Ты вернешься, обещай, мне играть...

      Я сидела в едва освещенной комнате. Руки дрожали, и пальцы легонько касались клавиш пианино. Легкая музыка раздирала глухую тишину. Темноту начал пробивать месяц своим едва заметным лучом, прошедшим через приоткрытое окно. — Вновь разлука, или ноль, — дрожащий голос медленно зазвучал в комнате. — Ты сыграй Шопена, — звонкая, но тихая нота полностью разорвала тишину. — Форте — радость, пиано — боль, Чтоб душа запела…       Я быстро перебирала пальцы по клавишам и напевала. Тихий и звонкий голос не был слышен за всхлипами и дрожью. Я плакала. Плакала от своей слабости и боли. Зачем выходить на прогулку, если все равно через несколько дней я вообще не смогу встать на ноги. Буду лежать среди цветов, под толстым слоем холодной земли… — А в окне лишь пустота, — ​​подняла глаза на окно, из которого лился свет. — Клавиши разбиты… Но запретная любовь… Мною не забыта.       Я остановилась. Ударила по давно надоевшим клавишам. Каждый божий день сижу здесь, разучивая и так заученную мелодию. Когда-то эта песня приснилась мне во сне, и теперь я напеваю ее с надеждой. Надеждой встретить его до того рокового дня. В десять лет у меня обнаружили рак. Он появился не понятно откуда, и только после долгих исследований и анализов мне сообщили ужасную новость. Игра судьбы, значит?.. Почему все именно так?.. Где-то по этому прогнившему миру ходит мой соулмейт, с точно такой же болезнью. — Пусть лишь в сердце, — я снова начала свою песню. — Пусть едва, как детская обида, — а разве не так? Детство разбила на маленькие кусочки болезнь. Не было ни друзей, ни тех, кто поймет. — Ты вернешься, обещай, мне сыграть…       Когда-то во сне ко мне пришел мальчик. Я хорошо запомнила его внешность: светлые волосы и два прекрасных изумрудных глаза, как у кота. Он пришел ко мне на десятилетие, затем на шестнадцатилетие, и вот, сегодня снова. Мне уже восемнадцать, а вся моя жизнь, если ее еще так можно назвать, забрала больница. Все время в палате со смертельно больными людьми, это вам не шутки. Они смотрели на меня, как на клоуна. А что? Восемь лет болеть раком, и ни разу не измениться во внешности, только становиться все красивее, как говорила мама. Видеть, как другие плачут и медленно умирают… Такова судьба соулмейтов — болеть и стараться вылечиться, но это только отвлечение, ибо не вылечишься, пока не встретишь свою родственную душу. Моя, видно, не спешит увидеть меня. Или, может, не спешу я?.. — Ты вернешься, обещай, мне играть Шопена, — вытерев слезы, Мари снова заиграла мелодию. — Ты вернешься, обещай, мне играть… Слова, что повторял мальчик, превратились в песню?..                                            *** — Мадам Дюпен-Чен, попрошу зайти в кабинет, — из-за белых дверей выглянул старый врач и сквозь толстые линзы очков искал женщину. — Мадам Дюпен-Чен?       Никто так и не появился на окрик врача, потому месье Франц пригласил следующего пациента. И даже не догадывался, почему не пришла мать его пациентки. А может, это и к лучшему, потому что новости все же плохие. Не очень приятно сообщать о скорой смерти ребенка родителям.       На несколько этажей выше, в палате, лежала я. Я приковала свой взор к белоснежному потолку, и не желала слушать маму. Зачем слышать надоедливые слова, которыми она старается ее утешить. Все будет хорошо? И когда будет хорошо, если мне от силы осталась неделя? — Маринетт, поговори со мной, — голос женщины был очень тихим, и едва сдерживался, чтобы не разорваться в громком плаче. — Доченька, нам тоже плохо.       Но в ответ была тишина. Я не хочу говорить с ними, потому что не поймут. Как родители, которые уже преодолели свою болезнь, могут понять меня. Я стою между жизнью и смертью. Не знаю, куда делать шаг. Но есть ли у меня возможность выбирать?       