Wake in a sweat again Another day’s been laid to waste In my disgrace. Stuck in my head again Feels like I’ll never leave this place There’s no escape I’m my own worst enemy. Я опять проснулся в поту, Ещё один день, к моему стыду, Пройдёт впустую. В моей голове миллион мыслей, Ощущение, будто я уже никогда не найду выхода из этого места, Его просто нет. Я сам для себя стал злейшим врагом. Linkin Park — Given Up
Пронзительный звук дверного звонка пронёсся по дому семьи Харуно. Сакура поморщилась и, откусив кусочек, бросила онигири обратно в тарелку, а затем, облизывая испачканные пальцы, поспешила открыть незваному утреннему гостю. Уже по отлаженной схеме она дождалась когда её родители соберутся на работу, — а те заботливо позволяли ей высыпаться вдоволь, восстанавливать силы, — и уже тогда спускалась вниз на кухню, где и принималась готовить себе небольшой завтрак. В горло по-прежнему не лез кусок, но она старалась есть хоть что-то, чтобы не заставлять свой организм страдать: ей хватало душевных переживаний. Свыкнуться с новой реальностью было нелегко. Всё время казалось, что в какой-то момент нагрянет Узумаки с очередной глупой идеей или предложением пообедать в «Ичираку Рамен». Харуно старалась не думать о нём, жить так, словно он всё ещё где-то здесь, просто занимался своими делами. С такой маской было легче выходить из дома, а этот незваный посетитель нарушал выработанную днями систему, что уже хоть немного изменяло и оживляло расписание Сакуры. Она остановилась и нажала на ручку, потянув на себя дверь: на пороге стоял Шикамару, одетый в тёплую куртку и шарф. Но из-под верхней одежды виднелись те самые тёмно-оливковые штаны стандартной экипировки шиноби, что означало — Нара был на службе, хоть и сменил сандалии на ботинки. Сегодняшнее утро было действительно холоднее всех предыдущих; на перилах своего балкончика Сакура заметила приличный слой инея. Ноябрь давал о себе знать, и это не тешило жителей Конохи, которым снег во время восстановления деревни был совершенно ни к чему. Сакура вопросительно изогнула брови, дожидаясь приветствия Шикамару. Тот мельком осмотрел часть коридора позади неё, убеждаясь, что она дома одна, и, выпустив облачко пара, спокойно промолвил: — Собирайся, мы идём в тюрьму. — Я… — опешив, Харуно застыла на месте; все слова вмиг растерялись, и она даже не знала, как правильно сформулировать свой вопрос: — А как же Сай? Вздохнув, Нара ступил на шаг ближе, и она поспешно отошла в сторону, позволяя ему зайти внутрь. Действительно, если он будет что-то разъяснять, то лучше не на пороге, промерзая до костей от лёгкого мороза, а за чашечкой тёплого чая. Сакура захлопнула дверь и обошла Шикамару, заняв позицию в проходе между коридором и гостиной. Было как-то непонятно, собирался Нара завтракать с ней, или же он просто подождёт, пока она переоденется, на ходу дожёвывая своё онигири. Его карие глаза ещё раз изучили интерьер дома, и в мыслях Сакуры на мгновение пролетело: она совершенно не знала, в каком состоянии было это жилище. Мебуки с утра до вечера трудилась в столовой, иногда приглядывала за детишками тех, кто помогал возводить здания в Конохе. Вряд ли у неё было время и желание убираться в собственном доме после трудовых будней. Кизаши и вовсе никогда не занимался домашними хлопотами, может, только копался в грядках, когда был в определённом расположении духа. А Сакура настолько окунулась в свою безмятежную рутину, что едва ли вспоминала помыть за собой посуду утром. О том, замечала ли она беспорядок, не было и речи: она старалась не бывать дома и приходила только чтобы поспать. Поэтому, повернув голову, Харуно быстро изучила мягкую мебель и кухонный стол, убеждаясь, что там не было горы грязной посуды или любимого фиолетового халата папы. К счастью, в доме наблюдались удивительная чистота и порядок, точно дело рук уставшей после работы мамы. Сакура чуть поморщила нос от лёгкого стыда за своих две левых руки и повернулась к Шикамару, готовая услышать ответ на свой вопрос. — У