Чудные соседи

За окном проплывали дома, деревья, пешеходы, торопящиеся по своим делам или наоборот, неспешно прогуливающиеся, другие машины… Антон чувствовал себя довольным псом, радостно подставляющим морду под встречный ветер. Конечно, он не высовывал голову в проём и не пытался поймать ртом движение воздуха, просто устроил руку на открытом окне, наслаждаясь привычным ощущением единения с родной стихией. Со времени произведения обмена прошло уже около недели, и магия потихоньку возвращалась к своему исконному владельцу, если верить собственным ощущениям и исследованиям Елика, уже где-то на две трети вернулась, но летать он по-прежнему не мог — левитация требовала максимальной наполненности магической силой. Просить у Тины её метлу Шастуну было стрёмно, да и не любил он подобные костыли для полётов, считая их штуками мало того что демотивирующими, но и жутко неудобными, поэтому с самого начала решил, что на патрулирование будет отправляться либо пешком, либо, как сейчас, ехать вместе с Арсом на машине. Пожалуй, из всех его знакомых вампкуб водил лучше всех: не полз как черепаха, трясясь, как бы чего не вышло, но и не гнал как угорелый. Приятный такой стиль вождения, уверенный, с бережным отношением ко всем участникам движения: хоть к пассажирам (непременно пристёгнутым, без этого Арсений попросту отказывался трогаться с места), хоть к другим водителям, хоть к пешеходам и даже пролетающим мимо голубям. Они патрулировали уже третий день, но в городе по-прежнему оставалось тихо, и в голову понемногу начинала закрадываться мысль, что они в чём-то допустили ошибку… Впрочем, обо всём по порядку. Всё началось позапозавчерашним вечером, когда уведённый в спальню вампкуб вместо того, чтобы заняться привычной поцелуйной подзарядкой своего истинного, вдруг принялся кому-то звонить. — Алло. Антон? — сухо начал Арсений, стоило собеседнику ответить на вызов, но тут же расплылся в мягкой улыбке. — Петенька, папа сейчас чем-то занят, раз ты трубку за него берёшь? А, опять в гараже возится, а вас с Федей не взял? Будь добр, солнышко, отнеси телефон папе, это очень-очень важно… Да-да, с меня вишнёвый пирог для вас с братом. Вампкуб какое-то время молчал, ожидая, видимо, пока сын друга доберётся до гаража. — Жду, пока твой тёзка-фейри сможет ответить на звонок, — тихонько пояснил Арсений наблюдающему за всем этим Шастуну, и тут же переключился на совсем другой тон, строгий и деловитый: — Алло, Антон? Нет, насчёт театра ничего не изменилось, по-прежнему буду помогать с финансированием, но в ближайшие недели не смогу являться на репетиции, как уже оповещал в сообщении. Я по другому вопросу. Дело жизни и смерти. Нет, со мной всё в порядке, моя милиция меня бережёт, — усмехнулся он, стрельнув глазами на боевого мага. — Опасность может грозить нечисти. Да, всей нечисти в целом, всем её разновидностям. Детали уточню потом, сейчас важно обзвонить всех наших, предупредить, чтоб были особо бдительны. Суккубам грозит похищение с целью дальнейшего умерщвления, гномам — увечья, остроухим — принудительная стрижка, возможно, другим видам тоже что-то нехорошее… Да, конечно, оставь мой номер всем, кому сможешь дозвониться, пусть в случае чего не стесняются звонить в любое время дня и ночи. И обязательно составь список тех, кто не выходит на связь, да, спасибо… Конечно, вдвоём быстрее справимся. Давай ты от а до эм, а я весь остаток алфавита? Отлично. До связи. Береги себя и семью. Пусть Антон и не слышал реплик Захарьина, однако суть разговора была ему ясна и без этого: сердобольный вампкуб испугался, что от действий злодеев может пострадать кто-то ещё, и решил предупредить всю знакомую нечисть о возможной опасности. Маловероятно, конечно, что это поможет кому-то избежать воздействия менталиста, но попытаться всё равно стоило. Арсений принялся пролистывать список контактов, собираясь сделать очередной звонок, но Антону это не понравилось. — Подожди. Ты бледный как смерть, ляг отдохни, — мягко остановил Шастун. — Позвонить ты можешь и лёжа, а вот если продолжишь стоять и в итоге в обморок грохнешься, то обзвон нечисти накроется медным тазом, так что побереги себя. Я сейчас тебе кое-что из зелий принесу, чтобы получше стало, только ты выпей сразу, хорошо? Заручившись согласием вампкуба, Антон вышел в