Двери палаты с шумом открылись, и ко мне завезли какого-то парня. Врачи быстро метались то к нему, то от. Подключали к аппаратам, и только через несколько минут ушли, оставив только медсестру, что записывала данные. — Адриан Агрест, значит, — Мэри, именно так звали медсестру, прочитала имя парня из паспорта и вернулась к нам. За эти годы, проведенные в больнице, мы стали хорошими подругами, но вот я до сих пор больна, а она уже проходит практику в медицинском университете. — Вы знаете, кто это?       Она выглядела спокойной и только немного удивленной. — Я знаю, — мама поднялась и подошла к нему. — Это сын Габриэля Агреста. Он как-то к нам в пекарню наведывался. А что случилось? Мэри несколько минут рассматривала Агреста, а затем записала все в документы. — У него перелом руки, ноги и сотрясение мозга, а также несколько незначительных ран. — Нет, ты не поняла. Я имела ввиду, что случилось с ним. Почему он здесь? — мама осторожно коснулась руки парня и посмотрела на Мэри. — Парня сбила машина. И скажу так, он родился в рубашке, если от такого удара обошелся только несколькими незначительными повреждениями. — С ним все будет хорошо? — через хрипоту, наконец, подала голос я. Ко мне в палату еще никогда не попадали такие пациенты. Обычно всегда больные раком или туберкулезом. — Надеюсь.                                        ***       В темноте палаты было слышно только писк аппарата. Я не могу спать. Как спать с такой новостью?.. Сегодня после времени посещения месье Франц пришел ко мне с «отличными» новостями. Он решил, что это будет нужным для меня, да и он не может скрывать этого. А что? Почему бы не рассказать, что мне осталось жить до завтрашнего вечера? Конечно, новость просто чумовая, феерическая. И что теперь? Не думаю, что тот парень найдет меня здесь.       С соседней кровати послышался кашель и слабый голос. Я быстро поднялась и подбежала к нему. Как бы я ненавидела помогать, но он в этом нуждается.        Адриан смотрел на меня из-под едва поднятых век и улыбался. Улыбался так скромно и радостно? Я наклонилась к нему и прижала руку ко лбу, нет ли у него случайно температуры. Но сразу убрала, потому что он смотрел уже не приветливым, а злым взглядом. — Я Маринетт, твоя соседка по палате, — голос звучал тихо. Надеюсь, он услышал. — Что я здесь делаю? — через хрипоту ответил парень. — Тебя сбила машина, поэтому ты сейчас в больнице. — Давно? — Адриан едва произносил слова. — День, — лучше отвечать скованно, Маринетт, чтобы не привлекать к себе внимание. — Ко мне кто-то приходил? — фраза вышла мятой, и с нотками боли. Боже, как не хочется ему отвечать. Зачем вообще подходила? — Никого не было.       Ответа я так и не дождалась. Он закрыл глаза, и из-под ресниц медленно стекла слеза. Ничего не понимая, я пошла и села на кровать. Я ничего не чувствовала к нему. Не было ни жалости, ничего. Дюпен-Чен давно умеет владеть своими эмоциями и не использует их на людях. Весь страх, боль, сострадание, я замыкаю в себе. Но когда возвращаюсь домой и сажусь за пианино, то все накопленное вырывается наружу. — Маринетт? — Адриан говорил уже гораздо лучше, но все равно скованно и тихо. — Ты еще здесь?       Тишина. Я не собиралась подходить и играть типичную роль. За все эти восемь лет я видела много разных людей и все они только использовали прежнюю доброту. Выковали стальной характер, но слабую душу. — Маринетт? — Агрест уже почти выкрикнул имя, но ответа не услышал. — Неужели она спит? Ну, спи.       Я тихонько легла так, чтобы видеть парня. Он попытался сесть, но это выглядело жалко. Через несколько попыток все получилось, и Адриан взял телефон с тумбочки. Прочитав и покляцав, блондин отбросил гаджет и закрыл лицо руками. — На что ты надеялся, Адриан? — он говорил через слезы. — На то, что папа выделит минутку, чтобы узнать где сын? Идиот. Какой ты придурок Адриан. И машина. Черт, как я хотел с всем этим покончить. Мир издевается надо мной?       