Взгляни на меня

* — Ты в этих очках выглядишь, как заправский клоун, — пихает в плечо, смеётся почему-то, словно устав не только говорить, но и думать. В глазах, опьяненных, но весёлых, плещутся туманные океаны, сокрытые пеленой алкоголя. Юра улыбается, но Юра устал. Рука сама тянется к чужому плечу, приобнимая, поближе к себе. — Хочу посмотреть на них. — Глаза? — голос его всё ещё охрипший, усталый, после всех этих неудачных попыток воскреснуть на финальных битах – ещё и дрожащий, словно у подростка в разгар переходного возраста. Хованскому хочется говорить про то, что шутки о пенсионном возрасте Ларина невероятно актуальны, но в тоже время хочется скорбно молчать – лишь бы слышать, как громко, на износ бьётся сердце бывшего оппонента. Вдох, выдох. Он дышит не размеренно, но жадно и с садистским наслаждением. Воздух стал сейчас для него словно ядом, но Ларин с удовольствием затягивает его в себя, в суицидальной манере при этом улыбаясь, словно он с каждым вздохом всё сильнее избавляется от всех тяжб этого мира. — Их тоже. Сквозь очки не видно реакцию Димы, но губы оппонента растягиваются в улыбке, до странного притягательной. Попытка отдышаться переходит в спокойный выдох, и вот Ларин уже уверенно смотрит на Хованского, предлагая: — Если не нравятся мои очки, сними их. Руки тянутся к очкам быстрее, чем Хованский мало-мальски начинает осознавать, что делает. Хватает прямо за линзы, резко потянув на себя, забыв вовсе, что очки наверняка не дешёвые, и, по-хорошему, нельзя так резко хватать чужие вещи даже с косвенного разрешения. Просто дело в том, что Юра устал смотреть на Диму, не имея никакой возможности увидеть его ответный взгляд. Лишь холодные, поглощающие свет чёрные очки, сквозь которые не видно эмоций Ларина. Только матовая чёрная пародия на те чёрные чувства, которые были на их версусе. — Ревную, — тупо, словно только что ударив по пустой изнутри стенке, признаётся Юра, глядя, однако, далеко не в чужие открытые глаза, а в зеркальное отражение чужих очков, стёкла которых с каждой секундой всё сильнее хочется сжать до мелких осколков, что расцарапают пальцы и ладони. Подарив при этом новые эмоции. Ларин обнимает в ответ со спины, прижимая к себе сильнее в противовес глупым словам. — И вправду глупец, — в голосе его лишь нотки доброты и, кажется, действительно поддержки. Рука горе-репера скользит к чужой щеке, мягко касаясь горящей от стыда кожи, поглаживая, словно призывая прижаться к ней. Хованский перехватывает руку, чувствуя, как горят его собственные щёки. — Посмотри на меня, — голос разума в лице Ларина сейчас так холоден и спокоен. Юра устал гореть огнём волнений за Ларина. Юра устал от шумной толпы. Юра хочет окунуться с головой в прохладные объятия бывшего оппонента, зарыться рукой в его волосы, и целоватьцеловатьцеловать. — Юра, — вздыхает Дима, сжимая чужую руку где-то чуть выше основания запястья, так, что пульс отбивает ритм уже не только по артериям Хованского, но, кажется, в чужом сердце. — Посмотри на меня. Хованский повинуется.