он помнил лишь пустоту, раздирающую и поглощающую его естество. А после появился Грейвс, погладил по щеке горячей ладонью и пообещал, что всё будет хорошо. Пообещал забрать, ведь он, Криденс, особенный. Едва ли Криденс понимал тогда, что это значит. Едва ли он понимает это сейчас. Но для него не существует ничего, кроме мистера Грейвса, его голоса, его рук, его губ. Персиваль смотрит изучающе, будто видит демона впервые, тянется к нежной коже, проводит пальцами по ключице – легко, почти невесомо. Криденс вздрагивает, с полураскрытых уст слетает вздох. Грейвс ласкает выемку между ключицами, а затем спускается ниже, к груди, обводит ореол вокруг соска и подцепляет пальцами цепочку, слегка натягивая. Если сделать всё правильно, это совсем не больно, совсем не так, как Гриндевальд. Как-то Персивалю сказали, что они похожи – оба молоды, оба умны, оба богаты, оба давно должны быть в могиле. И Гриндевальд, верно, даже раньше Грейвса. Его считают одним из первых мракоборцев, одним из Великих, которые выступили против демонов, одним из тех, кто создал сдерживающие чары. Грейвс не верит слухам или, как минимум, сомневается в правдивости этой отдельно взятой теории. Так же как и сомневается в своей похожести на Гриндевальда. Это попросту гнусное копирование, вот только мужчина не может вспомнить, кто первым выбрил виски и позволил морщинам украсить благородное лицо. Потому Персиваль вечно гонится за юностью, а каштановые волосы ниспадают на плечи. Он делает всё, чтобы быть не похожим на Гриндевальда, всё, чтобы быть другим. Криденс шумно выдыхает через полуоткрытый рот, чувствуя Грейвса внутри. В этот раз Персиваль несдержанный – его толчки яростные, а поцелуи-укусы, которыми он осыпает плечи фаворита, почти болезненны. Гнев и негодование клокочут в его груди, расцветая багровыми метками на фарфоровой коже демона. Мужчина клеймит Криденса собой, чтобы все знали, кому он принадлежит. Юноша же комкает простыни и прячет слёзы в изгибе локтя. Энергия закипает вокруг них, сплетается в тугой узел где-то под потолком, чтобы после обрушиться вниз, делая оргазм ещё ярче. Грейвс чувствует себя помолодевшим и наполненным силой. Он перекатывается на спину, давая Криденсу возможность вдохнуть полной грудью. Судорожный, сиплый вдох пробуждает беспокойство в мужчине. - Криденс? Пальцы касаются худого плеча, пробираемого мелкой дрожью. Демон сжимается, пытается уйти от прикосновения и, в конце концов, поворачивается, открывая Персивалю заплаканное лицо. - Криденс. Мужчина задыхается от восхищения, лаская ладонью острые скулы. Криденс тихо всхлипывает в ответ, продолжая сжимать между зубами большую сочную виноградину. Поглощённый своим гневом на Гриндевальда, Грейвс забыл об этой части игры. Он мягко коснулся алых губ фаворита, поощряя его за выполненное условие. Сладкий виноградный сок смешался со слюной и тонкой нитью потёк по подбородку Криденса. Хозяин первым разорвал поцелуй, едва ли не отталкивая разомлевшего демона. - На сегодня всё, - Персиваль потянулся за виски, что стоял на прикроватной тумбочке, - можешь идти, Криденс. Внутри на мгновение стало пусто, несказанные слова застряли где-то в горле. Криденс прикусил губу и кивнул. - Да, господин. Он кое-как натянул остатки своего костюма и бросился прочь из комнаты. Что-то заполняло пустоту внутри, давило на лёгкие, сжимало сердце, проникало в разум. Захлопнув тяжёлую дверь спальни Персиваля Грейвса, Криденс устало прислонился к стене. Холодный шершавый камень коснулся всё ещё горячей спины. Ноги подгибались, отказываясь держать юношу, и он медленно сполз по стене, наверняка расцарапывая кожу в кровь. Горло свело судорогой, и Криденс отчаянно скрёб пальцами по тяжёлой пекторали. Он знал, что никто, кроме хозяина не может снять это громоздкое украшение, ведь на нём лежали те самые сдерживающие чары. Именно они не давали вырваться истинной сущности Криденса наружу. Он знал слишком много для демона – раньше он много времени проводил в библиотеке Персиваля. Мужчина поощрял его рвение к знаниям, желание узнать, кто же он на самом деле. Кажется, они были даже счастливы когда-то. До того, как в их жизни появился Геллерт Гриндевальд. Криденс закашлялся – всё внутри обожгло болью, а во рту появился неприятный металлический привкус. Юноша провёл ладонью по губам, размазывая кровь, и уставился на испачканные пальцы мутным взглядом. - Нет, пожалуйста, - он всхлипнул и вновь потянулся к пекторали, - только не сейчас. Нет… Рука безвольно соскользнула и упала на пол.