О чем он говорит? Я, затаив дыхание, пряталась под одеялом, и внимательно слушала каждое слово парня. Стоп. Значит, он сам бросился под машину? Дурак, что ты делаешь. Не выдержав всего, я вскочила с кровати и быстро подошла к шокированному Агресту. Став напротив блондина, я взяла его за края майки и потянула на себя. — Идиот, что ты такое говоришь? — взгляд прожигал в парне дыру. Еще никто не видел меня такой злой. — Под машину решил прыгнуть. Придурок. Живи и наслаждайся жизнью, что тебе мешает? Плохие отношения с родителями? Наплюй и живи. Тебе такой шанс дан! — Да что ты можешь знать обо мне, чтобы так говорить? — Адриан резко откинул руку, и теперь сам сжигал меня взглядом. Кажется, ему было глубоко плевать на все, даже на то, что я едва не упала. — Не лезь в мою семью. Дура.       Последнее слово точно было лишним. Я только стукнула ногой и с полными глазами злости сжала кулаки. Еще никакая персона не доводила меня до такого состояния. — Что я могу знать? — я ​​выкрикнула слова с истеричной ноткой. — Я больше тебя видела в этом гнилом мире. Но такого гада — впервые. Мне многие грубили, крыли матом, издевались, но чтобы бить — никто. — Сама виновата. Зачем ты пихаешь свой нос в мои дела. Кто ты мне такая? Подруга, сестра, девушка? Кто? — холодные слова сами слетали с губ парня. Но действительно, кто я для него? Просто соседка по палате, не больше. — Помочь хочу, вот и все, — из последних сил выдавила я. — Катись ты со своей помощью, — Адриан уже сам понял, что перегнул палку, но ненависть, что медленно захватывала ум, все перекрыла туманом. — Идиот, — бросила я и пошла к своей тумбочке. Вынула наушники и села на подоконник. Сон как рукой сняло, да и пофигу уже на все. Завтра все равно умирать. Зачем миру такой человек, как Маринетт Дюпен-Чен? Верно. Нету толку ей жить.       Я не смотрю в сторону Агреста, слишком сильно он обидел. Я часто чувствовала на себе его взгляд, но была поглощена музыкой и своими размышлениями. Мыслями о смерти, верно. Именно они окутали мой ум и сеяли только больше глупостей. Слова из песни только подлили масла в огонь, что я и не заметила, как сказала их вслух. — Светит Луна в небе одна… Не для меня светит она.       Адриан только хотел что-то сказать, как понял, что обращалась я не к нему. Слова привлекли внимание, но парень проигнорировал. Зря. ***       Утро в больнице не выдалось хорошим. Ночь парень и девушка провели в телефонах, не обращая внимания друг на друга. Им было все равно на чувства и на то, что, возможно, они ранили своими словами других. Да что там говорить, Маринетт вообще не хотела ценить других людей. Годы оставили след.       Их тишину прервали врачи и медсестра, пришедшие проверить состояние пациентов. — Доброе утро, — с радостью сказала Мэри. — Маринетт, как там твое настроение? — Нормально, — с нотками «мне на все все равно» сказала Дюпен-Чен. — Домой поедешь, или снова останешься здесь? — с интересом выкрикнула Мэри и начала проверять состояние подруги. — Я бы советовала поехать и провести время в кругу семьи — уже шепотом добавила Кьюри. Конечно, она знала о болезни Мари и только поддерживала ее. — Лучше останусь здесь. Не хочу видеть их. Боюсь, не выдержу, и все расскажу. Ты же знаешь, как меня это все выводит. — Ну, как хочешь, — девушка только пожала плечами и улыбнулась. Они и не замечали, как за ними присматривает Адриан. Он буквально сверлил их взглядом. Все таки Агресту очень интересно, о чем перешептываются девушки. — Да, а теперь ты, Адриан Агрест, — с радостью подбежала Мэри к нему. — Рука, нога, что болит? Рассказывай, у меня времени мало.       