гостиную, чтобы взять из оставленной в ней сумки нужные средства, потом помыл вишню (тонизирующее зелье имело преотвратный вкус, и избавиться от него можно было, лишь съев что-нибудь кислое или сладкое) и шёл уже обратно в спальню, как был остановлен Еликом. — Шаст, я тут кое-что проверил, освежил знания, так сказать… Короче, преступник вряд ли наращивает силы просто так, наверняка что-то затевает. И, исходя из рабочей теории, это что-то неразрывно связано с идеей создать круг стихий, а ритуалы такого рода оптимально проводить в период затмения. Так вот, ближайшее подходящее затмение ожидается первого сентября, а следующего ждать слишком долго, так что, если у него что-то не готово, в эти четыре недели он попытается экстренно всё наверстать, — хмуро предупредил целитель, периодически морщась от простреливающей плечо боли. — Значит, последний месяц лета будет очень насыщенным, — мрачно прокомментировал Шастун. — Ну, по крайней мере мы будем к этому готовы. Спасибо, Ель. На следующее утро на общем сборе Антон предложил патрулировать город. Ну, не весь город, конечно, впятнадцатером-то столь большую площадь не осилить, но так как под угрозой не всё население, а лишь нелюдская его часть, можно было ограничиться регулярным посещением облюбованных нечистью районов да конкретных адресов тех Арсовых знакомых, с которыми не удалось связаться. Идею поддержали, после чего быстро сформировали правила подбора команд. Во-первых, патрулировать следовало не менее чем втроём, чтобы, если вдруг вражеский менталист сумеет околдовать одного, остальные двое могли с ним справиться. Во-вторых, капитаном патрульной команды непременно назначался тот, у кого был абсолютный иммунитет к менталу, поскольку только так можно было быть уверенным в том, что командование исходит именно от него, а не со стороны втихую подчинившего чужую волю менталиста. В-третьих, никто не должен дежурить две смены подряд, поскольку накопленная усталость снижает бдительность. В-четвёртых, в команду к вампирам ставят лишь тех, кто сумеет унести нежитя в случае соприкосновения с тополем (на этом правиле настоял Отставнов, не желающий, чтобы Тина надрывалась, и Антон, переживая за своего особенно «везучего» на тополь клыкастика, его поддержал). В-пятых, к участию в патрулировании не допускались те, кто физически не способен постоять за себя и товарищей. То бишь призраки (хотя Паша с Лясей не могли входить в патрульные тройки, ничто не мешало им присоединиться к команде эдаким дополнительным бонусом), Дима (по причине отсутствия сверхъестественных способностей и более-менее существенного боевого опыта; впрочем, Позов был только рад, поскольку роль мозгового центра его вполне устраивала) и… сам Антон. Шастун, конечно, был очень недоволен таким раскладом, но вынужденно согласился, что, пока к нему не вернётся если не вся магия, то хотя бы бо́льшая часть волшебных сил, участвовать в патрулировании бессмысленно и опасно, причём опасно как для него самого, так и для прикрывающих слабое звено товарищей. Таким образом, сегодня Антон впервые участвовал в патрулировании, и то друзья согласились лишь на особых условиях. Во-первых, Арсений отправлялся с ним. Это даже не обсуждалось: суккубы берегут своих истинных как зеницу ока, а уж в способности Арса защитить его никто не сомневался. Во-вторых, Елик настоял на своём участии, мол, с непривычки Шаст может не рассчитать силы, перенапрячься, так что в комплект к единой маго-вампкубьей системе требуется полноценный маг, умеющий и сражаться, и исцелять. Всё это и привело к тому, что Антон сидел сейчас на переднем пассажирском сиденье Арсова автомобиля, одну руку подставив потоку встречного воздуха, а второй привычно накрыв ладонь своего вампкуба, лежащую на рычаге коробки передач, и молча наслаждался поездкой. Елик вольготно устроился позади, то поглядывая за окно, то ковыряясь в своём смартфоне. В Пятёрке целитель частенько выполнял ещё и роль штурмана-навигатора, и по привычке пытался занять подобную нишу и в данном случае, совсем забыв, что он-то в этом городе меньше недели, в то время как Арсений прожил здесь немало лет и ориентируется гораздо лучше. — Вот блин, ты поворот на Ленина пропустил, теперь не так быстро доедем, — ворчал Елик, сверяясь с открытой в приложении картой. — Короткий