Они никогда не станут говорить об этом, им совсем не требуются громкие признания и дежурные фразы.
Почему? Наверное, это просто не нужно. Лишние слова и так тяжким, непривычным грузом оседают на сердцах, отягощая их еще сильнее, сковывая прозрачными оковами, которые не способен разрубить взмах любого привычного оружия. К тому же, все люди в какой-то степени лжецы, души которых со временем приобретают множество мутных оттенков - поддельных, зеркальных отражений прекрасных, истинных чувств. Одинаковыми, девственно-белыми мы можем лишь родиться, но никак не умереть. Жизнь направляет каждого человека по своей дороге, на которой всегда встречаются многочисленные ухабы и трещины лжи и обмана. И будь эта ложь в шутку или во спасение - истинное правосудие не знает оправданий, пощады и снисходительности. Красный издревле часто считался цветом, символизирующим сильную, искреннюю любовь. Но душа лгавшего о прекрасном чувстве, которого он никогда не испытывал, будет навеки окрашена в грязно-алый, похожий на давно запекшуюся, засохшую темную кровь, которой долго истекало израненное сердце лжеца, опутанное нерушимыми цепями греха, врезавшимися очень глубоко... Величайшие воины увековечены в славной истории, а их имена тиснены сияющим золотом в памяти многочисленных потомков как пример для подражания. Но душа тщеславного лжеца, всю жизнь тешащего себя и других выдумками победах, которых лгун никогда не одерживал, отливает во тьме безысходного одиночества фальшивым, трупным отблеском злата, подобным мертвенному, пустому свечению драгоценностей, оставленных в заброшенном, холодном склепе, хранящих вечную память о смерти... Но ужаснее всего придется тем, кто настолько ослабли, что обманули сами себя и продолжали шептать одну и ту же ложь, пока сами в нее окончательно не уверовали. Тем, кто своей же ложью отчаянно пытается уцепиться за размытые рамки призрачного, пустого, безжизненного мира выдуманного счастья и поддельных улыбок, тронувших окаменевшие лики тех, кого никогда не существовало. Души таких людей скованы безжалостным приговором глашатая смерти - бесцветной тьмой нескольких слов, в бездонности которой одновременно заключено все и ничего... *** Белый Демон никогда не склонял коленей перед своими принципами, не опускался до жалости или лжи самому себе, ни разу не позволял себе окончательно отступить и сдаться, навеки опустив окровавленные руки. Вновь и вновь, с неистовой, звериной яростью, наполнявшей сердца врагов почти суеверным ужасом, еще совсем молодой мужчина, воистину оправдывая свое прозвище, ожесточенно сражался за свои убеждения и тех немногих, кто был ему дорог. Бился за правое дело, не зная отдыха. Сильные руки могучего самурая одинаково крепко сжимали и оружие, обрывавшее нити множества вражеских жизней, и бездыханные тела немногих друзей, унесенных в лучший мир кровавым ветром - белесым маревом бесчисленных сражений. Один из сильнейших Джойши не раз чувствовал дыхание смерти совсем близко, но цепкие призрачные когти, окунувшие во мрак множество других, так и не сомкнули свою хватку на серебряной душе. Что-то незримое хранило того, кто был готов к смерти, как никто другой, кто мог встретить старуху, как равную. Ведь где-то внутри, в глубине души осталось нетронутым то, что всегда давало стальную решимость жить дальше, чувствовать, верить, поднимать оружие вновь и вновь. Решимость не сойти со своего пути, не утратить рассудок от вида бесчисленных, ужасных смертей вокруг. Решимость найти в себе силы остановиться, не кинувшись на верную, безусловно геройскую, но безрассудную и бессмысленную смерть после подлого предательства, ставшего окончательным приговором в долгой войне. И пока это невесомое и необъяснимое живет где-то души, эта душа будет сверкать серебром. Будучи еще ребенком, лидер Хьякка заключила безмолвный договор сама с собой, пообещав отречься от своей женственностиИх души хранит незримое. Утратив почти все, они обрели нечто более важное.
