Выходи из шкафа

Удар под дых - а кажется, что прямо в сердце. Я стою,уродливо сгорбленный, морщась от твоих ударов и периодически открывая глаза, чтобы увидеть твое довольно-опьяненное животной жестокостью лицо. Твои глаза горят неистовым огнем, губы плотно сомкнуты - ты удивительно красив даже если наносишь удары по моему слабому телу. Прекрасный ублюдок. Конченная мразь, подонок с глазами, в которых тонут корабли, добровольно уходя под мутную штормовую волну. Сатана во плоти - очарователен, но до коликов ужасен. А я терплю, хотя кажется, вот-вот потеряю сознание. Бьешь метко - почки, солнечное сплетение, будто знаешь, что я не буду прикрываться и нарочно заставляешь звездочек плясать у меня перед глазами. Когда я, уже не в силах сжимать зубы, обмякаю в руках какого-то верзилы, ты наносишь еще пару ударов ногами, а потом, бросив какое-то оскорбление, которого я не слышу, отстраняешься и наконец прекращаешь череду безумной боли. Меня отпускают, и я только слышу, как ты шлепаешь по лужам, шаги становятся тихими, а потом и вовсе исчезают. Идти сам я не могу. Набираю знакомый номер на треснувшем мобильнике и прошу Мэри забрать меня, кое-как проговаривая адрес. Не в состоянии подняться, я просто распластываюсь по асфальту, сплевывая кровь и стараясь не проглотить зубную крошку. Черт, ты кажется сломал мне нос и походу завтра в университет я не приду. - Абель! - голос Мэри отдается эхом и режет перепонки, я морщусь, не желая слышать ее крика. - Черт возьми, Абель, опять? Она приезжает не одна, а с братом, который кое-как дотаскивает меня до ее машины, заботливо устланной целлофановой пленкой - я уже не раз пачкал чехлы машины Мэри кровью. Бормочу что-то несвязное, сплевывая кровь и остатки зубов, пытаясь сказать подруге слова благодарности, но выходит откровенно плохо. А она, торопливо осматривая мое распухшее лицо шепотом повторяет мое имя - Абель- Абель- Абель. Да будь проклят этот Абель, наверно думает Мэри, забивая в навигатор дорогу до ближайшего госпиталя. Но о своих догадках сказать ей я не успеваю - силы меня покидают, и под ее встревоженный шепот я отключаюсь. "Абель, Абель, Абель" Очнувшись, я вижу сидящую рядом Мэри и ее большие черные глаза полные слез. Она сидит на краю постели, такая крохотная и тонкая, сжимает руку и трясется, всхлипывает, шмыгает покрасневшим носом. - Брось, - вымученно улыбаюсь я и чувствую, как трескаются пересохшие губы. Соленый привкус крови мне даже нравится - я настолько привык, что теперь уже получаю от него какое-то странное удовольствие - улыбаюсь шире, насколько мне позволяет мое отекшее от синяков лицо. - Мэри, я еще не умер, а ты уже меня оплакиваешь. Мэри улыбается тоже, поглаживая шершавыми пальцами мою кисть, и утирает слезы. - Ох, Абель. - говорит она, спустя пару минут молчания, - Тебе срочно нужно обратиться в полицию. Он убьет тебя однажды. А потом я уже не слушаю - Мэри говорит о том, что мне стоит отказаться от стиля и тогда ты прекратишь свои нападки. Сетует на то, что ты- безжалостный мудак, а еще законченный гомофоб, и что тебя давно следует посадить в тюрьму. Голова гудит до одури, но я держу свой разум на месте и не даю ему покинуть черепную коробку - перебивая Мэри, прошу позвонить маме и сказать, что я подрался. - Но ты не дрался, Абель! - восклицает она, сжав мою руку. Мэри очень любит мое имя и повторяет его при любом удобном случае. Любит тянуть его в кафетерии, у меня дома, любит кричать и произносить шепотом. Любит засыпать в моих объятиях и смотреть со мной мелодрамы, готовить