него другое задание. Я всё тщательно обдумал и решил, что лучше к Саске пойти с тобой. Он знает тебя, доверяет и может рассказать тебе то, что не расскажет постороннему. По сути, Сай и я незнакомые ему люди, и Саске вряд ли раскроется нам в диалоге. Так что собирайся. Ну, в том, что Учиха будет откровенничать с ней, Сакура тоже сомневалась. Саске-кун обычно всех яро отталкивал и подпустил после трагедии своего клана к себе лишь одного человека — Наруто, и то только потому, что они в деревне оба были изгоями. Их объединяла нелюбовь жителей Листа, и пусть эти двое соперничали с детства, они как никто другой понимали боль друг друга, из-за чего невольно стали лучшими друзьями. Сакура же от них отличалась — это она хорошо усвоила, разумеется, не без кнута, спотыкаясь и делая ошибки в попытках понять своих товарищей по команде. У неё был уютный дом, любящие родители, которые покупали ей игрушки, сладости и новую одежду. В детстве она, как и все остальные дети в их классе, была счастливым ребёнком, мечтающим когда-то в будущем стать великим шиноби, в случае девочек — знаменитой на весь мир куноичи, как Цунаде-сама. Естественно, что ей с таким солнечным прошлым никогда не проникнуться чувствами потери, гнева и одиночества. Всё, что испытали Наруто и Саске-кун, было в каком-то роде индивидуальным и уникальным. Даже Сай со своей непростой историей изолированной жизни в «Корне» не мог похвастаться событиями, похожими на те, что пережили Узумаки и Учиха. Поэтому Сакура не могла понять, с чего Нара сделал подобный вывод. Саске-кун скорее поговорит с чужим человеком, чем с ней, и она подозревала, что причин для этого было намного больше, чем явные попытки отстраниться от тех, кому Учиха был дорог. Шикамару далеко не дурак, он всё прекрасно понимал, но всё же пришёл к ней, решил взять с собой в тюрьму, что было весьма волнительно для Сакуры: она не знала, хотела ли идти туда. По сей день она подавляла в себе все чувства, касающиеся Саске-куна. Так было легче проживать монотонные дни. Она не думала о нём, старалась не представлять себе то ужасное место, в котором он сейчас находился: холодная, тёмная и грязная камера, где кормили отвратительной едой. Это было очень равнодушно, но таким образом Сакура спасалась от самого страшного: от душераздирающей боли, переживаний и ещё большей неразберихи со своими чувствами. Харуно поняла одно: сейчас ему не нужна её устная любовь. Если она согласилась помогать Какаши-сенсею с судебным процессом, то самым лучшим способом показать и доказать Учихе свои чувства будет дело. Она не раз говорила ему о том, что любит, что это не просто девичья фантазия, отголосок детства, который всё никак не покинет голову. Но Саске-кун отвергал её, и после второго признания стало очевидно: ему не нужны слова. Это было справедливо, Сакура действительно так считала, ведь лишь действиями можно доказать серьёзность своих намерений. Стало быть, придётся вырвать жизнь Учихи из лап смерти, чтобы показать ему, насколько сильно Сакура заботилась о нём, что это не шутка. Поэтому она решила перенаправить свои чувства в другое русло, придать им иного смысла, чтобы хоть как-то жить с тем фактом, что даже после выплеснутой на неё жестокости и ограждения она продолжала любить Саске-куна. И она знала, что это чувство ещё томилось в её сердце, просто пришлось запереть его за семью замками, чтобы ежеминутно не умирать изнутри. Сакура также не знала, как на неё повлияет встреча с Учихой. Последний раз, когда они виделись на похоронах, она была на волоске от потери сознания. Харуно с трудом отделяла ясность рассудка от чувств, что поглощали её при одном взгляде на Саске-куна. Это всегда было словно высоченной волной в океане, что неслась на неё, сбивая и накрывая с головой. Было трудно дышать, а осознание того, что он рядом, будто заколдовывало её. Когда-то после сражения с Данзо, на том треклятом мосту, Саске-кун приказал ей убить Карин, доказать ему серьёзность своих намерений, стать отступником и присоединиться к нему. И