Попытка номер два

С самого детства ты чувствовал себя частью чего-то целого. Возможно, ты еще не понимал этого, когда неосознанно тянулся к лежащей рядом сестре или когда завороженно ловил ее смех, сам тут же подхватывая ее эмоции и начиная смеяться в ответ. В то время тебя, конечно, не особо цеплял или беспокоит тот факт, что стоило тебе пораниться или ушибиться, то сестра еще до того, как ты сам успевал понять, что произошло, разражалась громким плачем вперемешку со всхлипами, и тут же, на еще неуверенно переставляемых ногах, мчалась к тебе и, безошибочно определяя пораженное место, начинала дуть на него, как обычно делает мама. И уж тем более при таком маленьком жизненном опыте ты определенно не мог знать, что разодранные в кровь коленки должны болеть и жечь гораздо сильнее. Ты жил беззаботной и счастливой жизнью и, конечно, ничего из этого не осознавал, пока все внезапно не изменилось. В тот день вы, как обычно, играли с сестрой в кубики, слаженно, будто бы один организм, возводя высокую башню, которая, подчиняясь законам притяжения и не очень умелым навыкам юных строителей поселения, после очередного кубика просто-напросто накренилась и готова была вот-вот обрушиться на ничего не подозревающую сестрёнку. Ты в ужасе застыл, помня, как однажды, пытаясь стянуть коробку этих самых кубиков, уронил ее прямо себе на голову, и было очень больно и обидно. Ты уже собирался вскочить и попытаться столкнуть башню в другую сторону, но, увы, явно не успевал. Строение опасно зашаталось, верхний кубик с самой вершины полетел вниз, и ты уже приготовился ощутить боль сестры, как свою, и успокаивать ревущую девочку, но кубик внезапно завис в воздухе. Ты со смесью страха и восторга уставился в сторону летающего предмета, подсознательно понимая, что причиной этого стал именно ты, но радость длится недолго. Сестра внезапно начинает задыхаться и падает прямо на башню, снося ее подчистую, и лишь самый верхний кубик все также продолжает висеть в воздухе. Ты тут же бросаешься к сестре и громко зовешь маму, совсем не понимая, что происходит, и не зная, как помочь. Кубик, наконец, перестает летать в воздухе и больно бьет по голове, но ты не обращаешь на это внимания, ведь сестра, наконец, смогла нормально вдохнуть и теперь, полными слез глазами, непонимающе оглядывает комнату. Мама пытается выяснить, что произошло, но ты настолько напуган, что можешь только икать и плакать вместе с перепуганной сестрой. Сейчас конец лета, поэтому все братья еще дома, и мама зовет старших, чтобы они помогли вас успокоить и параллельно пытается выяснить, что именно произошло. После долгой мучительной беседы, взрослые все-таки выясняют, что у тебя случился магический выброс, а странную реакцию сестры списывают на испуг, и вечером устраивают настоящий праздник по этому поводу. Вспоминая этот день позже, ты думаешь, что фактически это был извращенно-радостный поминальный обряд твоей счастливой жизни. Ведь после этого дня все изменилось. Сначала совсем незаметно. Сестре иногда просто было тяжело дышать, но с каждым днем ситуация становилась все хуже, и даже мама, списывавшая все это изначально на синдромы предмагических выбросов, напряглась. Внешне ничего не происходило, но ты чувствовал, что творится что-то не то. Что-то страшное и что-то такое, о чем говорят только за закрытыми дверями, не впутывая в подобное детей. И ты понял, что прав, когда однажды ночью, когда сестре в очередной раз стало нехорошо, пошел позвать маму и застал плачущей и отчаянно цепляющейся за отца. - Этого не может быть, - ты никогда не слышал, чтобы твоя вечно-радостная и уверенная мама так отчаянно хрипела. - Мерлин, скажи мне, что это не правда, - срываясь на отчаянный скулеж, который резко прервался, после того как отец взмахнул волшебной палочкой. Видимо поставил заглушающие чары, которыми, ты знал, родители пользуются только в крайних случаях. Ты весь в слезах возвращаешься назад, так и не решившись позвать родителей, а сестра уже снова дышит нормально, и ты, отчаянно глотая слезы, душишь всхлипы подушкой, понимая, что скоро случится что-то ужасное. Подсознательно-отчаянно тянешься к сестре и, наконец, просто переползаешь к ней и, обняв, прижимаешь к себе. Та