путь не всегда самый быстрый, — усмехнулся в ответ вампкуб. — На Ленина в это время пробки, гораздо быстрее будет сделать крюк и объехать по Молодёжной. Не найдя, что возразить, но явно желая оставить последнее слово за собой, целитель прибегнул к своему излюбленному занятию — игре на нервах. — Арсюха — хуй тебе в ухо, — с какой-то пакостливой ухмылочкой выпалил он, и Антону пришлось прикусить губу, чтобы не заржать: с того самого вечера, как вампкуб ненароком продемонстрировал свой пламенный гнев, Елик опасался всерьёз доводить Арса и потому, не в силах абсолютно отказаться от ехидства, перешёл на откровенно детские выходки, скорее смешные в своей нелепости, чем обидные. — Не пролезет, — с притворной жалостью развёл руками вампкуб. — Хотя… если твой — пролезет, ещё и место останется. Не выдержав, Шастун всё же рассмеялся. Он был рад, что друзья наконец-то нашли общий язык, пусть даже и заключался он во взаимном подкалывании, но с Еликом именно оно и являлось основой построения крепких приятельских взаимоотношений. Тем более что эти двое определённо друг друга стоили: менталист, большой пошляк и похабник, и Арс, в силу своего суккубьего происхождения совершенно не смущающийся пикантных тем, разве что предпочитающий более изящные шутки, в то время как в утончённом, казалось бы, Елике порой не к месту взыгрывало солдафонство — должно быть, десятки лет боевого стажа сказывались. — А к кому мы, собственно, тащимся через полгорода? — спустя ещё несколько минут вдруг спросил Елик, знавший только адрес конечной цели их поездки. — К моим друзьям, — улыбнулся Арсений. — Точнее, добрым приятелям. Я стараюсь не привязываться слишком сильно к тем, чей жизненный срок имеет существенные ограничения. Вопреки обыкновению, менталист промолчал, не выдав никакого язвительного комментария, даже шутливого. Антон не знал его точного возраста, но подозревал, что Елику как минимум около сотни, а значит, целителю уже доводилось видеть, как стареют и умирают его ровесники, в то время как он не изменился ни на йоту, и никогда уже не изменится. Одиночество — ахиллесова пята всех бессмертных… — Клыкастик, расскажи о них, — привычно попросил Шастун. В последнее время ему очень нравилось слушать вампкубьи рассказы о людях и нелюдях, ведь Арсений всегда говорил о своих знакомых с неизменным теплом и уважением, умудряясь даже их недостатки преподносить как милые особенности, а то и вовсе достоинства, и рассказывая о, казалось бы, простых и банальных вещах на удивление свежо и интересно. — Помнишь, я говорил тебе, как мне в голову пришла идея вернуться к театральной деятельности? — охотно откликнулся вампкуб, легко огибая неторопливый автобус. — Я тогда упоминал, что нас было пятеро, все разных видов. — Да-да, ты, фейри Захарьин, кентавр Саша… И ещё кто-то. Я забыл, если честно, — пожал плечами Антон. — Ай-яй-яй, как не стыдно? — ласково пожурил его Арсений. — А ведь тогда в театре тебе так понравилось, как он поёт. — А, сирен этот, невысокий такой, смазливенький, про лес что-то там пел? А пятый кто тогда? — Пятая, — поправил клыкастик, — дриада Роза. Ты её не видел, в тот раз она не смогла прийти в театр, у неё дочка заболела. Надо сказать, чудесный ребёнок: милая, воспитанная, послушная, но при этом самостоятельная, даже бойкая, умеет считать до тридцати… Елик едва не посерел от скуки — слушать дифирамбы чужим детям ему было неинтересно, у него и своих-то, если Антон правильно помнил, не было никогда. Самому же Шасту было не привыкать: вампкуб про любого ребёнка отзывался едва ли не с обожанием, сказывалось, наверное, типично суккубье отношение к детям, изрядно приправленное ностальгической грустью по сыну и дочери. Надо отметить, дети чувствовали это трепетное отношение к себе и платили Арсу взаимностью: охотно улыбались ему, радовались каждой встрече с ним, даже если общались настолько недавно, что не было времени соскучиться. Буквально пару дней назад Антон, выйдя перед ужином покурить на балкон, был свидетелем того, как, завидев возвращающегося с патруля вампкуба, маленький Миша Макаров вмиг позабыл о желании прокатиться на горке, с восторженным визгом бросившись обнимать «дядю Арса», даром что они виделись совсем недавно, утром того же дня, когда у них состоялся самый первый сугубо