Попытка номер два

Странно, но после того неприятного инцидента все хоть и продолжали кидать испепеляющие взгляды, но больше никаких действий не предпринимали. Я, ожидавший ежедневных тычков и, как следствие, кучи синяков, оказался совершенно не готов к тому, что меня никто не тронет. Да что там остальные, даже Сэм почему-то совершенно перестал обращать на меня внимание. Он ходил постоянно погруженный в свои явно не весёлые думы. И с каждым днем, приближающим нас к каникулам, становился всё бледнее и бледнее, а мешки под его глазами становились всё темнее. Часто ребята, проходящие мимо него, ободряюще хлопали по плечу и говорили что-то вроде: “Держись, может еще обойдется”. Подобное повторялось не раз и не два, а уж когда мы собирались уезжать, так казалось, вся школа погрузилась в молчаливый траур по Сэму, будто отправляют его не домой, а на плаху. Сам же парень в этот день пребывал в предобморочном состоянии. Его даже до машины тащили два дружка (до весьма дорогой машины, должен заметить). А пока он еле-еле ковылял к транспорту, казалось, что сама директриса, очень жалеющая о том, что все рассказала, готова вот-вот броситься, схватить парня в охапку и никуда его не пустить, оставив в школе. Это похоронное настроение, с которым все провожали Сэма, заставило мою совесть начать грызть меня с удвоенной силой. Что же такого страшного с ним могут сделать дома, что даже ребята, которые почти каждый раз возвращаются с каникул с парой синяков (явно от их заботливых предков), и те смотрели на него с жалостью? Этот вопрос жутко волновал меня ровно до того момента, пока рядом со школой не припарковалась машина дяди Вернона. Дальше все угрызения совести ушли на задний план, так как сначала я подвергся допросу о том, как у меня дела в школе (с чего это вдруг такой резкий интерес возник, я так и не понял), и до конца поездки вынужден был внимательно следить за содержанием ответов (чтобы, Мерлин упаси, не сболтнуть чего лишнего), а, приехав домой, я и вовсе был настолько завален работой, что мне было просто не до проблем Сэма, самому бы по шее не схлопотать. *** Единственное, что поддерживало меня с того момента, как вся школа на меня окрысилась, был дневник. В тот день, пребывая не совсем в адекватном состоянии, я решил снова написать Тому, чтобы хоть кому-то выговориться, ведь его в приюте тоже откровенно не любили, так что он-то должен был хоть немного понять. Не то, чтобы он шибко понял или хотя бы проникся моей ситуацией, скорее наоборот, недвусмысленно в очередной раз намекнул (да чего уж там, прям так и сказал) мне, что я идиот и истеричка, но всё равно от разговора с ним мне почему-то полегчало. Мысль, что это, скорее всего, лишь психическое воздействие тёмномагического артефакта, заманивающего жертву в свои сети, конечно же, промелькнула (я всё-таки не совсем идиот был), но мелькнула она в моём сознании настолько быстро, что я даже не счёл нужным удостоить её хоть какого-то внимания. Так что я вот уже почти два месяца общался с весьма опасной сущностью в дневнике и теперь, даже если бы и захотел, бросить бы не смог. Если по какой-то причине я не имел возможности достаточно наговориться с Томом днем, то я мог в ущерб сну до глубокой ночи сидеть в обнимку с тетрадью. Подобное поведение, конечно, настораживало, но ничего менять совершенно не хотелось, ведь Том - это единственное существо, которое действительно понимало меня и, хоть само того не желая, поддерживало. Нет, он вовсе не писал мне ободряющих слов и прочей чуши о том, что всё будет хорошо, скорее наоборот. Но сам факт того, что я не совсем один, что мне есть, с кем поговорить, и есть, кому рассказать о своих мыслях, грел сердце. И плевать мне на тот момент было, что это часть души тёмного мага, которая в своё время чуть ли не убила меня и моих друзей. Он давал мне то, что не хотел дать на тот момент никто: возможность высказаться. Так, за ежедневными разговорами и выматывающими заданиями тёти Петуньи я и не заметил, как пришло время снова ехать в школу. На этот раз я не сопротивлялся и не пытался уговорить Дурслей меня оставить, Том давно объяснил мне, что это бесполезно. Я просто смиренно сел в машину, не проронив не слова и лишь кивнув на прощанье кузену и тёте. Стоит отметить, что в этой реальности за время моего отсутствия Дадли успел найти себе новую грушу для битья и почти не обращал на меня внимание. У нас как-то раз даже завязался разговор, и, хоть он и являлся в большей степени насмешкой над тем, какой же я хилый, я уже всё равно не испытывал отвращения при общении с кузеном. Так что как ни странно, но в этой реальности отношения с Дурслями у меня складывались гораздо лучше, чем в прошлой. Возможно, это связано с тем, что здесь я не учусь в магической школе и может даже