в ответ цепляется за тебя так крепко, будто бы тоже чувствует, что что-то вот-вот случится. Что-то такое, что уже никогда нельзя будет исправить. Ты долго не спишь, слушая ее очень сильно ослабевшее за последнее время дыхание, но ты слишком мал, и поэтому в итоге сон втягивает тебя в свои обманчиво-защищающие объятия, а утром ты просыпаешься совершенно один. Ты недоуменно осматриваешь всю комнату и поспешно спускаешься вниз в поисках сестры, но нигде не можешь ее найти. На кухне встречаешь маму, которая в первый раз с того ужасного дня открыто улыбается и, радостно мурлыкая себе что-то под нос, жарит оладьи. Ты тут же подхватываешь ее настроение и радостно улыбаешься ей, думая, что, возможно, вчера ты просто надумал лишнего и все скоро наладится, и решаешь спросить про сестру, желая поделиться с ней своими радостными выводами. Мать в ответ хмурится, недоуменно вскидывает брови и задает, пожалуй, самый страшный вопрос в твоей жизни: - О какой сестре ты говоришь, малыш? Сначала ты думаешь, что это такая немного несмешная шутка, и, чтобы не обидеть, даже немного вымученно улыбаешься, но по виду матери сразу понимаешь, что ей не до смеху. - О моей сестре-близнеце, - неуверенно лопочешь ты, но мать лишь еще сильнее хмурится и говорит, что это несмешная шутка. Какая ирония, ведь тебе хочется сказать ей тоже самое, но ты растерянно хлопаешь глазами и решаешь дождаться отца и спросить у него. Ты до сих пор помнишь тот липкий страх, который прошелся по твоему позвоночнику, когда отец среагировал почти так же, как и мать. Когда твою младшую сестрёнку начинают одевать в платьица, которые раньше носила твоя близняшка, тебе определенно не становится лучше. Игрушки, погремушки и прочее тоже оказываются у нее, все, кроме любимой куклы, которая пропала вместе с хозяйкой. Но ты не сдаешься, ты пытаешься понять, что именно происходит, и в итоге добиваешься результата. Только не такого, как ты ожидал: тебя ведут к доктору. Тот недоуменно осматривает тебя и странно косится на родителей, но внезапно в его глазах вспыхивает понимание, и он зовет кого-то через камин. Через пару минут приходит молоденькая женщина и, выслушав что-то сказанное ей доктором за пологом тишины, смотрит на тебя и, будто бы в испуге прижав ладонь ко рту, быстро кивает. Доктор говорит твоим родителям, что если все продолжится в том же духе, то им стоит привести тебя после одиннадцатилетия, и тогда тебя вылечат, и ты больше не будешь говорить всякие выдумки. И, подумав, добавляет, что тебе просто одиноко, ты жаждешь внимания, вот и выдумал воображаемого друга. Женщина же лопочет что-то вроде: - Бедный ребенок, как же так, - но после недовольного взгляда врача тут же замолкает. А ты, пусть тебе всего шесть, уже смутно догадываешься, что лечение ничего хорошего тебе не принесет. И раз уж даже врач согласился, что все, что ты говоришь выдумки, то, возможно, тебе все просто приснилось. И ты и вправду согласен, что тебе до непонятной жути одиноко, и, возможно, ты действительно мог выдумать воображаемого друга. Считаться треплющим нервы взрослым ребенком из-за банальной жажды внимания ты не хочешь почти так же сильно, как и пройти тот самый курс лечения, о котором говорил доктор, поэтому, отчаянно ломая что-то в себе, пытаешься внушить, что сестры никогда не было. И у тебя это почти что выходит. Выходит даже тогда, когда твоя младшая сестра притаскивает тебе изрисованную корявыми цветочками книжку, и ты просто до зубовного скрежета уверен, что их рисовала та, о которой почему-то все внезапно забыли. Даже тогда ты убеждаешь себя, что все это просто выдумка твоего воображения и ты нарисовал их сам. Но когда, незадолго до школы, ты по просьбе матери разбираешь чердак в поисках старых учебников и еще чего-то, что могло бы пригодиться для школы, тебя внезапно пронзает очередное, как ты считаешь – фальшивое - воспоминание. Ты не хочешь этого делать, стараешься не идти на поводу у эмоций, но все равно взглядом находишь доску, на которой действительно криво нарисованы два человечка. Тебя рисовала сестра, а ты рисовал её. Ты точно помнишь, как вы один раз, тайком, залезли сюда, за что потом получили по первое число. Но ты так же отчаянно убеждаешься