***

Темнота. Она повсюду – густая, тяжёлая, удушающая. Её слишком много снаружи, так много, что Криденсу кажется, будто он дышит ею. С каждым вдохом она проникает внутрь, заполняя собой бесконечную пустоту в груди. Криденс уже не помнит, когда в последний раз видел свет, не помнит, когда слышал чей-то голос. Сколько времени прошло, пока он сидел здесь, в этом бесконечно тёмном подвале? Криденс пытается вспомнить хоть что-то, кроме тьмы, окутывающей его. На ум сразу приходят мысли о другой. Она приходила из другого мира. По крайней мере, так казалось Криденсу. Из яркого мира, в котором так много света и так много боли. Когда она открывала дверь, узкие полоски света расползались по полу, очерчивая её искажённый силуэт. Криденс боялся этого света, хоть и всегда мечтал избавиться ото тьмы. Но этот свет был не таким, как в мечтах Криденса, не мягким и ласкающим. Он был другим – разрезающим тьму на рваные полосы, пугающим. Юноше казалось, что едва он коснётся этих лучей, они разрежут его пальцы с такой же лёгкостью, как резали темноту. Криденсу казалось, что в нём слишком много темноты, чтобы касаться этого света. Потому стоило ему услышать скрип старой двери, он забивался в самый далёкий и тёмный угол, чтобы свет не достал его. Цепи, которыми он был прикован к полу, натягивались, а запястья, щиколотки и горло начинали неистово жечь, но Криденс терпел. Он даже не дышал, замирая в своём углу и испуганным взглядом наблюдая за её силуэтом. Он никогда не видел её лица, лишь слышал голос – надорванный, истерический. Она приходила редко, каждый раз забирая кого-то с собой. Раньше у Криденса были друзья. Они были такими же, как он сам – монстрами. Так она их называла. Он никогда не видел их, он никогда не видел себя, но чувствовал тяжёлые цепи, которыми был скован. Не монстрам ни к чему цепи. Криденс верил её словам. Но кто сказал, что чудовища не могут дружить с себе подобными? Едва ли Криденс понимал тогда, что такое дружба. Едва ли он понимал что-то кроме собственных страхов. Но слушая незамысловатую песенку, которую напевал кто-то неподалёку, он чувствовал, что тьма внутри рассеивалась, смешиваясь с чужими словами. Умеют ли монстры исцелять друг друга? Криденсу казалось, что да, ведь как ещё назвать это, если не исцелением? Сейчас его некому исцелить. Она забрала всех. Остался только Криденс. И темнота. Он не знал, сколько времени провёл в одиночестве. Здесь, в этом подвале, для него не существовало времени. И он привык. Забыл о том, что когда-то он был здесь не один. Что существовал ещё кто-то. А, может, и не существовало никого вовсе? Может, он сам придумал себе других монстров? Глупости. Здесь никого не было. Только он и тьма, медленно пожирающая его изнутри. Совсем скоро она поглотит его полностью, и не останется больше ничего. Таков будет исход его жалкого существования. Всё изменилось в один миг. Скрипучая дверь распахнулась с диким визгом, и свет залил небольшую комнатку. Криденс рывком бросился в своё убежище, спасаясь от разметавшихся в стороны лучей. Испуганный взгляд вцепился в силуэт, заслонивший дверной проём. Это была не она. Её фигура была тёмной, искажённой, пугающей, от этой же исходил свет. Такой свет, о котором мечтал Криденс. Мягкий, ласкающий, заставляющий протянуть руки навстречу. - Здесь ещё один! Чужой голос врезается в слух, проникает в разум и пленяет. Слишком резкий вначале, он совершенно меняется, едва человек обращается к самому Криденсу. - Не бойся, я не обижу. Несколько шагов навстречу, и мужчина ставит фонарь на пол. Мягкий свет растекается по комнате, и Криденс буквально чувствует его на себе. Он заворожённо водит пальцами в воздухе, касается земли и рассматривает собственные пальцы. Они грязные и кривые, и Криденс убеждается, что она была права. Он – монстр. - Я пришёл, чтобы освободить тебя. Мужчина присаживается на корточки в полушаге от Криденса, и мягкие лучи освещают его лицо. Юноша замирает, рассматривая незнакомца. Мужественное лицо, широкие брови, обеспокоенный взгляд и россыпь неглубоких морщин, придающих благородным чертам хмурой серьёзности. Криденс не знает, кого видит перед собой, но он уверен, что это существо точно не монстр. Разве чудовища бывают красивы? Мужчина протягивает ладонь к Криденсу и тот испуганно дёргается назад. Цепь натягивается, и тяжёлый металлический ошейник обжигает горло болью. Юноша вцепляется в железо руками, скребёт по нему грязными ногтями, обламывая их. - Тшшш, не бойся меня, - человек пытается успокоить Криденса, - я не причиню тебе вреда, мой мальчик. Я помогу. Криденс растерян. Он не понимает, к кому обращается прекрасное существо перед ним. Он загнанно вертит головой, пытаясь разыскать того, к кому обращается ласковый голос, но не находит. В маленьком подвале нет никого, кроме незнакомца и него самого. Тишина воспринимается мужчиной, как согласие и он осторожно тянется к Криденсу. - Убери руки, - фраза звучит почти как приказ, потому человек сразу же пытается объясниться, боясь спугнуть существо перед собой, - я сниму с тебя ошейник. Криденс не понимает своих чувств – они все новы для него. Он даже не уверен, настоящие ли это чувства, или же просто выдумка, но когда он слышит властный голос мужчины, ему хочется повиноваться, и он повинуется. Он послушно опускает руки и поддаётся вперёд, позволяя незнакомцу коснуться тяжёлого ошейника. Что-то щёлкает, и Криденс чувствует лёгкость – его шея свободна от металлических тисков. Ему кажется, что он даже счастлив в этот момент, но едва ли он длится долго. Как только исчезает тяжесть цепей, Криденс чувствует что-то внутри. Что-то, чего он раньше не замечал. Что-то, таившееся глубоко под слоями густой тьмы. И сейчас оно пробудилось и рвётся наружу. Оно почувствовало свободу. Криденсу страшно и больно. Эта боль не похожа на ту, которая была раньше. Она – другая, она – страшная. Она разрывает всё изнутри, крушит кости и терзает ткани, исторгая из груди юноши дикий вопль. Криденс не помнит себя от