смотреть на нежно фиолетовый закат по вечерам в 20:21

Смотреть на нежно фиолетовый закат по вечерам в 20:21 в одиночестве становится слишком грустно. Иногда Юнги кажется, что вскоре похоронит свою юность где-то навсегда и где-то в подвале, хорошо при этом утрамбовав ее в маленьком гробике с надписью «не подходить, опасно для здоровья». Подростковое уныние и грустные сплиновские песни. Юнги 21, но в душе он 17-летний Бродский. По привычке, он прослушивает лекцию сквозь уши и делает вид, что записывает (но на самом деле, он черкает на полях стихи от «плывет в тоске необъяснимой среди кирпичного надсада ночной кораблик, негасимый из Александровского сада*» до «коньяк в графине — цвета янтаря, что, в общем, для Литвы симптоматично**»). И на губах у него остается послевкусие. Юнги особо не блещет модой: он всегда одет либо в легкие рубашки, либо тоненькие футболки, и, в основном, темные тона. Юнги был из тех людей, кто любил жаловаться на холод, но продолжал мерзнуть; холод лучше жары. Его безвкусные простяцкие вещи много кто считал мусором, но продолжали говорить, какая у него красивая одежда, и спрашивать, где он это купил. Или, по мнению Мина, ведут себя, как заинтересованные бомжары. Не то, что модник всея школы Чон Хосок. Он, в отличие от Мина, ежедневно менял одежду, оправдываясь, что у него не гардероб, а целая галерея на 10 этажей. И так вроде странно: в понедельник он носит вульгарное черное пальто могильщика, а в пятницу светлые разодранные джинсы и белый свитер с изображением солнышка. Хосок по натуре странный человек, и понять его смогли только некоторые: его непредвиденные действия (затишье перед бурей), раздражительная интрига и хроническая нервозность. У Чона проблемы с психикой, но это знают только Юнги и учителя. Заставив врасплох Хосока, когда поздно вечером он лежал на полу и задыхался от недостатка воздуха, Юн теряется в мыслях, а Хосок взглядом молит не рассказывать. Мин теперь ему помогает, не задумываясь о последствиях: пару раз даже водил его по больницам. Было бы странно, если они бы после этого подружились. Поэтому Чон начинает стебаться. — Модник, ты когда последний раз гладил рубашки? У Юнги уже, наверное, привычка закатывать глаза при виде Чона, даже если он еще не успел ничего сказать; в любом случае, он когда-нибудь начнет. И тот молчит. — Что ты там постоянно строчишь? — Яркий голос доносился сверху и, казалось, он мог бы затмить солнце. — Не твое дело,— ярче прокуренного. — Да ладно тебе, я ж только на секунду взгляну, мне интересно,— и у Юнги появляется скрытое желание врезать этому солнышку. Когда Хосок в спешке пытается вырвать записи Юнги, он дотрагивается кончиками пальцев до рук и вздрагивает. Нервная пульсация вен на правой замерзшей руке, бледные руки и покрасневшие костяшки, фарфоровое лицо, что так мило сейчас покраснело, бледно-розовые узкие губы, персиковый румянец и глаза, полные тихого мертвого океана. Все это Хосок находил уникальным и вглядывался, будто бы последний раз видит. — Ну что, моя снежная королева. Кажется, я нашел вам обогреватель. И Юнги закатывает уже далеко закатанные глаза, пытаясь вести себя адекватно, когда Чон берет его за руку обеими ладонями и начинает тереть об свои.

***

Телесные обои, еле видимые при тусклом освещении прозрачные и слегка порванные шторы. Фиолетовый отблеск на фортепиано, плавно ложащийся на бело-черные клавиши, негромкий стук подошвы в такт. Хосок уже представляет за пианино некого меланхоличного романтика с веревкой на шее, но видит обычного скукожившегося парня с черными взлохмаченными волосами и с огромным количеством пирсинга на ушах. Когда Юнги слышит шаги, он отдергивает бледной рукой крышку, и она с грохотом падает, в принципе, так же, как и сам Мин, пытаясь вовремя сбежать. Ему предоставляется прекрасный шанс на прекрасный вид снизу, потому что юноша слишком прекрасный, думает не прекрасный и заебанный Юнги. Да и рука его слишком холодна для обжигающей руки ходячего солнца, когда парень предлагает свою помощь, а лежащий пытается реагировать нормально. Хосок старается как можно аккуратней поднять тельце хрупкого юноши и соблюдать дистанцию, но это правило так же падает, как и сам тот хрупкий юноша, который только что обжегся. Поэтому Хосок ловит его за талию и слегка приобнимает, на что Юнги реагирует уже сверхненормально. — Ты.. ты, прекрати, пожалуйста, хватит.. — Моя снежная королева готовится к конкурсу? Юнги из-за смущения (потому что да, Хоби прав, он очень хочет туда попасть) начинает ерзать из хосоковских рук и все сильнее краснеет. Хосок вроде бы и хочет отпустить, но уже утонул в темных бездонных глазах. — Нет, я не собираюсь там участвовать. Отпусти меня! — Почему не хочешь? Хосок от удивления наконец замечает, что маленькое тельце ерзает сильнее, и даже пытается как-то оттолкнуть от себя сильные теплые руки, и тогда он резко их убирает из-за спины, и, кажется, луна собирается падать в третий раз, поэтому Мин успевает оттолкнуться ногой об пол и нормально встать, но врожденная сутулость (Юнги это так называет, или, как врачи говорят, сколиоз) давно не позволяет, потому Юнги резко хватается за спину и тихо шипит. — Зачем ты сюда пришел? — Я услышал пианино. — Молодец, теперь можешь уходить. Я иду до... — Сыграй. — Мне нечем заняться что ли. Слушай, тебя вообще-то никто сюда не приглашал, поэтому давай. — Сыграй. — Заело что ли. — Сыграй,— голос кажется еще ярче, но и громче. Он садится за пианино, жестом показывает Чону сесть за парту, подправляет очки и открывает (он надеется) крышку без трещины. Мелодия звучит еще более громко, и Хосок начинает с каждой нотой восторгаться, словно маленький ребенок, впервые услышавший игру на пианино, и отстукивает тонкими пальцами ритм по столу, глядя прямо в одну точку: на улыбку Юнги.