пасту на ужин и уезжать в домик на озере. Любит, когда я причесываю ее коротко стриженые черные волосы и улыбаюсь ей. Любит, когда я слабо тяну ее короткие темные пряди, едва касающиеся плеч и ментолово целую - редко, от скуки, когда накуримся или напьемся. Мэри не отвечает на такие поцелуи. Она прекрасно знает, что для меня они ничего не значат. Пару раз она даже пыталась сама целовать меня, но позже бросила это занятие, поняв, что я не стану отвечать на ее ласки. Но между тем Мэри никогда не бросает меня и каждый раз приходит на помощь - вытаскивает жалкого меня из дерьма, в которое ты меня и затаскиваешь. — Просто позвони маме. Она наверняка волнуется, ведь мой телефон сел. Мэри повинуется, завороженно слушая мой голос. Вообще, я понимаю, что это не правильно, что ей нельзя любить меня, а мне нельзя пользоваться ее любовью, но ни я, ни она не предпринимаем ничего. Я все так же ввязываюсь в неприятности, а она - с гипнотическим восхищением продолжает шептать мое имя. Которое ты никогда не произносишь. Твой голос я слышу часто - грубый, прокуренный и низкий; ты говоришь о девушках, спорте, политике и машинах, говоришь громко и когда звучит твой голос остальные на его фоне тихнут, теряются, замолкают, завороженно внимая. Но не мой. Я уже как-то привык не прекращать разговор в твоем присутствии, не теряться, нервно сглатывая и пытаться завести с тобой хоть какой-то вшивый разговор, чтобы получить твое расположение. На самом деле оно мне и не нужно - это твое всем известное расположение. Я не вхожу в круг тех, кто может похвастаться дружбой или хотя бы знакомством с тобой, скорее, могу похвастаться синяками, ссадинами и сломанной рукой, но разве это кому-то нужно? Студенческая команда регбистов часто кого-то колошматит, и я вхожу в их черный список, но восторга или хотя бы удивления сей факт не вызовет. Люди просто обходят меня стороной, зная, что получить от команды можно просто за хождение рядом со мной. Но Мэри этого не боится - девушек регбисты не трогают. Поэтому Мэри уверенно держит меня под руку - здоровую, когда мы входим в студенческую столовую. Она все еще продолжает уговаривать меня снять клетчатое пальто и, наконец, выбросить лакированные Оксфорды и надеть обыкновенную рубашку и джинсы. Пытается перед входом в столовую взлохматить мои волосы и просит отдать кожаный портфель, но я стою на своем. - Ты же знаешь, чем это кончится, Абель. - говорит она, не пропуская меня к дверям, - Снова хочешь плеваться кровью и реставрировать зубы? Почему ты не можешь надеть что-то...типичное? - Серьезно? - ухмыляюсь я, прикладывая к губе салфетку - она еще кровоточит. - И это мне говорит Мэри в своем красивом темно-красном вельветовом платье и колготках в крупную сетку. Конечно, твоя шляпа, септум и ботинки выглядят куда типичнее моего пальто. - Поправив прическу, я разрешаю ей взять меня за руку и мы вместе входим в кафетерий, деля на двоих одни наушники. Дышится ровно, спокойно - я совсем не обращаю внимания на удивленные взгляды и на немые вопросы, почему я до сих пор не перевелся в другое заведение, иду уверенно, прикрывая полами пальто загипсованную руку. Мэри боязливо озирается, выискивает глазами твою огненно-рыжую макушку и кусает темные губы. И, натыкаясь взглядом на вашу кучку тихо ахает. Я вынужден дернуть ее за руку, чтобы мы, обойдя вас, прошли к витринам, но она не слушается, застывает, держит меня под локоть каменной хваткой, не желая нарываться. И чего это она так волнуется? Все равно достанется мне, а не ей, ведь