боли, не видит сквозь пелену тьмы и слёз, застилающих глаза. Он рассыпается на части. Мужчина напуган. Он видит такое впервые. Существо перед ним буквально распыляется – силуэт плывёт, растекается тонкими нитями тьмы, а глаза затянуты белёсой поволокой. На грубые металлические кандалы наложены неплохие сдерживающие чары, но их недостаточно, чтобы удержать демона. Сомнений нет – перед ним именно демон. Он видел сотни подобных существ, даже тысячи, но едва ли Грейвс знает, с чем столкнулся сейчас. Энергия струится вокруг мощными потоками, сплетается и крепнет с каждой секундой. Персиваль уже разрушил заклятье, лежащие на ошейнике, а на сотворение нового – более мощного, уйдёт слишком много времени, потому мужчина не находит лучшего варианта, чем попытаться унять демона голыми руками. В конце концов, это его работа. Он обхватывает лицо юноши ладонями и чувствует, как тьма струится сквозь его пальцы. - Тише, мой мальчик, - страх парализует мысли, но сейчас не время отступать, - ты сможешь это контролировать. Грейвс склоняется ближе и касается губами лба демона. Бурлящая энергия обрушивается на него мощным ударом. Слишком рискованно. Чревато летальным исходом, но Персиваль жив. Более того, он чувствует себя лучше, чем когда-либо прежде. Мальчишка в его руках дрожит и всхлипывает – его демоническое естество успокоилось. Грейвс не слишком хорош в общении с детьми, или, скорее, с подростками, потому он попросту гладит широкими тёплыми ладонями острые скулы юноши и прижимает его голову к своей груди, пытаясь унять рыдания парня. - Тшш, мой мальчик, всё закончилось. Больше нам нечего бояться. Едва ли он верит в собственные слова, когда разрушает заклятья на кандалах и надевает на шею юноши стандартный медальон Департамента. Обычно его достаточно, чтобы сдержать силы демона, но вряд ли он поможет, если что-то внутри Криденса вновь попытается вырваться. Криденс полностью обессилен – огромных усилий ему стоит просто держать глаза открытыми. Он хочет увидеть, как выглядит тот, другой мир. Грейвс с лёгкостью подхватывает хрупкое измождённое тело на руки и поспешно покидает подвал. Свет режет глаза, но почему-то Криденсу больше не страшно. Почему-то ему кажется, что руки этого прекрасного мужчины защитят его ото всего на свете. Даже от него самого. Мир, о котором так долго мечтал Криденс, совсем не такой, каким был в фантазиях. Первое, что чувствует демон, когда они выходят из подвала – это сладкий аромат жасмина. Сумерки уже давно опустились на землю, и в доме горят свечи. Вокруг снуют мрачные силуэты, их голоса звучат приглушённо, но стоит Грейвсу окликнуть кого-то из них, как все замирают и обращают взгляды на мужчину. Криденсу неловко от этих цепких, пробирающихся по кожу взглядов, они пугают его. Так не могут смотреть на равного. Так смотрят на монстра. Персиваль отдаёт несколько команд, и силуэты вновь пускаются в свой нелепый пляс, будто забыв о существовании Криденса. Вновь поднимается тихий гул голосов, и в какой-то момент слух демона выхватывает тоненький голосок, напевающий невнятную мелодию. Криденс знает эту мелодию, он слышал её прежде. Её пел кто-то во тьме. Другой мир залит мягким желтоватым светом, и демон отчаянно пытается найти среди суетливых людей такого же, как он сам. Монстра. Худощавая девочка сидит на старой софе – её спина вытянута по струнке, длинные светлые волосы рассыпались по плечам, а тонкие пальчики сплетены в замок. Она кажется чем-то другим, не от мира сего. Длинная ночная рубашка слишком велика, а атласные банты поистрепались, но это не мешает ей сиять. На её шее висит такой же треугольный медальон Департамента, а по-детски пухлые розовые губы чуть шевелятся. Она притягивает взгляд, и Криденсу кажется, что она не уступает по красоте незнакомцу, что спас его. Будто почувствовав чужой взгляд, девочка поднимает голову и переводит взгляд на демона. Её огромные голубые глаза заставляют кровь стыть в венах, но спустя мгновение выражение её лица неуловимо меняется, улыбка украшает губы и источает тепло. Она смотрит прямо в глаза Криденсу и тихо, на грани слышимости начинает напевать знакомую мелодию. Демон замирает и крепче вцепляется в Грейвса. Сейчас ему по-настоящему страшно, ведь они – действительно монстры. - Ну-ну, тише, мой мальчик, - широкая ладонь успокаивающе гладит по волосам, - осталось совсем немного. Криденс не помнит, как он потерял ощущение реальности, но когда он снова открыл глаза, всё вокруг изменилось. Другой мир оказался намного больше, чем в фантазиях. Перед ним была не маленькая комнатка с бедной обстановкой, но огромный холл, украшенный резьбой и позолотой. Персиваль осторожно опускает демона на землю – пол под босыми ногами невыносимо холодный, но Криденс этого вовсе не замечает. Он очарован, пленён блеском и шиком, который не мог представить даже в самых смелых мечтах. Он протягивает дрожащую руку, чтобы прикоснуться, но резко отдёргивает её назад. - Что-то не так? - Красиво, - впервые за всё время Криденс говорит, и Грейвс, пожалуй, даже не удивлён, что это существо знает человеческий язык, - нельзя. Испорчу. Я – чудовище. Слова даются с трудом, и демон крепче сжимает собственные ладони, почти до боли. Но лучше сказать сейчас, хотя Криденсу кажется, что мужчина всё знает сам. Ровно так, как и он сам всё знает об этом человеке. Всё, но ничего, будто они были знакомы задолго до этого дня, но никогда не говорили вслух, не смотрели друг на друга, или же просто забыли об этом. - Никогда не повторяй этих слов, - Персиваль мягко гладит скулы демона, привлекая его к себе, - ты – особенный. Мужчина ласково касается лба юноши губами, запечатлевая почти невесомый поцелуй. Ему казалось, что он закончил фразу, сказал всё, что было необходимо, но одно слово по-прежнему назойливо вертится на языке. Оно неясное, размытое, но напрочь лишает покоя. Персиваль устало выдыхает, пытаясь собрать мысли в кучу, а после замирает на миг и с улыбкой произносит такое правильное сейчас: - Криденс.