сквиб, ведь с момента моего попадания в это тело у меня ни разу не случалось даже маленького выброса, хотя поводов было предостаточно. А может, дело в моем поведении или в чём-то еще. Это сейчас не главный вопрос. Гораздо больше меня волновало, каким с каникул вернётся Сэм (ведь я наконец-таки соизволил о нём вспомнить). *** Приехал я в школу, как в прочем и ожидалось, гораздо раньше, чем остальные. Успел переодеться и немного пообщаться с Томом, рассказав о своих переживаниях по поводу Сэма. Тот в свою очередь сказал, что не стоит пытаться заранее придумывать решение к проблеме, которой ещё не существует, и отправил на улицу дождаться машины парня и лично убедиться, что с ним всё в порядке. Слова Тома меня ничуть не успокоили, и воображение всё равно рисовало жуткие картины в виде избитого до полусмерти Сэма, но то, что я увидел…Такого я точно не ожидал. У него, вопреки всем моим страхам не было ни одного синяка, но это не улучшало ситуацию ни на йоту. Из машины вылезло нечто, лишь отдалённо напоминающее того самоуверенного и внушающего опасения парня, каким Сэм являлся до поездки домой. Сгорбленный, болезненно худой и бледный, он был скорее похож на жертву Освенцима, чем на ребёнка, вернувшегося в школу с зимних каникул. Парень опасливо выглянул из приоткрытого окна привезшей его машины и только после этого вылез наружу, при этом еле стоя на ногах и кое-как неловко закрыв дверцу. Постояв пару минут и отдышавшись, Сэм попытался двинуться в сторону школы, но не тут-то было - при каждом шаге его шатало, будто бы моряка, попавшего в шторм, что весьма затрудняло движение. В очередной раз пошатнувшись, он, стараясь удержать равновесие, попытался опереться на машину, но та в ответ лишь дала по газам и сорвалась с места, а парень грохнулся на землю. Тот, кто был внутри, даже не попытался помочь, автомобиль просто уехал, так и оставив Сэма лежать на обочине, и это было жутко… Уж насколько меня недолюбливали Дурсли, но даже они вряд ли бросили бы меня вот так на земле, хотя бы из-за мысли о том, “что могут подумать люди”. Да и вдруг Сэму действительно настолько плохо, что он просто не встанет, а, судя по его внешнему виду, оно так и было. Парень еле-еле смог сесть и теперь каким-то рассеянным и потерянным взглядом оглядывался вокруг, казалось, он готов в любой момент просто грохнуться в обморок. Его всего мелко потряхивало, а глаза бегали из стороны в сторону. Выглядело так, будто его ударило током. Хотя кто знает, что там с ним произошло. Одно ясно точно, то похоронное настроение, царившее во время его отъезда, было неспроста, с ним реально делали что-то действительно жуткое. Но за что родители могли обращаться так с собственным ребенком? Или Сэм не родной? Что, Мерлин побери, происходит?! От моих мыслей меня отвлёк тихий болезненный стон. Я снова опасливо глянул на Сэма. Парень сидел прямо на земле, вцепившись в волосы и поджав колени. Во дворе по великому закону подлости больше никого не было, а моя совесть не позволила бы мне просто взять и уйти, поэтому я с опаской подошел к нему и опустился рядом с ним на корточки. - Сэм, ты в порядке? - Мерлин, что за идиотский вопрос? Парень дернулся и уставился на меня, пытаясь сфокусировать взгляд. - Сэм? – неуверенно позвал я. Тот никак не среагировал, всё ещё пытаясь сфокусироваться, но взгляд то и дело становился мутным. Поняв, что ничего толкового я таким образом не добьюсь, я решил сначала хотя бы дотащить парня до школы. Не знаю, каким образом я смог поднять его, всё-таки даже похудев, он весил уж точно побольше меня, но мы преодолели с ним почти половину пути, когда к нам подскочил взмыленный Марк и, буквально взвалив Сэма на себя, быстро понес его в медпункт, где над ним очень долго колдовала медсестра. Вечером, когда он, наконец-то накачанный успокоительным и обезболивающим, вышел из медпункта, его уже почти не трясло, он не дёргался от любого громкого звука и вообще был само спокойствие. Марк вот уже как час сидел с ним в комнате отдыха и почти ежеминутно о чём-то спрашивал, но Сэм лишь морщился и отмахивался, на что парень все сильнее хмурился. Эта идиллия в виде Марка, старательно чего-то добивающегося от Сэма, и Сэма, старательно его игнорирующего, была прервана внезапно ворвавшейся и донельзя радостной директрисой. - Сэм, мальчик мой, какое счастье, приехал твой дядя. Сэм, резко растеряв все свое спокойствие, аж подскочил, на лице его промелькнул испуг, быстро сменившийся удивлением, а потом радостью. Казалось, он сам толком не знал, как ему реагировать на эту новость. - Где он? – спросил парень даже слишком эмоционально, для человека, недавно принявшего львиную долю успокоительного. - Уже здесь, Сэмми, - прозвучал от двери озорной и слишком уж знакомый голос. На пороге стоял он…