Сакура была готова это сделать — где-то глубоко в душе, несомненно, собиралась, ведь ей всегда хотелось доказать Учихе, что она может быть полезной, что на неё стоит обратить внимание; что она не неуклюжая девчонка с пустой головой, набитой ванильными фантазиями о взаимной любви. Поэтому сейчас, находясь в неопределённом состоянии касательно своих способностей, Харуно испытывала неуверенность в себе и в том, стоит ли встречаться с Саске-куном. Он вряд ли попросит её помочь с побегом из тюрьмы, но Учиха точно заметит её слабость, бесполезность, он не постесняется в голос подметить это, и Сакура не знала, готова ли выдержать такой моральный удар под дых. Будет неприятно и больно, как и в те предыдущие попытки Учихи унизить её. Разумеется, у неё был выбор, она могла отказаться, но тогда зачем было соглашаться на участие в этом деле? Она подведёт не только Какаши-сенсея, но и предаст память о Наруто. Наконец разочарует саму себя такой слабохарактерностью. Ну уж нет! Сжав руки в кулаки, Харуно смерила Шикамару уверенным взглядом и утвердительно кивнула. Сейчас нужно проявлять свою непоколебимость, даже если она и лишена большинства своих способностей до окончательного диагноза Цунаде-самы. — Хорошо, дай мне пару минут, я сбегаю возьму пальто, — и, схватив с тарелки онигири, Сакура кинулась в сторону лестницы, поднимаясь к себе в комнату, настраиваясь на такую долгожданную, но пугающую её встречу с Учихой.* * *
От постоянного сидения на холодном бетонном полу сводило спину, болели мускулы и затекали конечности. Сперва Саске казалось, что он способен находиться в этой одиночной камере вечность: никто его не трогал, и он никому не мешал. Как оказалось, вечность — понятие растяжимое. Всего после недели в этой комнате без способов отвлечь свой разум каким-то делом ему начал мерещиться чёртов Узумаки. Это случалось в определённые моменты, когда Саске засыпал или же только просыпался; когда сознание ещё не различало, что из происходящего сон, а что — явь. Беседовали они почти ни о чём. Облик Наруто просто сидел напротив него, молчаливо наблюдая, что было столь несвойственно настоящему Узумаки, всегда вопящему без причины. Даже если он и говорил что-то, Саске старался молчать, не слушать. Это было просто бредом его изолированного разума, не стоило даже придавать значения. Однако если такой образ жизни в тюрьме будет продолжаться, Учиха не был уверен в том, что сделал правильный выбор и согласился бороться за свою голову в суде. Разумеется, он не ожидал красиво обустроенную камеру, со всеми удобствами и персональной обслугой. Но и голых стен, как оказалось, было порядком мало для вменяемого существования. Если ему предстоит провести в такой вот комнатушке следующие годы жизни, может быть, даже состариться здесь и умереть, то Саске не горел желанием соглашаться на помилование. Он считал, что краткое мгновение смерти лучше данной бесконечной психологической пытки. Открыв глаза, Учиха откинул голову назад, прикасаясь затылком к шершавому камню. Он стоял в углу комнаты, опираясь руками на поддерживающие его стены; босые ноги были чёрными от намотанных кругов по периметру камеры. В горле начинало першить, а нос забивался насморком. Здание тюрьмы не успели отреставрировать по всем пунктам, и отсутствие стёкол в небольшом окошке стало весьма заметным с наступившей холодной погодой. Конечно, никого этот факт особо не беспокоил, ведь здесь был заточён весь сброд с улиц: мелкие воришки, мошенники и прочие представители криминального мира деревени. Им всё равно было суждено сгнить в этих стенах, так зачем замедлять этот процесс, если можно ускорить? Лучше капризов природы палача нет, и Саске начинал медленно ощущать это собственной шкурой. Если всё получится так, как задумал Хатаке, и после суда его вернут в эту камеру, то он вряд ли доживёт до седины. Болезни, тот же бронхит и пневмония, доконают его быстрее пожизненного заключения, ведь вряд ли Каге разрешат ему иметь какие-то удобства, отличающиеся от других заключённых