***

Первым, что увидел Криденс, когда очнулся, был тёмный потолок спальни мистера Грейвса. Мужчина не любил балдахины, потому раз за разом оказываясь в постели под хозяином, демону не оставалось ничего, кроме как цепляться взглядом за высокий мрачный свод, как за последний форпост реальности. Криденс не помнил, как оказался здесь, в голове неприятно шумело, а тело словно налилось свинцом. Юноша попытался осмотреться, но стоило ему повернуть голову, как горло обожгло резкой болью. Увесистая пектораль напомнила о себе удушающей тяжестью, и демон, превозмогая усталость, вцепился руками в украшение и беспомощно заскрёб по нему пальцами, заходясь кашлем. - Криденс? – задремавший Персиваль резко встрепенулся, едва ли не подскакивая в кресле. Картинка перед глазами расплывалась и покачивалась, постепенно приходя в норму. Отогнав от себя сон, мужчина бросился к бьющемуся в конвульсиях подопечному, перехватывая тонкие запястья и прижимая их к кровати по обе стороны от худощавого тела. – Тише, мой мальчик, успокойся. Я помогу тебе. Криденс не мог ответить. Он не мог выдавить из себя ничего, кроме судорожного всхлипа. Слёзы двумя тонкими дорожками побежали по бледной коже, теряясь где-то в рассыпанных по подушкам локонах. - Я сниму это, - Грейвс отпустил руку демона и мягко коснулся пекторали, отвечая на его немую мольбу, - но ты должен успокоиться, мой мальчик, иначе у нас ничего не выйдет. - Нет! – тонкие пальцы крепко впились в ладонь мужчины, из горла Криденса вырывался едва слышный хрип. – Оно вырвется. Грейвс знал, о чём говорил демон. Грейвс помнил. - Нет, мой мальчик, - сильная ладонь накрывает дрожащие пальцы, аккуратно отводя юношескую руку в сторону, - ты знаешь, что можешь контролировать это. Криденс был напуган. Страх, который он так долго прятал, загоняя в самые дальние уголки сознания, вновь раскрылся. Подобно отравленному цветку он распространял ядовитые испарения, парализуя все члены хрупкого тела. Щёлкнул замок тяжёлого украшения, и мужчина осторожно снял пектораль, обнажая тонкую шею. Демон широко распахнул глаза и уставился в потолок невидящим взглядом. Внутри него очнулось что-то неизвестное, невидимое, то, что Криденс всегда отрицал. Сейчас же это что-то получило свободу и начало рваться наружу с неистовой силой, подчиняя себе и разум и тело. Чёрные глаза побелели, радужка практически слилась с белком, а очертания лица юноши поплыло. Персиваль несмело коснулся шеи демона, плавно очертил большим пальцем подбородок, а после привычно накрыл щеку ладонью, слегка поглаживая уплывающую из-под пальцев кожу. - Ну же, мой мальчик, посмотри на меня. Мужчина зовёт негромко, боясь спугнуть Криденса, спугнуть то, что клубиться в нём, подобно тьме. Юноша не реагирует, но Грейвс не отступится так просто. Много веков он искал подобное существо, но нашёл лишь упоминания в древних летописях. Тьма, испивающая жизнь, - это лишь сказки для глупцов. Персиваль изучил множество демонов, побывал во всех уголках мира, но ни одно из увиденных им существ не было способно высосать из человека жизнь. Они могли искалечить, убить, стереть с лица земли, но не паразитировать. На такое были способны лишь люди. Раз за разом вытягивая из демонов энергию, они продлевали свои никчёмные жизни, превращаясь в тех самых хладнокровных убийц из легенд. Однако было в этом что-то большее, нежели обличение людской натуры. Грейвс убедился в существовании этого большего, когда вломился в дом какой-то фанатички, что проповедовала избавление от «монстров», но не брезговала использовать их по собственным словам «в благих целях». Что же, она получила свой мир без демонов, в котором её ждали старость и смерть. Но едва ли мужчину волновала эта канувшая в небытие женщина. Нет, но именно в её подвале директор Департамента нашёл существо прежде невиданное. Существо столь могущественное, что одним прикосновением могло вернуть юность дряхлому старику. Демона, способного контролировать свою форму. Демона, в глазах которого Персиваль увидел отблески души. Криденса. - Криденс, ты можешь это контролировать. Ты можешь! Демон резко моргнул и перевёл взгляд чёрных глаз на мужчину. Тьма, клубящаяся вокруг, медленно успокаивалась, возвращая юношескому лицу чёткие очертания. Мужчина облегчённо выдохнул. - Мистер Грейвс? – голос Криденса совсем тихий, но не надрывный, как прежде. Горло больше не жжёт и не сдавливает, ему просто страшно сказать что-то не то. Он боится, что та нежность, с которой на него смотрит хозяин, попросту улетучится. - Мой мальчик, - мужчина крепко обнимает демона, и загнанно шепчет, опаляя ухо Криденса горячим дыханием, - я так боялся тебя потерять. Криденс вцепляется в крепкую спину Грейвса и тихо всхлипывает. Впервые за долгие века он плачет от счастья, а не от боли. С того дня всё меняется. Криденс вновь волен гулять, где пожелает, проводить дни за чтением в библиотеке или же слушать трели птиц в саду. Он больше