себя, что это выдумка и что рисунок целиком твой. Вроде бы в тех воспоминаниях твоя сестра что-то сунула за доску, сказав, что это большой секрет и что вы вместе посмотрите, когда вырастете. Ты тогда еще надулся на секреты от тебя, но возражать не стал. И ты точно не хочешь идти и проверять, есть ли что-то за доской, ведь больше всего на свете боишься там ничего не найти, но все равно идешь. И ты готов заскулить не то от отчаяния, не то от радости, когда нащупываешь старое колдофото, на котором запечатлены два ребенка лет четырех. Слева точно ты, а справа она, та, о которой все почему-то забыли. Ты уже не настолько наивен, чтобы идти показывать колдофото взрослым, да что там, ты просто до жути боишься, что его у тебя отнимут, поэтому прячешь его на самое дно сундука, засунув в книгу по шахматам, так как уверен, что туда уж точно никто не полезет. Оставшиеся дни ты излишне дерганный, что замечают все домочадцы, но списывают все на стресс перед школой, что тебя более, чем устраивает. Ты же думаешь, как и у кого можно выяснить про сестру, и тебя не особо волнует окружающая обстановка, ведь в голову не приходит абсолютно ничего толкового. На вокзале ты встречаешься с Гарри Поттером, знаменитым мальчиком из пророчества, и мать очень старается сделать так, чтобы вы подружились. А ты воспринимаешь эту идею, полный энтузиазма, потому что внезапно, как по щелчку пальцев, ты находишь решение своей проблемы, вот он, шанс получить нужные знакомства и узнать, что случилось с твоей сестрой. Ты несколько часов болтаешь со своим новым знакомым, и в какой-то момент, после его рассказов о жизни у родственников и полном одиночестве, тебе становится стыдно и мерзко от самого себя. Тебе не хочется использовать его, но так же ты понимаешь, что это возможно твой единственный шанс быть поближе к людям, которые могут хоть что-то знать. Поэтому ты, для очистки совести, все-таки решаешь попытаться стать этому парнишке настоящим другом, одно ведь другому не мешает. И ты действительно пытаешься быть рядом и поддерживать, но тебя ведь совершено никто не слушает. Ты понимаешь, во что именно ввязался, когда тебя тянут спасать мир от злого мага и вы все вместе чуть не погибаете. Друзья воспринимают все это как веселое приключение, ведь все живы, но тебе невесело. Ты пытался их образумить и остановить, но директор, вызвав на личную беседу, явно дает понять, что этого делать не стоит. И ты бы уже давно свалил из этой экстремальной компашки если бы случайно - случайно ли? - не подслушал диалог Дамблдора и какого-то чиновника о волшебниках, у которых родился ребенок-сквиб с какой-то болезнью, и которые так убивались, что им пришлось стереть память. Ты понимаешь, вот оно, то самое, что ты искал, и поэтому продолжаешь смиренно терпеть опасные закидоны, вроде как, друзей, надеясь выяснить что-то еще. На втором курсе дело принимает еще более скверный оборот, и ты готов буквально заавадить всех, а особенно Дамблдора, когда понимаешь, что твою сестру стащил темно-магический артефакт. Стабильность твоей психики явно стоит под вопросом, потому что тебя с каждым годом буквально все больше выворачивает от щемящей тоски. И ты даже знаешь, на кого она направлена, и готов сделать все, что сможешь, чтобы найти этого человека. Но это не значит, что ты готов жертвовать другими членами семьи. В итоге, правда, все обходится, и Гарри героически спасает твою сестру и даже чудом выживает сам. Но ты обещаешь себе внимательнее приглядывать за домочадцами и идешь поговорить с Дамблдором, даже толком не зная, чего именно ждешь от этого разговора. Но чего бы ты ни ждал, то явно не того, что директор решит рассказать тебе про политику Темного Лорда и про то, что тот в том числе активно истреблял сквибов. Тебе от этого заявления становится дурно, но директор убеждает тебя, что сейчас все хорошо и даже существуют специально защищенные интернаты, которые помогают магическим инвалидам. От такого определения тебя корежит, но ты оставляешь его без комментариев, потому что чувствуешь, что близок к разгадке. Один из таких вот интернатов находится в пригороде, недалеко от Коукворта. Ты предпочитаешь не думать, зачем директор называет тебе столь подробный адрес, ты