тюрьмы. Нет, Саске не намеревался чахнуть в этой дыре, медленно сходить с ума и до конца жизни смотреть на солнце сквозь решётку. Он всё-таки мог выбирать, ещё ничего не кончено, и как только Хатаке придёт его в очередной раз проведать, Саске намеревался высказаться, расторгнуть их устный договор о содействии во время суда и подготовки. Как бы сильно Какаши ни давил на чувства, дёргал за нити прошлого, чтобы повлиять на настоящее, — Учиха был в своём клане последним, а значит, на его имени завершится история. В таком случае именно ему решать, как написать эти последние строчки. Звук царапающего замочную скважину ключа отвлёк Саске от ходящих по замкнутому кругу мыслей. Он повернулся и уставил взор в сторону входа в камеру, где приоткрылась железная дверь; в помещение вошли двое: Шикамару Нара, с покрасневшим от мороза носом и ушами, и Харуно, в шапке и высоких сапогах. Они сделали несколько шагов внутрь камеры, и тотчас же раздался громкий хлопок двери, а затем поворот ключа. Расслабив плечи, Саске апатично осмотрел своих посетителей. Он считал, что лишь Хокаге мог навещать его, разумеется, по причинам безопасности, равенства силы в непредвиденных эпизодах бунта. Харуно, конечно, могла проявить характер, как было продемонстрировано во время сражений на войне, но её болезненный внешний вид, что очень бросался в глаза, намекал на другое: Сакура сейчас была не в лучшей форме, и отсутствие Бьякуго но Ин у неё на лбу это только подтверждало. С другой стороны, Нара не был дураком и мог постоять за них обоих, только дай причину. Учиха еле слышно хмыкнул, медленно сползая вниз по стене, занимая своё обычное место во время бесед с посетителями реальными и теми, что вырывались из его фантазий. Откинув голову назад, он равнодушно смерил взглядом эту парочку снизу вверх, чуть склонив голову влево. Они же не сдвинулись ни на сантиметр. Харуно с широко открытыми глазами выглядела так, будто увидела призрака: она прижимала к груди сложенные вместе руки, ошарашенно таращась на него, отчаянно всматриваясь в каждую деталь его убогого внешнего вида. Нара же держал руки в карманах куртки, незаинтересованно окинув помещение взглядом, а затем бесстрашно встретив взор Саске, даже не моргнув. Он выглядел почти насильно притянутым сюда, если бы не серьёзность, что читалась в мимике его лица. Значит, Какаши прислал их сюда по делу, в помощь. — Хатаке сказал, что ты согласился сотрудничать. Я знаю, что ты ему уже многое рассказал, но лично мне всё это нужно на бумаге, — не церемонясь, нарушил первым тишину Шикамару. — У меня с собой список вопросов, они важны для следствия. — Я передумал, — спокойно ответил Саске, не глядя на них. — Уходите. В груди Сакуры что-то до боли сжалось. Как только она вошла в эту тюремную камеру — остолбенела. Она ещё никогда не видела Саске-куна в таком состоянии: грязный с ног до головы, с натянутой на скулах кожей и вздрагивающий от холода. Наверное, он даже не замечал последнего, так как уже привык к этим мелким конвульсиям, но Харуно знала, как выглядит начало простуды, и если Саске-кун останется в этом месте, то ещё до дня верховного суда заболеет. Инстинктивно ей хотелось кинуться к нему, приложить руки к его груди и забрать всю эту пропитанную вирусом мерзость, гуляющую в воздухе и тюремных коридорах. Но она прекрасно понимала, что ничего не сможет сделать, пока не прояснится ситуация с каналами чакры в её теле. Поэтому разум Сакуры кинулся искать другие выходы из ситуации. В идеале можно переместить Учиху в другое место, установить вокруг него барьеры, но хотя бы в тёплом помещении, а не в этих чуть ли не доисторических условиях. Было больно смотреть на него, но Сакура не смела отрывать взгляд. Ей необходимо впитать в себя эту реальность. После сегодняшнего визита в её голове не должно остаться ни единой наивной мысли: такое Саске-куна ждёт будущее, если сторона защиты выиграет судебный процесс. И осознание этого как-то незаметно подготовило Харуно к только что прозвучавшему ответу. Учиха не хотел