не обязан общаться с другими демонами, презиравшими его из зависти, ведь его одного не продавали на выставках, его одного приглашали в хозяйскую спальню. Теперь Криденс волен даже не появляться на приёмах мистера Грейвса. Естественно, это вызовет замешательство и недовольство, многие аристократы отвернуться от него, но едва ли мужчину это заботило. Едва ли его заботило что-то, кроме него самого. Вначале Криденс тешил себя иллюзиями и мечтами – он верил, что мистер Грейвс хочет вернуть прошлое, то, которое существовало до появления Геллерта Гриндевальда в их жизни. Персиваль даже заменил тяжёлые наручи и браслеты, сдерживающие истинную форму демона, на изящный перстень. Но прошлого не вернуть. Персиваль совершенно охладел к своему любимцу, уделяя ему всё меньше и меньше внимания. Их разговоры случались всё реже, а поцелуев и прикосновений мужчина вовсе избегал, не говоря уже о большем. Криденс страдал. День за днём, месяц за месяцем, год за годом. Говорят, что для бессмертных время летит быстрее – чушь! Иногда демон мечтал быть человеком, ведь умерев, человек лишается души, а вместе с ней и боли. Грейвс же, казалось, и вовсе не замечал страданий Криденса. Он всё время пропадал на работе или в кабинете. Лишь изредка они с юношей пересекались в библиотеке, когда мужчина приносил один едва ли не рассыпающийся на пыль фолиант и забирал другой. Годы брали своё – Персиваль вновь постарел. Морщины вновь расползлись по коже, придавая мужчине суровости, седина посеребрила коротко выстриженные виски, впрочем, это не портило его аристократичную красоту. Криденсу нравился такой мистер Грейвс. Таким демон его увидел впервые. Он внушал уверенность и, казалось, мог защитить от чего угодно. Даже от самого себя. Персиваль показал Криденсу свет, который не уничтожает, он стал его светом, и сейчас юноша не видел ничего, кроме тьмы. Его свет ускользал, терялся вдали, и демон не был уверен, что сможет следовать за ним до конца. Тьма поглощала Криденса изнутри, отнимала тепло, заставляя по ночам дрожать в холодной кровати, и душила, ледяными пальцами перехватывая горло. Всё чаще юноша просыпался в конвульсиях, задыхаясь и судорожно хватая воздух ртом, словно рыба, выброшенная на берег. Он нуждался в тепле, в защите, в свете, который изгонит тьму изнутри. - Мистер Грейвс? – тихий оклик застал мужчину практически врасплох. Увлечённый работой, он пропустил робкий стук мимо ушей. Взгляд его был суров и демон уже приготовился к наказанию за то, что нарушил покой хозяина. - Да, мой мальчик, - голос звучит на удивление мягко и спокойно, потому Криденс позволяет себе поднять голову и шагнуть внутрь, плотно затворяя за собой дверь. Грейвс смотрит выжидающе, но юноше нечего сказать. Ведомый эмоциями, он ворвался в кабинет хозяина, вовсе не задумываясь об объяснении, - ты чего-то хотел? - Да, - Криденс сглатывает, попутно кивая самому себе, будто утверждая выбранное из множества оправдание, - я… Я хотел видеть Вас, господин. - Брось это, - получается грубее, чем хотелось бы, но Персиваль не придаёт этому значения, поднимаясь из-за стола и делая шаг навстречу демону, - можешь звать меня по имени. «Персиваль» - Криденс прокручивает имя в голове, будто изучая его, пробуя, испытывая, но вслух произносит совершенно иное, более тактичное и привычное: - Хорошо, мистер Грейвс. Персиваль хмыкает, соглашаясь с таким выбором. - Так зачем ты хотел видеть меня, мой мальчик? - Я.. я соскучился по Вам. Криденс совершенно не может лгать, находясь так близко к мужчине. Он внушает страх и желание одновременно, заставляя юношу трепетать. Тонкие пальцы несмело касаются чужой груди, а после цепляются за края жилета, и Криденс всем телом прижимается к хозяину, безмолвно умоляя о защите. Грейвс не может отказать, запуская руку в шелковистые кудри, рассыпанные по плечам, и нежно поглаживая дрожащую спину. Лишь когда демон тянется за поцелуем, Персиваль перехватывает его изящные запястья и отстраняется. - Нет, мой мальчик. - Но почему? – Криденс обижен отказом. В его больших чёрных глазах плещется недоумение и какой-то необъяснимый страх. – Я больше не нравлюсь Вам? - Ох, Криденс, - Грейвс крепко прижимает юношу и шепчет ему куда-то в шею, - ты никогда не перестанешь мне нравиться. Ты особенный для меня. Всегда им был. Но я был таким эгоистом, я использовал тебя. Я принёс тебе лишь боль и страдания. - Нет, - едва ли не впервые Криденс говорит так уверенно, - это неправда. Даже если Вы использовали меня, если никогда не любили, то всё хорошо. Я люблю Вас, мистер Грейвс. Вы – мой свет. Мне кажется, что совсем скоро тьма поглотит меня. Я слышу её, я чувствую. Пожалуйста, не оставляйте меня. Прошу… Персиваль не знает, что сказать. Его худшие опасения подтверждаются, потому он лишь крепче обхватывает стройное тело, будто боится, что оно исчезнет, раствориться прямо в его руках. Криденс медленно умирает, и это его, Грейвса, вина. Он понял это