суккубий разговор. Добравшись до частного сектора, друзья проехали немного вглубь и свернули в проулок. Елик активно вертел головой, пытаясь найти на каком-нибудь из домов табличку с названием улочки: на карте он названия не обнаружил, как ни искал, и теперь очень хотел восполнить этот пробел. Автомобиль мягко шуршал шинами по грунтовой дороге, медленно продвигаясь вперёд — в частном секторе вечно то расшалившийся ребёнок на дорогу за укатившимся мячиком выскочит, то собака, то гуси какие-нибудь или курочки, то корова из-за угла выйдет и своей необъятной тушей полдороги перекроет, так что о высокой скорости передвижения следовало забыть. Они остановились у небольшого двухэтажного домика на двух хозяев, разделённого как-то странно: обычно дом-дюплекс представляет из себя длинное здание, состоящее из двух равных половин — правой и левой, каждой с отдельным входом и двориком; здесь же, судя по низенькому крылечку слева и высоченной наружной лестнице на второй этаж справа, первый этаж принадлежал одним хозяевам, в то время как второй — другим. Судя по обилию пышной растительности на соответствующей половине разделённого сетчатым забором двора, дриадское семейство занимало второй этаж. Арсений улыбнулся, с довольным видом сделал глубокий вдох, смакуя природное переплетение цветочных запахов, и вдруг резко изменился в лице. Торопливо отщёлкнув застёжку ремня безопасности, он рванулся с места и выскочил из машины. Не тратя лишних секунд на огибание капота, просто перепрыгнул его, помчался к дому, откуда-то безошибочно зная, что калитка не заперта, и бросился вверх по лестнице. Ошарашенный Антон, понимая, что случилось что-то нехорошее и нежить это заметил, рефлекторно последовал за ним, неизбежно отставая: с вампирской скоростью бега могла сравниться разве что недоступная пока ещё левитация. Замешкавшийся с ремнём безопасности Елик отставал ещё на пару шагов. Шастун пересёк двор и был уже у лестницы, когда волна воздуха от распахнутой вампкубом двери наконец донесла до него причину тревоги — запах крови. Слишком, слишком сильный запах, какого не бывает при случайном порезе или обычной бытовой ссадине. Три усиленных воздухом прыжка через несколько ступенек сразу — и он уже у двери, готовый сражаться или исцелять. Пронзивший тело разряд адреналина укрепил мышцы и обострил все чувства. Антон чуял все запахи, привычно отсеивая незначительные; слышал все звуки, включая два сердцебиения внутри дома, медленное вампкубье и ещё чьё-то, частое, но какое-то лёгкое; видел всё в мельчайших деталях, что позволяло мгновенно оценить ситуацию. Видел Арса. Арса, склонившегося над окровавленной детской фигуркой, зажимающего глубокий порез на тонкой девичьей шейке. Арса, пытающегося зажать ладонью собственное распоротое горло, из которого хлестала кровь. Антон рванулся к нему, поскальзываясь на лужах крови, не глядя перескакивая через чьё-то раскинувшееся на полу тело, боясь запнуться об него и потерять бесценные доли секунды. Слова заклинания сами слетали с губ, магия кипела в крови, ладони горели, когда он обхватил ими шею Арса, накрывая рану и приступая к исцелению. Вампкуб покачнулся, ослабленный кровопотерей, и, не смея оторвать руки от его страшной раны, не имея иных способов удержать его от падения, Антон толкнул его локтями в грудь, шагая вперёд, вжимая в стену всем телом. Целуя. Целуя его кривящиеся от боли губы, напитывая своей силой, страстно желая, чтобы Арс выжил. Для него не существовало ни залитого кровью помещения с двумя, кажется, трупами, ни Елика, бросившегося спасать тяжелораненого ребёнка и шепчущего какие-то смутно знакомые заклинания, ни шума и запаха такой неуместной среди этой кровавой бани варёной картошки, выкипающей на невыключенной плите — ничего. Только бьющаяся под большим пальцем жилка, только слабеющий напор крови, миллиметр за миллиметром срастающаяся рана под пылающими ладонями и родные губы на его губах. Почувствовав, что толкавшиеся в ладонь струи артериальной крови сменились медленными потёками, Шастун понял, что магия уже затянула самое опасное повреждение. Впрочем, расслабляться было рано — Арсений оставался белее снега и держался на ногах лишь потому, что был зажат меж стеной и Антоном. Уложить бы его в горизонтальное положение, чтоб не так сильно била по