только что получил зацепку, и это было лучше, чем сотни подарков на Рождество. Еле дождавшись отправки домой, ты втайне несколько раз в неделю сбегаешь на Ночном Рыцаре, тратя свои скудные денежные запасы, но они тебя не особо волнуют. Спустя месяц брожения по улицам и пару стычек с местными ребятами, ты наконец находишь то, что искал. Ты буквально подсознательно чувствуешь, что она рядом, и от этого одновременно до жути хорошо и плохо. Когда после нескольких часов подглядываний через забор ты видишь ее, то сразу узнаешь. Нет никаких сомнений и колебаний, пусть вы и не виделись несколько лет, ты просто понимаешь — это она - и тебе не нужно никаких доказательств и проверок. Она беспокойно озирается, будто бы тоже что-то чувствует, и ты спешишь как можно скорее уйти оттуда, ведь понимаешь, еще чуть-чуть и рванет к ней, а делать этого нельзя. Ты уже ввязался во всю эту историю с великим героем и можешь поставить сестру в очень опасное положение. Придется подождать, пока все уляжется, именно так ты себя успокаиваешь. И все равно продолжаешь тайком бегать и наблюдать за ней, ведь просто находясь рядом уже становится легче, пусть и отчаянно плохо от того, что ты не можешь подойти, заговорить и банально обнять и успокоить, когда видишь, как она, сжавшись под деревом в самом углу площадки, всхлипывает, уткнувшись в колени. Ты можешь только догадываться, плачет ли она из-за тебя или из-за того, что ее кто-то обидел. Из-за второго предположения обычно начинали ужасно чесаться кулаки, и ты стремительно покидал пункт наблюдений, пока не наделал глупостей. К августу деньги закончились, а просить их было бесполезно, поэтому ты начал ходить к интернату пешком, пропадая на целый день. Родители не особо обращали внимания на это, как, впрочем, и в принципе на тебя. Их отношение к тебе после пропажи сестры всегда было немного странным, но тебе это было даже на руку, ведь не приходилось, как Джинни или близнецам, отчитываться за каждый шаг. На близнецов тебе вообще больно смотреть, и ты постоянно шарахаешься от них, ведь сразу вспоминаешь о сестре. Те же, как тебе тогда казалось, для развлечения, активно продолжают тебя доставать. Потом, много лет спустя, Фред объяснит тебе, что они так неумело пытались расшевелить тебя, но сейчас тебе проще беситься с них, что ты и делаешь. Третий курс проходит вполне мирно, насколько мирным можно считать очередной финт, выкинутый сумасшедший дуэтом из Грейнджер и Поттера. Под конец года, тебе начинает казаться, что с подругой творится что-то не то, слишком уж противоречивые идеи она стала выдавать, но ты держишь свое мнение при себе, только сейчас начиная в полной мере осознавать, во что именно ввязался. Гермиону поили зельями, ты понял это, когда случайно перепутал бокалы и выпил немного из её. Ты никогда не смог бы забыть вкус зелья для рассеивания мыслей, которым поили тебя почти год по рекомендации того же врача и которое почти помогло тебе убедить себя, что твоя близняшка лишь плод воображения. И на четвертом курсе ты, как пойманная рыба, отчаянно ищешь, как бы поестественнее соскочить с крючка, и тут тебе подворачивается турнир трех волшебников. Ты понимаешь, что это тот самый шанс, и хоть тебе противно и гадко от самого себя, но ты решаешь, что должен выжить для сестры, и сделаешь это, пусть и придется предать доверие друзей. Хотя о каком предательстве, по сути, идет речь, когда все это время твое мнение ни в грош не ставили, делая так, как считают нужным? Ты все-таки решаешь по возможности помочь, пусть и вынужденному, но другу, но лезть на рожон все равно не собираешься. Гермиона вместо того, чтобы остаться с Гарри, почему-то начинает таскаться за тобой. А потом директор снова вызывает к себе и напоминает про политику о сквибах и о том, что без тебя войну могут и проиграть, а дружба - это очень важно. Ты уже не просто подозреваешь, ты уверен, что директор в курсе сестры, и все твои нервные окончания буквально вопят об опасности. Ты сам загнал себя в угол. Ты, решая не рисковать, миришься с Гарри, и пытаешься, как можешь, помочь ему, внезапно понимая, что он такой же заложник ситуации, как и ты, и это осознание даже вызывает сочувствие. Ты даже думаешь о том, чтобы