уже давно, в тот самый день, когда нашёл своего фаворита лежащим под дверью с перемазанными кровью губами. И с того дня он пытался найти что-то, что спасёт юношу. Тьма, о которой говорил Криденс, действительно существовала. Тьма, о которой слагали легенды. Тьма, которую запечатали Древние. Тьма, способная испивать человеческие жизни. Все с детства знали сказку о тех-чье-имя-нельзя-называть, о тех, кого привыкли называть демонами, но едва ли кто-то знал, что их истинное имя – обскуры. Древние существа, такие же древние, как и этот мир. Они жили задолго до того, как появились люди. Они были теми, кто создал людей. Древние божества, имеющие две формы – свет и тьму. Каждый из них нёс в себе созидание и разрушение одновременно, и мир, подвластный им, не имел постоянной формы – изменчивый, беспокойный, как и сами обскуры. Их телесная форма была подобна человеческому облику, лишь души их были темнее безлунной ночи. Вечно молодые и прекрасные, обскуры не могли найти гармонии в самих себе, обращаясь в разрушение, и тогда Верховным Советом было принято решение расщепить своё естество на две части: телесную – ту, что будет созидать, но существование её будет ограничено недолгим сроком; и бестелесную – вечную тьму, жаждущую разрушения. Телесные воплощения обскуров получили новое имя – люди, бесформенные же сущности назвали демонами. Изгнанные из своих тел, души желали вернуться, искали подходящие тела, но не могли найти. Столкнувшись с чужой душой, человек умирал. Нельзя украсть чужую жизнь – так полагали Древние, потому они посвящали отведённые им годы на созидание, они несли свет, пока однажды не были созданы сдерживающие чары. Тогда созидание было обращено в разрушение, а все демоны запечатаны. Древние долго изучали изгнанные души, способные отнимать людские жизни, и эти знания легли в основу новой магии, той, что позволяла отнимать жизни у демонов. Так были уничтожены обскуры, и так родился новый мир. Но старая сказка гласила, что не все обскуры были уничтожены – некоторым из них удалось вернуть свою целостность. Персиваль был уверен, что Криденс – обскур. Его невероятная мощь и способность трансформировать облик по желанию были тому лишь подтверждением. Грейвс знал, что стоило юноше пожелать, и от сдерживающих чар не осталось бы и следа – они не могли удержать обскура. Да, они убивали обычных демонов. Медленно, раз за разом, не давая им восстанавливать силы. Но эти демоны другие – они лишь осколки былой мощи. Криденс же её воплощение. Такую мощь не в силах сдержать ничего, кроме неё самой. Перстень, подаренный мужчиной, - лишь фамильная драгоценность. Персиваль всегда хранил его для кого-то особенного. Жаль лишь, что никогда не верил в свои слова. Обскуры, подобно людям, способны любить. В древнем мире они даже создавали семьи, но любовь их куда прочнее человеческой. Полюбив, обскуры соединяли свои души и больше никогда не предавали друг друга, ведь предательство для них было равносильно смерти. Персиваль никогда не задумывался, откуда он знал имя Криденса, почему он назвал его именно так, а никак иначе, почему эти слова казалось таким правильным. Сейчас же он знал, что в тот момент, поцеловав рассыпающегося на частички юношу в лоб, он сам соединил их души. Человеческая душа, если она и вовсе существует, куда мизернее и проще, чем душа обскура. Криденс полюбил своего спасителя в один миг, Грейвс же упорно не хотел замечать эту любовь, как и свою собственную. Он отрицал их связь, всеми силами пытался оборвать, уничтожить, доказать свою независимость и господствующее положение, но раз за разом уничтожал частичку души Криденса. Говорили, что когда человек умирает, душа исчезает вместе с ним. Что же, обскур умирал тогда, когда от его души ничего не оставалось. Он медленно истлевал, истончался и становился почти прозрачным и невидимым, совсем как Криденс. Тихий, робкий, незаметный – он уже почти растворился, и Грейвс не знал, как это остановить. Он отказался от себя, от своей молодости, перестав отнимать энергию у погибающего возлюбленного, но едва ли это помогло. Мужчина изучил все древние книги, которые только существовали в этом мире, но ни в одной из них не было ответа на вопрос, как спасти умирающего обскура. Персиваль отчаялся настолько, что обратился за помощью к Ньютону Скамандру, но тот лишь посочувствовал и попытался облегчить страдания Министра Первого ордена проникновенной речью. Выхода не было. Оставалось лишь одно – дать Криденсу то, чего он так отчаянно ждал, одарить его своей любовью. - Я никогда не оставлю тебя, мой мальчик. Мы вместе до самого конца. Поцелуй выходит смазанным и жадным – Криденс всё ещё боится, что мужчина оттолкнёт его. Грейвс же делает всё, чтобы разубедить его в этом, - ласково гладит лицо, покрывает бледную кожу невесомыми прикосновениями и бережно обнимает, боясь ненароком сломать истончённое тело. Они вовсе не замечают, как стена мрачного кабинета сменяется