***

И Юнги только в 4 утра сквозь сон понимает, видя перед носом темный ворот, что забыл отдать пальто Хоби после того, как забыл прогноз погоды. Какая жалость; отопление отключили, а он греется вульгарным черным пальто могильщика. Так теплее. Он прижимает его к себе сильнее и снова засыпает.

***

И Юнги с надеждой говорит себе, что придется еще совсем чуть-чуть потерпеть обогреватель для мая (для всех месяцев). Как ни странно, он так всего лишь надеется и видит, что Хоби, будто прочитав его мысли, специально, на зло, мелькает перед глазами, и Мин уже придумывает гениальный план как можно аккуратнее и по-быстрому свалить, но Хосок успевает схватить холодное запястье и притянуть к себе. Тогда у того кружится голова и гремит сердце, пробивая кучу ударов за секунду. Хосок всматривается в глаза и чему-то улыбается. — Королева, я с вами сегодня пойду на репетицию. — Хоби, я уже говорил, я не собираюсь участвовать, я просто... — Дай мне просто послушать, ты прекрасно играешь. И у Юнги застревает ком в горле, и особо выдавить он из себя ничего не может, только еле слышный писк "спасибо". А Хосок расплывается в улыбке при виде раскрасневшегося Мина, потому что наблюдать за Юнги - его давнейшая привычка, схожая с привычкой того.

***

Он забегает в другую аудиторию, чтобы забрать все свои вещи и подготовиться морально. Свет он специально оставляет не включенным и хватается за сумку. Еле видимые отблески солнца разливались на клавишах. Он нежно проводит рукой по ним, и щелчок. Щелчок и вовсе заставляет забыть существование Юнги, поэтому он резко поворачивается на звук и видит закрытую дверь на ключ. Как теперь он собирается на конкурс, не знает, зато считает самым лучшим вариантом выбраться отсюда бить кулаками в дверь и кричать. Люди могли бы услышать его, если бы всех не повели в актовый, почему Мин постепенно затихает. Ноги вконец не держат и он сползает спиной по двери. — Дерьмо, дерьмо, дерьмо.. У Юнги на уме только красноречивые слова, которыми он пользуется каждый день для описания своего душевного состояния. Иногда он закуривает после школы, чтобы было легче. Но облегчить уже ничего не смогло. И Юнги падает, с грохотом ударяя по полу и зарываясь в колени уже с воплями. Юнги из тех людей, что боятся показываться людям, проявлять при них свои чувства, чтобы потом не жалеть. Но он боится замкнутых пространств. До; напев заурядный. Ре; звук, безразличный для вкуса. Ми; с лиры сорвется нарядной. Фа; искренность, сдержанность, мука. Соль; громче сердечного стука. Ля; криком своим заглушает. Си; собственный ужас забвения.*** И снова щелчок, но уже со светом. — О, а ты чего не на конкурсе? Мин в спешке бежит на Хосока и снова вопит со слезами. Мокрое лицо прилипает к теплой кофте с солнышком, и из-за слез оно становится темнее. Юнги замечает это и начинает тереть кулачками по груди Чона. Хосок нежно гладит по не расчесанным черным прядям и так заливисто смеется, будто бы солнце только начинает просыпаться.

***

На деревянном полу без подогрева лежать мерзко, смотреть одному на романтические закаты мерзко, бояться, что Хосок уйдет, мерзко; жить мерзко. Единственное, что смог Чон узнать о Мине: замерзшая луна, нуждающаяся в теплых солнечных лучах. Он скоро сделает живой вдох и заглушит весь этот ком мертвости. Казалось, Мин любил сохранять мимолетные воспоминания у себя в голове и никому не отдавать: они лежат в обнимку на холодном деревянном полу, который иногда поскрипывал, стоит ли им сделать малейшее движение. Старые доски, казалось, скоро прогнуться под этими двумя. Большое окно с видом на прекрасно нежно фиолетовый закат, розовое тихое бурление волн. — Сыграй снова ту мелодию, она у тебя хорошо получается. Юнги медленно переворачивается и выходит из теплого объятия хосоковских рук. Доски снова трещат, Юнги нежно улыбается, поцарапанная крышка скрипит, и музыка начинается простираться сквозь холодный пол, сквозь темные волосы и не выглаженную одежду, сквозь сердце. У нее нет названия, просто обычная детская выдуманная мелодия, сочиненная для первой любви Юнги. И первый, кто прослушал ее, был Хосок. Завтра отключат горячую воду. Придется поселить у себя замерзшего Юнги, чтобы замерзать вместе. Смотреть на нежно фиолетовый закат по вечерам в 20:21 с Хосоком становится слишком приятно. Юнги 21, а кажется, будто бы те же самые обреченные семнадцать.