Пока они говорили, Маринетт села на подоконник и достала блокнот с рисунками и стихами. Это было небольшим отвлечением от всех проблем. Мари писала сама. Различные драматические, и даже случались веселые сюжеты. Этот секрет не знал никто. Дюпен-Чен очень умело скрывала большой блокнот. Но на этот раз допустила ошибку, и Адриан заметил красную книжечку.       Маринетт имела большой талант к рисованию. Без каких-либо уроков или помощи, она писала прекрасные портреты и пейзажи, к сожалению, только нескольких небольших панорам города из окна больницы и пекарни. — Маринетт Дюпен-Чен, через пять минут жду тебя в моем кабинете. Будем пить чай, — из размышлений ее вырвал крик Мэри. Ну очень эмоциональная эта девушка. — Хорошо.       После того, как Маринетт покинула палату, к Адриану пришли самые дорогие люди. Те, кто готов помочь и поддержать в любую минуту. Те, кто всегда были рядом, и эти мгновения сразу становились незабываемыми. Лучшие воспоминания у Адриана связанные с Ляифом и Сезер. Эта парочка стала для парня семьей, будто брат и сестра. — Агрест, идиот, ты нас так напугал! — Алья со слезами бросилась на шокированного друга и чуть не задушила в объятиях. Конечно, она была рада видеть «брата», но в то же время была очень зла. — Мог бы позвонить. Мы, значит ходим, нервы себе едим, а ты тут валяешься! — Аль, спокойно, — Нино положил руку на плечо девушки и сел возле зеленоглазого. — Ты как, бро?       Адриан сразу изменился. Вся боль и ненависть исчезли, и на лице засияла милая улыбка. Хотя парень и выглядел измученным и избитым, но сил обнять родных хватило. — Эй, Адриан, ты чего? — диджей едва произнес пару слов. Все таки много сил в блондине осталось. — Нин, Аль, вы даже не представляете, насколько я рад вас видеть, — с детской радостью сказал пациент. — Я придурок! Извините. Я хотел покончить со всем этим как можно раньше.       Друзья только переглянулись и с сожалением посмотрели на поникшего Агреста. Он таким бывал часто. А что еще можно сказать? Парень рос без мамы восемь лет, отец не занимался воспитанием сына, а няни, что преследовали блондина, только раздражали и не интересовались жизнью или проблемами Адриана. Восемь лет издевательств, а в главные моменты жизни — игнор. От милого мальчика остался только образ. — Пацан, да не парься. Главное, что ты жив. И теперь все только мелочи против того, что ты пережил. — Нино, ты… — Адриан запнулся среди фразы, обдумывая информацию. А нужно ли вообще друзьям знать, что у него рак, и неизлечимый? Зачем ломать жизнь другим собой? Умрет на днях и все, никто не будет париться. Но какое-то странное ощущение на душе заставляло признаться. Как только парень решился сказать правду, то в палату зашла сердитая Маринетт и, не обращая внимания на несколько пар удивленных глаз, прошла и упала на кровать. — А это кто? — не отрывая взгляда от синеволосой, выдала Алья. — Маринетт, моя соседка по палате, — с ненавистью ответил Агрест. — Мисс пихаю свой нос везде.       Сезер только еще больше удивилась словам друга. Чем эта девушка успела так навредить Адриану, что он так к ней относится? Но даже немой ответ Нино не помог рыжеволосой. — Эм… — блогерша старалась связать слова вместе, но почему-то все было бесполезно. — Я Алья, а это Нино.       Девушка подошла к зарытой в подушки Маринетт, и попыталась начать разговор. Но глухая тишина только насторожила ее. Дюпен-Чен сердито подняла голову и окинула, уже перепуганных людей, холодным взглядом. — Маринетт Дюпен-Чен, — со стальными нотками в голосе ответила она, и достала из-за тумбочки гитару. — Что тебе надо? — Я просто, э… — Алья была очень удивлена ​​и сбита с толку. Еще никто так не разговаривал с ней. — Аль, отстань от мадемуазель Маринетт. Эта стерва только умеет, что все портить и лезть в жизнь и души других. — Адриан, не говори так, — Нино, который все время спокойно наблюдал со стороны, наконец произнес слово. — Ты, вообще-то, к девушке обращаешься.       