быть запертым в клетке, ведь он был подобен дикому ястребу, что не мог жить в неволе. Да и кто бы добровольно выбрал для себя такую судьбу: сидеть в холоде и гнить, деградировать. Но буквально после слов Учихи её ощутимо передёрнуло: включилась другая эмоция, вымещающая душевную боль, и ею оказался гнев. Как он только посмел опустить руки, как только мог в такой ситуации оставаться неприступно гордым, не принимать их помощь, считать себя выше человеческой жизни! Это за него Наруто отдал жизнь, за него Какаши-сенсей буквально совал голову в петлю, прекрасно осознавая последствия своих решений. Даже Шикамару осмелился помочь спасти Учиху от смертной казни ценой своей репутации, отвернись от них удача в верховном суде. Неужели Саске-кун не понимал, что данная ситуация уже давно касалась не только его одного, но и других людей, которые хотели хоть как-то помочь, не обязательно искреннее заботясь о благе последнего из клана Учиха. Это было элементарным проявлением человечности в самой её сущности, и Сакура чувствовала, как начинала вскипать изнутри от подобных размышлений. Опустив руки, она сжала их в кулаки, не отрывая взгляд от равнодушного, игнорирующего их Учихи. Он всем своим видом показывал, что не задерживал их, что на этом тема закрыта. Нет, они не уйдут отсюда только потому, что это очередная прихоть Саске-куна! Возможно, он всё ещё путался в том, чего хотел больше: жизни или смерти. Это было логично, ведь иногда быстрая смерть казалась идеальным решением всех проблем, но она того не стоила, Сакура верила в это. Она своими глазами видела, как Гаару вернули с того света ценой другой жизни, ведь никто не заслуживал такой участи. Значит, жертву Наруто можно сравнить с поступком Чиё. В таком случае они обязаны помочь Саске-куну определиться и, что немаловажно, держаться за этот выбор, ведь зачем ещё нужны друзья? Но, наверное, он не считал их таковыми. Его единственный друг умер, и никто не сможет занять место Узумаки, ведь ни у кого нет в душе столь идентичной Саске-куну боли и одиночества. — Нет, — сглотнув робость, промолвила она чуть дрожащим голосом. — Сакура, — с каким-то предупреждением в интонации начал Нара. — Нет, никуда мы не уйдём, шаннаро! — сомкнув губы в тонкую полоску, отрезала она, оторвав взгляд от Учихи и устремив его на Шикамару. — Мы здесь по собственному желанию. За трату времени, пусть даже впустую, нам не платят ни копейки. Мы здесь потому, что решили помочь попавшему в непростое положение человеку, а не нукенину, последнему из своего рода, или как там ещё тебя, Саске-кун, называют. — Я не просил вас о помощи, — ровным и холодным тоном ответил он. — И не надо! Прими как данное и сражайся до конца, подобно шиноби, коим ты являешься, ведь легче всего выбрать смерть. Если ты действительно равен хоть в чём-то Наруто, то я этого не вижу. Всё, что передо мной, — это смирившийся с препятствиями в жизни нукенин, готовый принять казнь, только чтобы не стоять один против всего мира. Тебя невозможно сравнить даже с половиной того человека, которым был Наруто. Я никогда не думала, что ты такой… трус… На последнем слове её голос дрогнул. Сакура ощутила, как внутри всё от страха сжалось, а взгляд магнитом вернулся в сторону Учихи. Выражение его лица после такой пламенной речи не изменилось: он всё так же сидел на полу, опираясь спиной на стену, апатично рассматривая своих посетителей, будто портреты в галерее. Сердце в её груди, казалось, ускорилось до предела, прогоняя кровь по телу, отчего её щёки начали наливаться румянцем, и уже не от холода. Она не считала Саске-куна трусом. Никогда бы без нужды у неё язык не повернулся сказать такое вслух, причём ему в лицо. Просто экстренные ситуации требовали отчаянных мер, и Сакура как-то совершенно внезапно осознала, чем можно попытаться распалить в душе Учихи тот самый погасший фитилёк, ту жажду бороться за свои принципы. Возможно, она поступала себе в ущерб, но иного способа Харуно не видела: как он сам не раз говорил ей — она его раздражала. Пусть