deep down low

Чонгук находит его в туалете — как это всегда и бывает. В сопровождении характерных звуков Тэхён энергично опорожняет содержимое своего желудка, склонившись над фарфоровым ободком и вцепившись руками в сидушку. На вечеринках, подобной этой, такое происходит сплошь и рядом. Тэхён вздёргивает ладонь — не то просто здороваясь, не то сообщая, что не собирается останавливаться и Чонгуку следует поискать другое место, чтобы отлить. Ещё чего. Если Чонгука не смущает вид блюющего Тэхёна, то и его не смутит, если он слегка приспустит штаны. Дыхание Тэхёна выравнивается к тому моменту, как Чонгук заканчивает мыть руки и споласкивает раковину. Он прислоняется спиной к кафельной стене и дотягивается до рычага слива — вода оглушительно шумит на фоне незамолкающей музыки. Nickelback рвут к чертям колонки, и Чонгук даже ловит своеобразный кайф от всего происходящего. Он кидает влажное полотенце, и Тэхён вжимается в него с благодарным стоном. — Порядок? — Слишком много вермута, — хмыкает, и Чонгук видит, как к побледневшему, словно от морской болезни, лицу медленно возвращается здоровый цвет. Похлопав себя по карманам, Тэхён достаёт тёмно-синюю пачку Dirol. — Жвачку? — Нет, спасибо. — А это? Из противоположного кармана Тэхён достаёт то немногое, что осталось от когда-то длинного и элегантного мундштука и прозрачный пакетик с чаем. Который на самом деле не чай. Озорной взгляд карамельных глаз буквально вынуждает ответить согласием. — Ну конечно, — дразнит Тэхён с шутовской интонацией, раскручивая и продувая забившуюся трубку, — кто же откажется от божественной смеси конопляных. Они вдвоём заползают в ванную, свесив с одного края ноги и откинувшись на другой, Тэхён затягивается первым — тянет долго и помаленьку, как сказал бы Юнги — профессионально, с наслаждением прищурившись ровно настолько, чтобы видеть сквозь морок танцующее пламя зажигалки, и Чонгук невольно думает о том, что пакетика-то хватит не на один такой вечер. Во рту жжёт горечью, и он слизывает высушенную чаинку с нижней губы. — Ну как? — спрашивает Тэхён, кажется, спустя вечность. Или минуту. Или час. От соприкосновения тел разливается тепло, Чонгук пытается разбудить в себе брезгливость, но проваливается, толком и не начав. Тэхён не выглядит пьяным — немного потрёпанным, с взъерошенными волосами цвета сладких каштанов, покрасневшими влажными губами, маниакально горящими глазами — каким угодно, только не пьяным. Чонгук кивает: хорошо. Очень даже. Настолько хорошо, что почти дурно. Он мог бы поцеловать его сейчас, если бы не. Если бы Тэхён не блевал. Он мог бы дать ему в рот. Свой член. Было бы круто, если бы Тэхён сам предложил. Возможно, если бы он почистил зубы — или просто сполоснул рот, — Чонгук бы согласился. Возможно, он бы хотел занять одну из комнат и сделать с Тэхёном всякие вещи. Или чтобы Тэхён сделал с ним. В мире существует как минимум десяток миллионов вселенных, в которых они испробовали все из предполагаемых сценариев. Там, где спасует один Чонгук, подсуетится другой и так далее. Все повороты, до которых не дотягивается его затуманенный бошками мозг, истоптаны вдоль и поперёк в какой-то другой жизни. Но всё это «если». Чонгук выдыхает: — Охуенно, — мысленно делая скидку на то, как его голос растягивает гласные. Мысленно прощая себе дрожь в руках и волну возбуждения, хлестко прошившую вдоль позвоночника. В конце концов, можно же прожить без минета и поцелуев. До тех пор пока Тэхён не почистит зубы.