Между друзьями едва не завязалась драка. Если бы не Алья, то Нино точно врезал Агресту по морде. И было бы всё равно, больной он или нет.       Маринетт спокойно наблюдала семейную драму, и только иногда бросала печальный взгляд на часы. Ее жизнь буквально убегала через пальцы, как песок. Что минуты уменьшаясь до минимума. Трудно поверить, что такая на вид здоровая девушка может умереть прямо сейчас. Врач не сказал точное время смерти, этого знать невозможно, но хватило и тех слов.       Маринетт и не заметила, как приковала взор к надоедливой стрелке часов. Она замерла. Черная деталь остановилась на шестерке. Шесть вечера. Скоро должно закончиться время посещений, но почему-то гости Агреста не собирались куда-то идти. Да, её как-то не волнует их присутствие. Сложно… Почему она себя обманывает? Также хочется, чтобы посетили друзья, знакомые, одноклассники, кто-то, кроме родителей. Из всех друзей, Мэри — единственная.       В палате давно наступила тишина. Только ее чуть прорывали ноты, что наигрывала Дюпен-Чен на гитаре. Адриан уснул, все-таки он еще усталый и не отошел от травмы, а Нино и Алья не хотят покидать его. Потому, устроившись на креслах, пара зачарованно слушает прекрасную мелодию, даже не догадываясь о тексте.       На несколько минут Маринетт прекратила прекрасную игру и подняла телефон, чтобы поговорить с папой. — Алло, — голос девушки сразу стал радостным и светлым. — Привет, Маринетт, — с другой стороны трубки послышался не менее радостный баритон. — Извини дочка, мы не смогли приехать, навалилось столько работы. — Ничего, папуль, — на секунду в глазах Мари заблестели слезы, которые она быстро «сунула» обратно. — У меня здесь все хорошо, поэтому можете не волноваться. Возможно, мама рассказывала, что у меня новый сосед. Представь, сам Адриан Агрест.       Боже, Маринетт, кого ты обманываешь? Хорошо у нее все, если бы. Отклонив телефон от уха и закрыв динамик, девушка едва подавила слезы и истерику. — Прекрасно. Вы там не ссоритесь хоть? А то я знаю твой буйный характер. — Нет, ты что такое говоришь. Мы подружились. Алья и Нино только удивленно переглянулись. — Почему она врет? — Не знаю, Аль, не знаю. — Ой! Мари, солнце, извини у меня здесь завал. Перезвоню завтра. Все, целую, пока. — Пока.       Завтра, значит. Интересно. А знаете, в глубине души я верила, что все будет хорошо. Что мой соулмейт найдется до сегодняшнего вечера, и мы оба останемся жить. Не могу этого объяснить. Это чувство было подобно лучику света, какой бьет через темное, грязное облако. Маленький огонек надежды среди неутешительных фактов. К сожалению, уже погас.       Маринетт снова взяла в руки гитару, и последний раз взглянула на часы. Из-под пальцев вылетала спокойная мелодия, и в ритм с ней девушка начала петь. Ее голос ударил по задремавшим друзьям Агреста и по самому парню, что уже просыпался, но так и не решился открыть глаза. — В последний раз пускай меня обнимут сухие листья сильно обгоревших веток, — голос звучал спокойно, но легко читалась боль девушки. — Они поймут меня, а значит, не отнимут надежду на спасенье заражённых клеток.       На последнем слове Мари сделала паузу и просто играла мелодию. Текст песни быстро нанес удар Альи, что уже поняла о чем поет Дюпен-Чен. По темнокожей щеке стекла скупая слеза Нино… — Я распадаюсь на куски погнившей плоти, — жестоко, но правда. Голос начинал дрожать, но Маринетт не обращала внимания, продолжая затуплять всю боль. — Душа молчит, окутанная белым мраком.       