это не та эмоция, которую Сакура мечтала в нём вызывать, но всё же лучше гнев, чем апатия. Если Учиху начнёт доставать нечто столь назойливое и по своей глупости наивное, как влюблённая в него девушка, то это может дать волю и другим чувствам, к примеру, желанию избавиться от объекта раздражения. Это были базовые приёмы психологии, и Сакура надеялась, что они сработают, даже если ей было гадко и страшно на душе. Она действительно опасалась реакции Саске-куна на свою очередную речь, особенно задевшую его гордыню. В первый раз он попросту вырубил её; во второй использовал иллюзию, пронзив её сердце. Сейчас в арсенале Учихи не было ничего, кроме грубой силы и слов, того же психологического давления, которым пыталась воспользоваться она. Сакура, признаться, не хотела знать, какой метод ответа он выберет. Радовало то, что в комнате находился Шикамару, который не допустит рукоприкладства. Харуно также надеялась, что Нара понимал её стратегию, что это не просто нервный срыв горюющей девушки. Саске-кун резко отодвинулся от стены, нагибаясь вперёд; невзирая на то вялое физическое состояние, которое она заметила ранее, он ловко поднялся на ноги, выровняв спину, расправив плечи, из-за чего было легче осознавать, что он выше неё на голову, если не больше. В горле Сакуры появился тяжёлый ком, а тело почему-то передёрнуло, словно проявился инстинкт, подсказывающий отступить назад от опасного зверя. Но она не сдвинулась ни на миллиметр, не оторвала взор от Учихи. Он по-прежнему не снял свою маску беспристрастия, не выражая ничего, кроме безразличия, вот только было заметно в поднимающейся грудной клетке его слегка участившееся дыхание и то, как напряглась его челюсть, точно Саске-кун сдерживал что-то внутри себя. Он сделал шаг навстречу к ним, и рядом раздался шорох: наверное, Шикамару приготовился в любой момент остановить Учиху своим дзюцу. Но Сакура не посмела даже на секунду оторвать взгляд, чтобы осмотреться, чтобы обдумать какую-то стратегию защиты. В отличие от невозмутимого лица, в черноте глаз Саске-куна отражалось гораздо больше эмоций: точно языки Аматерасу, радужки еле заметно сверкали, наполненные раздражением. Харуно очень надеялась, что это именно оно — то самое чувство, ведь точно такой же убийственный взгляд она видела и в последний раз, когда Саске-кун решил показать ей, насколько ему неинтересны её признания в любви. Сглотнув страх, Сакура пыталась не моргать и держаться на месте, пока Учиха медленно приближался, пронзая её этим холодным и чуть ли не смертоносным взглядом. Наверное, если бы он мог, то давно бы избавился от неё, но с присутствующим здесь Шикамару было опасно проявлять какую-то агрессию. И всё же его задели её последние слова, то обвинение в трусливости — Сакура нутром чувствовала это. — Я уже лучше Узумаки только потому, что смог выжить, — совершенно спокойно произнёс Учиха, остановившись в паре шагов от неё. — Если это потешит твоё самолюбие, поможет крепче спать ночью после моей казни, лгать себе, что ты, находясь в таком немощном состоянии, хоть что-то там пыталась сделать, чтобы спасти меня, — я дам показания. В конечном итоге ничего не изменится: так или иначе, я всё равно умру. Его глаза завораживали своим интенсивным взором. Сакура не замечала ничего вокруг, даже Шикамару потерялся где-то на заднем фоне, что говорить о стенах камеры или простом ощущении холода. Она старалась не моргать, выдержать напор со стороны Саске-куна, ведь больше в этом мире не осталось никого, кто мог бы из личных побуждений лезть на рожон. Учиха никому не нужен, спасать его от него же самого никто не станет, и после смерти Наруто это бремя легло на её плечи. Она надеялась, что Узумаки на последних вздохах успел образумить Саске-куна, или что сам факт его гибели всколыхнул эту изолированную вселенную и Учиха хоть немного приоткрылся бы для других заботящихся о нём людей. Но, видимо, всё это было очередным плодом её фантазии. Он казался ещё более неприступным, чем до сражения с Наруто. Саске-кун упёрто