поделиться с ним своей тайной и вместе попытаться выбраться из этого ужаса, но не долго. У парня, такое ощущение, что напрочь отсутствуют тормоза, чувство собственного сохранения и критическое мышление. Он безоговорочно верит директору и, кажется, с радостью пойдет на убой, если тот попросит, и потянет друзей за собой. Но ты-то на убой определенно не собираешься. Осознание беспросветный тупости друзей выедает почти не хуже, чем отчаянная тоска по сестре, и, перемешиваясь, эти чувства выливаются в жуткое раздражение и психоз. Ты начинаешь часто срываться, кричать и доходить до состояния истерии, отчаянно делая вид, что это из-за глупости и зависти, и твои, вроде бы уже много лет, друзья так легко верят в твой собственный спектакль, что становится даже обидно. Неужели, они все это время действительно считали тебя именно таким? Вопрос, который мучает тебя не слишком долго, ведь друзья находят очередное приключение, да еще какое. Эти идиоты организуют целый отряд, нелегально обучая опасным заклинаниям всех подряд, и, как вишенка на торте, сбегают из школы в Министерство Магии, потому что Гарри снится, что там его крестный. И ты всерьез задумываешься, как с таким стилем мышления парень вообще дожил до пятого курса. Этот вопрос так навсегда и останется без ответа. Во всей этой кутерьме, которую затеял великий герой, гибнет его крестный. И ты, не понаслышке знакомый с магической связью, искренне ему сочувствуешь и даже пытаешься уговорить родителей забрать его на лето к себе. Но директор запрещает и как-то не очень убедительно все аргументирует, да и не то, чтобы у тебя было особое право голоса. Ты же, понимая, что ничем хорошим это не кончится, с ужасом ждешь новостей о Гарри, каждый раз вздрагивая, когда кто-то упоминает его имя, и боясь самого худшего. Боясь, что он просто не выдержит и поступит так, как поступил бы в такой ситуации ты. Но он ничего не делает. Он выглядит потрёпанным, но вполне себе живым при вашей следующей встрече, и ты всерьез задумываешься, а был ли Сириус его настоящим крестным, но вслух ничего не говоришь. Если все-таки был, то это просто чудо, что он все еще жив, и ты совершенно не понимаешь, почему об этом не подумали другие. Магические связи — это совсем не шутки. Ты все ждешь, что что-то исправится и станет легче, ждешь шанса наконец уйти, но все становится только хуже. Как один из последних гвоздей в крышку гроба магического мира, в апогей всех тех ужасов и кошмаров, что творились вокруг, умирает Дамблдор. А ты, стоя с поднятой палочкой вверх, даже не знаешь, испытываешь ли ты горести утраты или облегчение. И от этого тоже становится жутко и противно от самого себя. Ты ненавидишь того человека, которым стал. Но, пожалуй, единственная причина, почему ты продолжаешь делать все это, того стоит. А потом, как гром, открытая война. Да, ты знал, что что-то такое будет, но все равно все случилось слишком неожиданно. Ты уже даже сам не можешь сказать, из-за чего именно полез во все это еще глубже, но теперь, даже если бы захотел, не мог уйти, ведь твое фото красовалось на стенде с преступниками, и это накладывало определенные проблемы на внезапное решение все бросить. А твои, вроде как, друзья воспринимали это чуть ли ни как приключение. Нет, конечно, они не бегали радостные или что-то в этом роде, но все равно было ощущение, что они не воспринимали это настолько серьезно, как воспринимал ты. Да и как они могли почувствовать подобное, когда их родне абсолютно ничего не угрожало. Ты, конечно, не мог их винить в том, что им так повезло, но... Всегда оставалось это самое но. Ты больше не мог навещать интернат, поэтому каждый день с каким-то мазохистским отчаянием слушал радио, до тошноты надеясь не услышать ничего связанного с интернатами. Новости о сквибах мелькали там с завидной периодичностью, и от каждого подобного упоминания тебя мутило даже больше, чем от упоминания о косвенно-знакомых магах, и это тоже заставляло тебя себя ненавидеть. Друзья, особенно Гарри, недоумевали, зачем ты так мучаешь себя и слушаешь сводки, а тебе в такие моменты просто хотелось вцепиться этому придурку в глотку. Даже учитывая тот факт, что они не знали о твоей сестре, уж о семье они точно были