организму кровопотеря, да только сейчас это невозможно: солнечная длань длится семь минут, и все эти четыреста двадцать секунд никак нельзя отрывать ладони от его страшной раны. Дать бы через поцелуй больше энергии, да только обмен ещё не кончился, Арсений сейчас лишь на две трети вампкуб, и больше, чем уже получил, этим способом усвоить не сможет. Антон и без того делал всё, что только мог, лишь бы спасти своего клыкастика. Не всё. — Кусай. На контрасте с мертвенно-белым лицом потрясённо распахнутые глаза казались двумя синими безднами. — Кусай, — зло бросил Антон, подставляя шею вплотную к бледным губам. Разве Арс не понимает, что сейчас важна каждая секунда?! Разве он не хочет жить? Лёгкий укол клыков сменился острой пронзающей болью, и Антон непроизвольно вскрикнул, прижимаясь плотнее. К чёрту наработанные за годы рефлексы, призывающие оттолкнуть нежить и тем самым спастись, в его руках сейчас самое ценное, что только может быть, в его руках сейчас жизнь Арса, и он ни за что на свете не позволит себе разорвать исцеляющее соприкосновение. Тёплые губы прильнули к его шее, и боль ушла, спугнутая природным анестетиком. Рана, плотно накрытая алчущим ртом, даже не саднила, Антон вообще её не чувствовал, лишь по массирующе-посасывающим движениям губ и языка понимая, что Арс всё же цедит из проколотой вены кровь, а не притворяется, как когда-то. Кадык под его ладонью дёргается. Первый глоток сделан. Антон знает, что нужно как минимум три, а лучше больше, чтоб наверняка. Его не заботит, что он, ослабленный из-за обмена и донорства, останется на непозволительно близкой, практически нулевой дистанции с опьяневшим вампкубом, он знает, чувствует, что Арс ни за что не причинит ему вреда, в каком бы состоянии ни был. Потому что для Попова он — самое дорогое, бесценное сокровище. Потому что любовь Арсения сильнее него самого. Зубы — не клыки, обычные человеческие зубы — деликатно прихватывают кожу, и Антон невольно прислушивается к собственным ощущениям в районе укуса. Это похоже на долгий, страстный, умелый поцелуй в самое чувствительное местечко шеи, и, блять, теперь он понимает, почему фильмы про вампиров часто маркируют как эротические триллеры: испытывая подобное, не хочется с криками убегать от укусившего тебя монстра, наоборот, охота прижаться к нему совсем вплотную, и чтобы он продолжал… Или это говорит оставшаяся в нём треть суккубьести? Неважно, всё равно это должно продолжаться, это позволит спасти Арса, обойтись малой кровью. Впервые за то время, что он прижимает вампкуба к стене, Антон вдруг замечает, что они вжимаются друг в друга бёдрами… и не только бёдрами. Сквозь слои ткани он чувствует чужой стояк, даже мысленно удивляется, что в раненном организме Арсения каким-то чудом хватило на это крови. Шаст не парится на эту тему, равно как игнорирует и собственную — обычное дело, адреналиновый отходняк, остатки суккубьей сущности и всё такое — эрекцию, даже не пытаясь отстраниться. Зачем лишать клыкастика возможности получить больше спасительной энергии? Колени слабеют и норовят подогнуться, то ли оттого, что организм наконец-то заметил собственную кровопотерю, то ли ещё по какой причине, и Антон упрямо закусывает губу. Боль собственного укуса отрезвляет, выводит его из ошалело-несоображающего состояния. Он не имеет права раскисать, он не имеет права быть слабым сейчас, от него сейчас зависит жизнь Арса, и ради него Антон обязан оставаться сильным. Он сам не знает, как долго стоит так, вжавшись в своего вампкуба, накрыв ладонями его шею и подставив свою. Просто в какой-то момент заполняющее кисти рук внутреннее пламя с довольным шипением потухает, выполнив свою работу. Просто в какой-то момент знакомый язык заботливо зализывает две маленькие ранки на его коже. Просто в какой-то момент уже не такие бледные губы прижимаются к его собственным. — Будет, — знакомо доносится откуда-то из-за спины, такое сухое и лаконичное, но всякий раз освещающее радостью. Победа — пациент будет жить. — Будет, — выдыхает он в ответ, на миг оторвавшись от губ Арсения, и тут же вновь льнёт к ним, чувствуя ладонями, как вампирская регенерация разглаживает следы от раны, как под пальцами крепчает пульс. Будет. Его вдруг накрывает волной нелепого, дурацкого, головокружительного счастья. Будет!