С кресел едва слышен плач Сезер. Рыжеволосая даже представить не могла, что это только начало. Что они видятся в первый и последний раз. — Я — птица без крыла, мечтаю о полёте, — Маринетт блаженно прикрыла глаза и задумалась обо всем, что накопилось. Я мечтаю стать дизайнером — первая заветная мечта маленькой, пятилетней Мари. Я мечтаю закончить школу — в девять лет на всю пекарню заявила Дюпен-Чен. Я мечтаю выжить… — желание, что загадала восемнадцатилетняя Маринетт Дюпен-Чен, когда задувала свечи на торте. Но какая ирония — ничто не сбудется. Шутка судьбы, да? Жестокая шутка… Мари сделала паузу, остановила музыку струн и засмеялась. От спокойного и сдержанного смеха через несколько секунд ничего не осталось и пространство разорвал истерической хохот. — Я насмерть разобьюсь, я — заражена раком. — Маринетт, извини… — сквозь тишину сказал Агрест с болью в каждом слове.       Маринетт только хмыкнула. Извиняется он. Понадобилось много сил для восстановления сердцебиения, и чтобы поставить на место стальной характер. — Ничего, — с улыбкой ответила девушка и снова посмотрела на часы. Семь вечера. — Ты не первый, кто так говорил. — Когда? — сквозь слезы сказала Алья, которая не могла говорить и едва преодолела себя. — Когда это должно случиться? — Скоро. — Когда же? — не унималась Сезер и только ловила полные слов «воздержись» взгляды Нино. — На днях, — Мари наконец опустила глаза на присутствующих. Красные, стеклянные хрустали.       Никто так и не спросил, почему ты так нормально выглядишь, если у тебя рак и скоро умрешь? Никто не заметил, что девушка чего-то не договорила. Никто не спросил, что она чувствует перед смертью. И это только к лучшему. Маринетт не терпит допросов, вопросов в свою сторону. Глупых и нелепых слов утешения. Это совсем не нужно юной Дюпен-Чен.       Время медленно утекало, и стрелка надоедливых часов падала по числам. Алья и Нино уже давно ушли, пообещав вернуться завтра раньше. Адриану ввели лекарство и теперь парень спал. Тишина… Никто не заходил в палату. Никто не проходил мимо. Маринетт открыла окно и спокойно вздохнула ночной воздух. Последний раз. Последний раз окинула Париж печальным взглядом и дописала прощальное письмо. Оно промокло от слез девушки, но оставалось радостным и с запахом ванили. Хоть какая-то частичка Маринетт.        Девушка закрыла окно и положила белый листочек на тумбочку. — Ну что, мир. Ты меня преодолел. Поздравляю, — с грустью, да что там с грустью, с огромной болью и отчаянием сказала Мари в пустоту. — Сейчас усну и все. Осуществится худший кошмар, — я буду лежать в цветах под толстым слоем земли.       Закутавшись с головой в одеяло, девушка закрыла голубые глаза. Сон быстро забрал в свои руки Маринетт, все-таки предыдущая бессонная ночь дала о себе знать. Легкие лучи Луны прошлись по темным волосах девушки, по чуть дрожащим ресницам и по холодным губам. Никто не посмел вырвать Маринетт Дюпен-Чен из сладкой муки любимого парня во сне. Не сейчас…       Часы ударили полночь. По палате опустился туман.        Утром, на следующий день, в больнице будет бушевать хаос. Врачи будут бегать по палатам в поисках Адриана Агреста, которого еще в пять забрал отец на лечение в другую, лучшую больницу. Но никто об этом не знал. Агрест старший увез сына в Америку. А почему бы нет, все равно у дизайнера там работы на несколько месяцев. Адриан не хотел покидать родной город, друзей и Маринетт? Блондин не хотел оставить девушку там саму по себе, перед лицом смерти. Но подчинился воле отца. Сломался…       Мэри в поисках парня громко хлопнет дверью палаты Маринетт. Слабый поток воздуха прошел по раскинутым волосам девушки и сбил письмо. Листочек пролетел по комнате и опустился на темный пол. Через шторы прошел светлый лучик солнца и озарил белое лицо Мари. Она не двигалась. Глаза закрыты, а холодные и синеватые губы замерли в милой улыбке.       Солнце сильнее прорвалось между шторами палаты и упало на приоткрытые глаза. Маринетт уже несколько минут пробивает дыру в потолке. — Живая?..