верил лишь в тот исход, который мог сам предвидеть, не уступал своим глупым принципам, на которые иногда полезно закрыть глаза, особенно в случаях, когда на кону вопрос жизни и смерти. Харуно всё не могла понять: почему он отказывался видеть что-то светлое в своём будущем, почему не стремился выжить, победить, продемонстрировав данную черту своего характера ранее. Прищурив глаза, она сжала руки в кулаки, стараясь немо донести до Учихи, что он не прав, что он не должен опускать руки, даже не начав поединок против всего мира. Его чёрные глаза в ответ отражали лишь одно: это не её дело, он не просил о помощи. От такой немой перепалки в венах вскипала кровь. — Тебе лучше отойти от неё, Саске, — раздался голос Нары, проколов своей строгостью образовавшийся вокруг них вакуум напряжения. Харуно резко опустила голову, часто моргая, прогоняя скопившиеся на веках слёзы. В голове стоял гул, словно она пролетела сквозь огромную трубу, неудачно приземлившись на бетон, ударившись так, что выбило дыхание, что затрещали кости. Вмиг вернулись все ощущения: холод покусывал щёки и нос, а в грудной клетке всё клокотало от переживания. Она не хотела больше смотреть на Саске-куна. Свою задачу выполнила: у Шикамару будут ответы на вопросы, ведь Учиха сейчас согласится на всё, лишь бы избавиться от неё. Вдохнув полную грудь сырого воздуха, Сакура мысленно подавила бурлящие эмоции, отвернувшись к двери, пока её держали дрожащие от потрясения ноги. По телу проходили волны холода и жара, а к спине ощутимо прилипала футболка. Всё, чего она хотела, — покинуть это помещение. Саске-кун никогда не взглянет на неё как на друга, а мечтать о чём-то большем — себе дороже. Сейчас она хотела лишь помочь ему выжить, он же в ответ обвинил её в эгоистичности такого поступка. Это ранило, как Сакура и предугадывала ранее утром, обдумывая уместность данного визита. Но даже предвиденное такое поведение и отношение Учихи резало сердце, отчего больше не хотелось принимать участие в этом деле. Всё равно она вряд ли дождётся от него нормального человеческого «спасибо» за свои труды и бессонные ночи. Подняв руку, Харуно постучала по железной панели, вслушиваясь в шаги дежурного по ту сторону. Она спиной ощущала на себе тот самый интенсивный взгляд Саске-куна, но пыталась максимально игнорировать его, чтобы не показать ещё одну слабину и достойно покинуть помещение, дожидаясь Шикамару за дверью. — Увидимся позже, — вполголоса сказала Сакура, придвинувшись к слегка приоткрытой двери. — До свидания, Саске-кун, — и, проскользнув в узком проходе, она свернула направо, прислоняясь плечом к каменной стене, прижав к губам руку, чтобы не издать ни звука. Зажмурившись, Сакура даже не заметила, когда дежурный отошёл в дальнюю часть коридора, оставляя её одну. Она медленно сползла по стене на пол, прислушиваясь к едва доносящемуся голосу Шикамару. В висках ощущались пульсации, что распространялись вверх по скальпу, а пальцы неконтролируемо дрожали. Сакура притянула к груди ноги, обвив их руками, и положила на колени голову, вжимаясь щекой в жесткий материал штанов. Она старалась не придавать значения поведению Учихи — все они сейчас на взводе, и у него причин для грубости более чем достаточно. Сакура не думала, что разговаривать с ним будет легко — напротив, но и представить себе не могла, что встреча лицом к лицу с Саске-куном окажется для неё таким потрясением. После того инцидента во время церемонии на похоронах она ожидала чего-то иного, но, как всегда, это были лишь девичьи фантазии, которые Учиха разрушил несколькими оскорбительными словами. Подавив всхлип, она попыталась успокоиться. Будто насмешка судьбы: через стену находился мужчина, которого она любила больше жизни, за которым столько лет бегала по миру, пытаясь вернуть его домой, и сейчас ей меньше всего хотелось видеться с ним. Шмыгнув носом, Харуно прикрыла веки, вслушиваясь в отголоски знакомого баритона, дожидаясь возвращения Нары, чтобы быстрее покинуть это отвратительное, ломающее людей место.