прохладным шёлком простыней на постели Персиваля. Руки и губы мужчины, кажется, повсюду. Они блуждают по стройному телу – касаются скул, волос, шеи, груди. Криденс не помнит, в какой момент оказался совершенно обнажённым, открытым, уязвимым. Грейвс касается всего, что желает прикосновения, - надавливает, прикусывает, вылизывает. Юноша же откликается, выгибаясь, ёрзая и подрагивая. Он тонет в ощущениях, задыхается от нежности и страсти, которую дарит ему Персиваль. Криденс хочет сделать хоть что-то, потому неловко, почти не глядя, начинает стягивать с мужчины жилет. Застёжки не поддаются, а ткань путается, сковывая движения обоих. Грейвс тихо рычит и, отстранившись, в несколько мгновений расправляется с ненужной сейчас одеждой. Тонкие пальцы обскура вцепляются в широкую спину, металл фамильного перстня холодит кожу, посылая по телу мурашки. Криденс всхлипывает и притягивает мужчину ещё ближе, так, что они дышат друг другу в лицо. Карие глаза потемнели от возбуждения, став практически такими же чёрными, как и очи юноши. Что-то внутри неприятно ворочается, побуждая отвести взгляд, но Персиваль упрямо смотрит вперёд, пытаясь разглядеть в бездонной тьме отблески чужой души. Криденс не выдерживает, плотно зажмуриваясь и прижимаясь к губам возлюбленного. Он не хочет, чтобы Грейвс увидел ту зияющую пустоту, что разъедает его изнутри. Эта ночь удивительно тёмная, будто с небосвода исчезла не только луна, но и все звёзды. Кромешную тьму в покоях разбавляют лишь несколько трепещущих свечных огоньков, но Грейвсу не нужен свет, чтобы ласкать Криденса. Он знает каждый изгиб стройного тела, каждую ложбинку и выступающую косточку. Они не были вместе так давно, что юноша практически забыл, каково это – чувствовать Персиваля внутри. Вначале это всего лишь пальцы, бережно растягивающие и ласкающие изнутри. Он не хочет причинить боль своему мальчику, больше нет. Все игры в господина и раба остались далеко позади, уступив место взаимной любви и нежности. Первый толчок отзывается тянущей болью, и Криденс по старой привычке вцепляется взглядом в потолок – надо просто подождать, пока всё закончится. - Криденс, - грубые пальцы мягко поглаживают скулу, - посмотри на меня. Голос мужчины звучит мягко – он просит, не приказывает, и обскур утоляет эту просьбу, переводя взгляд. Они вновь смотрят друг другу в глаза. Это похоже на извращённую детскую игру в гляделки. На этот раз первым сдаётся Персиваль, ненавязчиво целуя, отвлекая от неприятных ощущений. - Я могу…? Грейвс не заканчивает фразу, но Криденсу не надо большего. Он быстро кивает и отворачивается. Мужчина никогда прежде не спрашивал – просто брал то, чего хотел. Вокруг клубилась тьма, и впервые юноша благодарен ей, ведь она скрывает его вспыхнувшие румянцем щёки. Персиваль сплетает их пальцы и делает первые плавные движения. Холодный металл кольца быстро согревается, зажатый между горячими ладонями. Криденс балансирует на грани, с каждым толчком, поцелуем, поглаживанием рискуя сорваться вниз. Кожа горит, расцветает всё новыми и новыми метками, а с губ раз за разом рвутся хриплые стоны и всхлипы. Хорошо. Слишком хорошо, чтобы быть правдой. - Персиваль, - он зовёт тихо, почти отчаянно, изливаясь себе на живот и чувствуя внутри чужое семя. - Я люблю тебя, Криденс, - Грейвс надрывно шепчет то, что должен был сказать уже давно, много веков назад. Пересохшие губы касаются лба юноши, вновь повторяя, - я люблю тебя. Мужчина перекатывается на спину и прижимает к себе измождённое тело обскура. Последняя свеча затухла несколько минут назад, и в кромешной темноте Персиваль не видел, как последние искорки души затухли в чёрных очах. После ночи, какой бы тёмной они ни была, всегда приходит рассвет, вот только Грейвс не думал, что его рассвет наступит так быстро. Он проснулся, едва первые солнечные лучи озарили горизонт. Столь ранние подъёмы были ему несвойственны, потому мужчина решил попросту отвернуться от раздражающего света и продолжить сон. Пожалуй, в этот момент он даже пожалел, что так ненавидит балдахины. Перевернувшись на другую сторону, Персиваль ощутил пустоту рядом с собой. Он нехотя разлепил глаза – Криденса не было. Сонливость как рукой сняло. Мужчина приподнялся на кровати и осмотрелся. Мягкий лилово-золотистый свет заливал пустую комнату. - Криденс? Нехорошие предчувствия начали зарождаться глубоко внутри, но Грейвс отгонял их, придумывая самые разнообразные причины для исчезновения обскура. Он не хотел внимать своим догадкам, не так быстро. У них ведь должно было остаться ещё время. Проведя рукой по скомканным простыням, мужчина ощутил под ладонью что-то угловатое и прохладное. Пальцы проворно вытащили из вороха ткани небольшой фамильный перстень. Персиваль сжал украшение в кулаке и прижал его к губам. Осознание горечью расползлось по душе, отравляя её. Криденса больше нет – он исчез, растворился, как растворяется тьма, когда приходит рассвет.