*** Редкие моменты близости этих двоих больше всего похожи на вырванные страницы из драматичного романа о чужой, совершенно незнакомой жизни, которую они могли бы прожить в полной мере, сложись все по-другому. Но были бы они тогда собой? И Гинтоки, и Цукуё не замечают, что неосознанно выбирают временем встреч, все еще кажущихся случайными, самые глухие, темные ночи. Столь сильные, непреклонные, непоколебимые, прошедшие через многое, скованы цепями безмолвного страха перед тем, что солнечный свет однажды обрушится палящим клинком, навсегда разрубив невесомый, тончайший миг столь желанной близости, творящей истинное чудо оживления израненных душ. Близости, разливающейся по телам, подобно теплому, целебному нектару. Самураю, прошедшему сквозь тьму, не нужен свет, чтобы узреть, в полной мере почувствовать ее рядом - только эта женщина пахнет так, как, наверное, должны пахнуть ангелы. Он никогда не забудет желанный, любимый запах, смешивающийся с табачным дурманом курительной трубки, кончик которой привычно покоится меж пальцев изящной ладони. Сребровласый мужчина обожает поглощать сладости в немереных количествах, не слушая дежурных упреков крикливого Шинпачи. Разумеется, темноволосый мальчишка ведь не знает, просто не может знать, насколько острее, желаннее, ближе после вкуса сладкого становится легкая, едва ощутимая табачная горечь теплых, нежных губ. Губ, прикосновения которых будоражат кровь, жгут разум, подобно удару тока, сводя ленивого самурая с ума, подобно кровавому упоению ожесточенных боев прошлого. Но Цукуё не ест сладкого, женщина ненавидит то, что так любит он. Причина проста - после вкуса губ бывшего Джойши все сладости мира кажутся неумелой, жалкой подделкой чего-то остро, жизненно необходимого, приятно туманящего рассудок сильнее самого крепкого алкоголя. Но Гейша Смерти никогда не признается в этом. Иначе она не была бы собой. Многие моменты встреч стираются из памяти, он Цукуё никогда не забудет ни с чем не сравнимую бережную негу прикосновений непривычно сильных рук, властно скользящих по уже оголенному, стройному стану. Не забудет прерывистое, шумное, горячее дыхание совсем рядом, от которого кожа покрывается мурашками вожделения, а сухой пепел в омертвевшем сердце вновь каждый раз обращается в жаркое пламя, распаляя в душе пожар чувств. Все желание сдерживаться тут же бесследно исчезает, резко, порывисто бросая женщину в мужские объятия, в очередной раз толкая двух людей к последнему шагу освобождения, за которым скрыта манящая бездонность пламени и жизни... *** Но эти редкие мгновения, словно мимолетные обрывки - не принадлежащие всему остальному миру, существующие лишь для двоих. В повседневной жизни вместе с Гинтоки почти всегда идут рядом те двое, кто дорог ему почти не меньше ее. За Цукуё чаще всего неспешно следует отряд преданных подчиненных из Йошивары, боготворящих своего лидера, готового без колебаний отдать за них свою жизнь. И при случайной встрече самурай и гейша ведут себя довольно предсказуемо, в чем-то даже шаблонно - женщина коротко кивнет, а мужчина лишь приветственно поднимет ладонь, другой рукой ковыряясь в носу... Нередко во время разговора Гинтоки может отпустить какую-нибудь глупую шутку в адрес Цукуё. Покраснев, женщина прицельно метнет кунай в спасителя Йошивары, а подчиненные лидера Хьякка, испуганно перешептываясь, поднесут ладони ко ртам, скрытым за темными повязками. Шинпачи и Кагура бросятся на помощь окровавленному лидеру Йородзуи, и встревоженным детям никогда не придет в голову, что Белый Демон с легкостью уклонился и от сотни подобных бросков, если бы действительно этого желал...Возможно, однажды это должно измениться.
Но кто знает, не будет ли лучше, если все останется именно так? Ведь лишь ночью, в мягком лунном сиянии блеск серебра ослепительно ярок и чист, как никогда...