это не она уже второй год побоев и стычек вновь и вновь приходит на занятия, спустя время, с ссадинами и травмами. Я, попадая в больницу с удивительной регулярностью, никак не реагирую на твое присутствие, а она - теряется, бледнеет и будто прирастает к полу намертво. - Пошли уже, Мэри. - Ее имя, произнесенное довольно громко, выводит ее из этого странного гипнотического состояния и она, сглотнув, делает шаг вперед. Я не вижу твоего лица, но отчетливо наблюдаю квадратные физиономии твоей команды, вытянувшиеся в недоумении. "Как? Опять? Ты что, не усвоил урока?"- читаю я в их глазенках и презрительно хмыкаю. До того момента, как мы вошли в кафетерий, они, открыв донельзя широкие рты, смеялись, а завидев меня- побитого, но не потерявшего достоинство - замолкли, застыли в немом удивлении. Только твой смех все еще раскатывается эхом и врезается в стены, но обратив внимание на своих дружков, ты прекращаешь смеяться и нахмурившись, оборачиваешься. Твой взгляд врезается сначала в мои глаза - мутная, болотная зелень, обрамленная темно-рыжими ресницами пронзает меня насквозь, но я не даю тебе упиться моим смущением - смотрю с удивительно хорошо сыгранным равнодушием, которому ты веришь и зелень в твоих глазах начинает сверкать от негодования, я вижу, как в тебе поднимается удушливая волна злости и наслаждаюсь ею - ты снова не смог выжить меня с института. Хочешь что-то сказать, но не можешь. Открываешь рот и беспомощно его захлопываешь, а я, сделав вид, что меня нисколько не трогает эта ситуация, прохожу мимо, одергивая Мэри за то, что путается в собственных ногах от волнения. - Я понимаю, они у тебя очень длинные, но не в тот момент в них надо путаться, когда на нас пялится это стадо недоумков. И увидев твой ошалелый взгляд, буравящий мою спину, я улыбаюсь, чувствуя, как кровь скапливается большой каплей на губах, а потом течет ровной струйкой по подбородку. Кто от от увиденного давится кофе, а Мэри ахает, роется в своей сумке, ища салфетки, и найдя, вручает мне ее. Утерев кровь, я мелком оборачиваясь и вижу твой удивленный взгляд. Не пугайся, милый. Я все равно не кусаюсь. Только улыбаюсь немного маниакально, а так - безобидный. Неделя проходит в пугающем спокойствии. Мэри выхаживает меня, будто щенка, следя за тем, чтобы пластыри не отклеивались, повязки менялись и мази наносились во время. Я изредка позволяю себе наблюдать, как ты тренируешь свою команду, когда прихожу на стадион подождать Мэри и ее чертову группу поддержки и пока черлидерши выстраиваются в пирамиду, мои глаза выискивают твой пятый номер среди бегающей по полю команды. Ругаю себя, конечно, но почему-то не прекращаю. А когда ловлю твой взгляд на себе - заинтересованный, прищурившийся, то не отвожу глаз, держу этот опасный зрительный контакт, совсем тебя не боясь. - А вот и будущий со-капитан. - улыбаюсь я, видя Мэри, поднимавшуюся по ступенькам трибун и делаю большой глоток кофе, которое она забирает у меня длинными цепкими пальцами,и пока она прикладывается к стаканчику и довольно жмурится, отвожу глаза. - Вы закончили? - Перерыв, а потом продолжим. - Она садится рядом и поправляет свой аккуратный хвостик, слишком сильно напоминающий заячий. - Как мы тебе? - Неплохо, конечно. Но я думаю, что твое место на вершине пирамиды, а не под толстозадой Жаннет. Еще с минуту она обвиняет меня в лести, а я, слушая в пол-уха, кусаю губы и думаю о том, что в этой клоаке я дальше жить не смогу. Нужно что-то менять. Слишком сильно я нуждаюсь в свободе и перерыве в побоях. Стоит