***

Время беспощадно ко всему сущему. Оно не щадит ни камня, ни растения, ни человека. Некогда прекрасный фасад фамильного имения Грейвсов потемнел и покрылся уродливыми пятнами, изящные изваяния потрескались, а лепка и вовсе распалась. Не было больше и чудесного сада – диковинные деревья и кусты переболели и засохли без должного ухода, что уж говорить о пышных клумбах цветов. Теперь вокруг особняка разрослись сорняки, а само здание оплёл дикий виноград. Кованые ворота покрылись ржавчиной, а аристократы забыли сюда дорогу много лет назад. Можно подумать, великий Персиваль Грейвс, Министр Первого Ордена и глава Департамента по розыску и укрощению демонов, умер. В каком-то роде так оно и было. Он умер для общества, сознательно разорвав с ним все связи. Много скандалов и сплетен было вокруг этого события, поговаривали даже, что Грейвс сошёл с ума от столь долгой жизни, но правды не знал никто – даже самым пытливым не удалось её разведать. Но прошло несколько лет, и все забыли об этом. Лишь изредка кто-то из старых друзей мог упомянуть имя бывшего Министра, но вскоре и они оставили попытки интересоваться Персивалем. Впрочем, Грейвса мало волновало мнение общества. Он сам себя похоронил на рассвете того дня, когда Криденса не стало. В тот самый миг, когда обскур растворился вместе с тьмой, растворилась и жизнь Персиваля. Лишь тогда он осознал, что Криденс был его смыслом, его желанием жить. Мужчина не хотел создавать видимость жизни, ведь, как и во всем прочем, в этом не было смысла. Разорвать старые связи было, пожалуй, проще всего. Куда сложнее было мириться со своим существованием. Каждый день Персиваля проходил одинаково – он ждал смерть. Вот только она не спешила к нему. Он постарел и осунулся – едва ли мог кто-то в нём узнать сейчас молодого франта или же солидного Министра. Время от времени мужчина покидал свой обветшалый особняк и прогуливался по саду. В такие моменты он мысленно возвращался к тем дням, когда деревья и кусты были покрыты сочной зелёной листвой, изящные бутоны цветов источали сладкие ароматы, а птицы заливались трелями. Криденс всегда любил прогулки в саду. Он присаживался на траву у огромного старого дуба и вслушивался в переливы птичьих голосов. Этот дуб стоял на своём месте так давно, что Грейвс даже не помнил, когда он был посажен. Возможно, он был так же стар, как и сам мужчина. И сейчас подобно Персивалю он медленно усыхал. Последние два живых существа в этом месте ожидали своего смертного часа. Мужчина любил сидеть под старым дубом и наблюдать, как листва медленно опадает на землю. Ему казалось, что едва последний сорвавшийся с ветви лист упадёт, его жизнь оборвётся. Он боялся упустить этот сокровенный момент, потому никогда не сводил с дерева взора. Заброшенный сад всегда выглядел мрачно, но в этот день что-то было не так, по-другому. Прогуливаясь по полуразбитым дорожкам, Грейвс будто чувствовал в воздухе что-то необычное, другое. Это не давало ему покоя, потому он направил шаг к старому дубу. Возможно, это смерть, наконец, пришла за ним, дабы прекратить его жалкое существование. Сердце Персиваля замерло, когда он повернул за угол и приблизился к поляне. Старческое зрение часто подводило его, но это он не мог спутать ни с чем другим. Бесформенная тьма клубилась у старого дуба, ни на миг не прекращая движения, но при том оставаясь неподвижной. Именно так выглядела душа обскура. Ищет ли она своё тело? Или же несчастное существо лишь неспособно контролировать свою форму? Что-то внутри заставило Грейвса приблизиться. В конце концов, хуже уже не будет. Либо он умрёт, либо же перед смертью успеет помочь страдающему существу. Быть может, так он хоть немного искупит свой грех перед Криденсом. - Не бойся меня, - старичья рука дрожит, но голос будто вовсе не изменился, такой же уверенный и властный, разве что немного севший после долгого молчания, - я не обижу. Существо реагирует на слова, движется чуть активнее, будто заинтересовывается, но приблизиться опасается. - Ну же, - Грейвс сам делает несколько шагов, приближаясь к обскуру на расстояние вытянутой руки, - ты можешь с этим справиться. Ты можешь контролировать это. Слова действуют вовсе не так, как хотелось бы – обскур будто впадает в панику, начиная метаться вокруг. Земля, сухие кусты и разросшиеся сорняки – ничто не выдерживает столкновения со столь мощной энергией, обращаясь в пыль. Персивалю страшно, но он отваживается повысить голос, перейти от просьб к приказу: - Ты можешь! Существо замирает совсем рядом со стариком. Ещё мгновение, и эта ужасающая энергия поглотила бы его, обрывая жизнь. Грейвс сам протягивает дрожащую руку к обскуру, касается тьмы, нежно поглаживая её. - Ты можешь, - шёпотом произносит он, и бесформенная сущность начинает медленно трансформироваться, обретая форму. Энергия, до того потоками снующая вокруг сгущается и ищет того, кто примет её. Персиваль не хочет повторять ту же ошибку снова, хотя он удивлён, что его ещё не разорвало на кусочки, как опавшую листву. Обскур же будто льнёт к нехитрым ласкам, всё больше и больше напоминая старику ребёнка – маленького, напуганного мальчишку. - Тише, мой мальчик, - Грейвс пытается повернуть парнишку лицом к себе, заглянуть в его глаза, хотя тот упорно отворачивается и обхватывает коленки руками. Его форма всё ещё очень нестабильна, - я здесь, всё хорошо. Ребёнок напуган до дрожи и мужчина аккуратно приобнимает его, параллельно с тем отводя хрупкие запястья в стороны. - Как тебя зовут? Персиваль сам не знает, зачем он всё это делает и говорит, но почему-то ему отчаянно кажется, что он поступает правильно. Он чувствовал это лишь единожды, и мысль умереть с этим чувством, чувством правильности кажется ему куда более заманчивой, нежели смерть, пропитанная виной и отчаяньем. Ребёнок всхлипывает и, наконец, поднимает голову. Тёмные кудри обрамляют заплаканное лицо, алые пухлые губки поджаты, словно мальчик пытается сдержать очередной слёзы, а большие чёрные глаза влажно блестят. - Я не знаю, - он выдыхает слова со всхлипом, а после вновь заходится в приступе рыданий. Персиваль Грейвс не верит в совпадения. Персиваль Грейвс верит в судьбу. - Тогда я буду звать тебя Криденсом. Сухие дрожащие губы касаются лба мальчишки. Энергия, отчаянно искавшая выход, вливается в мужчину. Иссушенное тело наполняется силой, морщины разглаживаются, а седые лохмы обращаются в блестящие каштановые локоны. Ребёнок тихо всхлипывает и отвечает: - Хорошо, Персиваль. Грейвс подхватывает мальчика на руки и по разбитой дорожке шагает к обветшалому особняку. Затерявшаяся душа вновь обрела свою половину. Баланс восстановлен. Со старого дуба срывается последний лист и медленно опускается на землю, кружась в воздухе и танцуя с лилово-золотыми лучами рассветного солнца.