в курсе. И именно в этот момент ты понял, что, так называемый, Гарри, герой света, может и был избранным и прочее, но он никогда в действительности не был ни к кому привязан. Он может и ценил друзей или крестного, но как-то отстранённо и со стороны, и это осознание тебя напугало. Ты не мог винить его в подобном, у него было поистине ужасное детство и не то, чтобы особо лучшая, юность, но тем не менее, только сейчас ты понял, что он, воспитанный в манере Дамблдора, уже готов пожертвовать многим и многими, пусть и не отдает себе в этом отчет. Ты в очередной раз предпочел промолчать и не вмешиваться, ты собирался уйти и, по возможности, вытащить семью. Остальное было второстепенно. Ты снова сидишь у входа в палатку и слушаешь размеренный голос диктора. После пары потасовок Гарри наконец смирился с твоим правом слушать сводки и больше не возникал. Сегодня тебе с самого утра было плохо, но ты решил списать все на усталость, так тебе было легче. Новости уже подходили к концу, и ты был готов испустить вздох облегчения, как в самом конце, будто бы это было совсем неважно, ты услышал вторую самую ужасающую в твоей жизни фразу: - В пригороде Лондона было совершено нападение на интернат. Предположительно никто не выжил. И сразу после этого какая-то музыка, будто бы так и надо. Будто бы это, блять, нормально после объявления вскользь о смертях сотни ни в чем ни повинных детей устроить музыкальную паузу. Ты сидел и отчаянно сжимал кулаки, пытаясь подавить магический выброс. Стабильность, которая и раньше явно давала трещины, просто полетела к чертям. В какой-то момент ты даже решил рассказать все своим, вроде как, друзьям, ведь хуже уже точно быть не могло, а тебе требовалось выговориться. Ты даже поднялся, заглянул в палатку и опешил. Эти двое танцевали и улыбались друг другу. Будто бы ничего не произошло. Хотя для них все и вправду было относительно в порядке, и где-то в глубине души ты понимал, что винить их глупо, но мозг совершенно не хотел воспринимать разумные доводы. Ты только что узнал о смерти сестры, а эти двое танцуют, будто бы это какой-то праздник. Ты вспомнил, как после первого приступа у близняшки, твои родители закатили целый пир и перед глазами поплыло. Окружающим было плевать и на тебя, и на нее, и они будто бы специально каждый раз находили повод, чтобы отметить ваши, одни на двоих, страдания. Ты понимал, что это все надуманное и что все совсем не так, но ничего не мог поделать. Собрав последние крохи самообладания, ты аппарировал прям к интернату и увидел свой кошмар наяву. Здание буквально превратилось в пепелище. Несколько дней ты бродил без цели, еще не до конца понимая, что произошло. Нить, которая раньше просто тянула к сестре и постоянно отзывалась жуткой тоской, теперь внезапно оборвалась, и на том конце чувствовалось лишь топящая пустота. И ты уже готов был в неё окунуться, пока случайно не нарвался на егерей. Услышанный диалог на тему уничтожения Ордена Феникса был как ведро ледяной воды. Хоть ты и потерял сестру, но у тебя все еще оставалась семья, и ты обязан был помочь ей выбраться с минимальными потерями. И ты вернулся назад, собираясь в конце всего этого ужасающего фарса просто запустить себе в лоб Аваду, а еще лучше - умереть в процессе. Когда великого героя убили все той же Авадой, о которой сейчас так мечтал ты, тебя это уже не особо зацепило. Да, тебе было жаль, вроде как, немного, друга, но ты уже воспринимал смерть, как избавление. По крайней мере, для себя и для него, так точно. Гарри был определено не самым счастливым человеком и вряд ли смог бы жить после всего этого спокойно. Так же, как и ты... Твоя жизнь закончилась вместе со смертью Эсми. И сейчас, мысленно стоя на пепелище и вспоминая первые годы своей жизни, проведенные с ней вместе, ты понимал. Даже ради того короткого мига счастья, что ты тогда испытывал, ты бы повторил всю эту историю заново и никогда не согласился просто забыть. Ради встречи с ней, тебе не жалко было отдать собственной жизни, и ты чувствовал, что она думала так же о тебе. Если бы тебя спросили, согласен ли ты изначально быть один в этом мире и прожить свою историю без этих мучений в счастливом неведении, то без раздумий бы отказался.