одним синякам зажить, как появляются новые, сине-зеленые, похожие на космос и доставляющие боль, стоит к этому космосу прикоснуться. Пора действовать. Притягиваю к себе сидящую рядом Мэри и целую ее, прихватив пальцами подбородок и блаженно закрыв глаза. Она отвечает не сразу, медленно скользит по моим губам и вкус ее клубничного блеска для губ моментально отпечатывается на языке. Мэри кладет руку мне на шею, улыбается сквозь поцелуй, но не заигрывает, не просит большего. Чтобы тебя разозлить, мне достаточно просто вот так целовать ее и не делать ничего более. Ты звереешь, кричишь на игроков, и с остервенением бросаешь мяч куда-то далеко за ворота. Бум. Взрыв. Атомная бомба. И я так доволен результатом. Отстраняюсь от Мэри и улыбаюсь в ответ на ее непонимающий взгляд. Конечно, использовать ее - не выход, но она вроде и не против, иначе бы уже давно закатила истерику и ушла, разорвав наши узы дружбы. Но ей это нравится - все думают, что мы встречаемся и, как говорит она, очень стильно смотримся. - И никаких вопросов. - говорю я, поднимаясь с сидения и надеваю очки, а Мэри скачет вниз на поле, довольная, видя, как на нее все глазеют. Ей нравится внимание. А мне нравится зажигать в тебе злость, бросая спичку-поцелуй в тебя, полностью облитого бензином. - Ты блять собираешься это прекращать? - твоя рука больно сжимает синяк над локтем, я кусаю губы и стараюсь не морщиться - выходит плохо. - Отвали. Ловить меня вечером после занятий в кружке - твое любимое занятие. Я выхожу один, уставший и совершенно без сил, и именно в переулке у общежития ты поджидаешь меня, удивительно, но без свиты. - Будь так добр, ответь на мой вопрос. - обычно, после такой вежливости мне разбивают лицо, но, к сожалению, это ничему не учит. - Будь так добр, пойди в задницу. - парирую, аккуратно складывая страх в коробочку и прячу ее в дальний угол. Кулак врезается в стену, штукатурка опасно осыпается, оставаясь крошкой на пиджаке. Очень хочется ее смахнуть, чтобы на синем велюре не осталось белых разводов, но ты слишком крепко держишь меня. - Прекрати это, Нельсон. - я понимаю о чем ты говоришь, и предпочитаю смеяться над твоим унижением. Ты пытаешься быть сильным, грозным и очень страшным - но то, что ты сейчас стоишь здесь, смотришь на меня и злишься, как маленький напыщенный ребенок, которого не устраивает положение в его песочнице, выдает тебя с потрохами. Злость всегда перевешивает чувства. В нашем случае - точно. Мы слишком сильно ненавидим друг друга, чтобы любить. Ты выбрал неправильную тактику - я не сдамся, сколько бы ты меня не колотил. - Бедный маленький Эрик.- улыбаюсь я, наклоняя голову и заглядывая в твое блестящие зеленые глаза. - Да тебя оскорбляет, что я целую девчонок. - Ты педик! - восклицаешь, выплевываешь слова, в надежде меня задеть, - зачем ты целуешься с Парнель? Фамильярничать ты любишь больше, чем играть в футбол. - Ты тоже педик, Эрик, но ты ведь трахаешься с черлидершами. - Ухмылка. Удар. Собственный смех. - Зачем ты это делаешь, а, Эрик? Ты рычишь, а я не унимаюсь, улыбаюсь, сплевываю кровь и капли попадают на твой коричневый именной бомбер. Срываю чеку с этой гранаты и подрываюсь. Удары сыплются градом, ты словно дикий зверь, превращаешь меня в решето, вколачиваешь в стену, кричишь ругательства, пока я скатываюсь на пол. - Сукин ты сын. Какой же ты прекрасный. Прекрасный ублюдок с мутно-зеленым морем в глазах. - Выходи из шкафа, милый Эрик. - напоследок бросаю я тебе вслед. Звонок Мэри, отключка, и тревожное "Абель" - снова по кругу.