***
Звезды сверкают слишком ярко этой ночью. Так ярко, словно желают оповестить весь мир о чужом счастье, отбрасывая свой холодный свет прекрасного на окровавленные тела. Бывшие друзья, враги, просто живые существа. Нет никакой разницы, если на чужую шею падает ярлык с черными буквами. „Заказ”. Конечно, быть одним из грозных Опустошителей никогда не было праздником. Это была сложная работа, где нельзя было терять свое лицо. Лицо-статус в этой опасной команде. Играть роль вселенского отброса, чью душу заставляет дрожать в неистовом танце лишь звон ярко горящих юнитов. Да и этот расклад всегда приходился ему по душе: никакой ответственности, красивые женщины и целая компания таких же „счастливцев”. Свобода. Открытые дороги глубоко космоса, где нет законов, кроме их святого кодекса. Грабь кого хочешь, трахай кого хочешь. Бери то, что твоё, и пусть судьба будет к тебе благосклонна. Возможно, никто из них и не верил в этой дурацкое слово „судьба” и никогда не обращался к небесам с немым „спасибо”. Но у каждого было то, во что хотелось верить. Так и у Краглина было то, чему он верил больше своих мыслей. Для него был верен лишь один путь. Путь, где он будет видеть капитана. Своего капитана. Быть псом-приговор. Этому всегда учили улицы его родной планеты-колонии. Но быть псом Йонду Удонта-совершенно другая игра. Игра в свободу, которая ему нравилась.***
Вытирая свой драгоценный складной нож, Краглин часто погружался глубоко в мысли. Так глубоко, что только неистовый рык капитана мог вернуть его обратно. И даже если эти мысли-воспоминания совершенно не нравились первому помощнику, он вновь и вновь вспоминал свой долгий путь к свободе. А дальше, как в старом черно-белом кино: быстрые картинки, вызывающие тошноту. Вот он еще совсем маленький. Родной свет металлических огней улицы красных фонарей и разбитые губы за плохо обработанного клиента. Еще будучи ребенком, он попал в этот грязный мир гнилой роскоши и глухих криков продажных женщин по воли добрых рук. Но он никогда не жаловался. Быть слабым перед теми, кто с удовольствием опустит твою голову в грязь, потоптав достоинство острым каблуком? Он был ребенком, а не дураком. Кормили хорошо, а звон юнитов из чужих карманов приятно грел душу. Новый покупатель, новые деньги. Он так привык жить по законам того времени, что даже страх предательски отступил, открывая новую дорогу перед юношей. Но время шло, а мысли о месте вечной подстилки для отбросов в этой гнойной яме заставляла задыхаться так, словно чьи-то крепкие руки ласково сковали хрупкое горло, задерживая на губах тихий крик ужаса. Разумеется, новый путь не был лучше его жизни местной шлюхи. Ножи, пистолеты и вечный холод в голубых глазах. Платили за насилие хорошо, да и такой тип заработка нравился еще юному Обфонтери куда больше, чем вилять хвостом перед отвратительными стариками в дорогих костюмах. Стыд? Боль? Нет. Скорее, отвращение. Иногда этот ком злобы на самого себя и свою беспомощность подступал к красивому горлу с такой силой, что хотелось запустить шальную пулю себе прямо в голову. Смыть с себя эти липкие прикосновения, от которых душа покрывалась обжигающим слоем гнили и ржавчины. Содрать кожу с худощавого тела, чтобы больше никогда не видеть клеймо чужих поцелуев. Грязь. Но бежать было некуда. Он, словно загнанный в клетку зверь, не знал пути отступления. Убить. Убить. Убить. Смыть с себя этот груз отчаяния. Попытки найти свое лекарство среди смерти таких же больных и отбитых, как и он сам, оказались ничтожными. За его плечами осталось так много, что даже звуки собственного имени уплывали из сознания, оставляя его наедине с темными демонами. Совсем один. Опять. Когда грязный смог, застилающий жизнь и глаза серой дымкой, достигал своей точки кипения, руки Обфонтери сами тянулись к холодному орудию, а ноги уносили прочь. Туда, где он мог вновь окунуться в эту кроваво-красную симфонию, которая в миг заставляла его сознание погружаться в сладостную негу. Красный. Он определенно любил красный. И красный спасал его. Умыться еще теплой кровью и понять, что есть путь вперед. Ощутить на себе эти бархатные объятия, упиваясь собственной силой. И никакая дурь не могла сравниться с это всепоглощающей силой. Его личный наркотик, способный излечить больную душу. В тот вечер тоже ярко горели звезды. Это должна была быть очередная охота на одного из новоприбывших преступников, которой он развлекал себя и своих клиентов. Простой загон домашнего скота, ничего серьезного. Но только когда железная хватка перекрыла доступ кислорода, он понял, как просчитался. Просчитался, словно маленький капризный ребенок, желающий свою игрушку назад. Воздух кончался катастрофически быстро, а акулья ухмылка становилась только шире.„Что-то потерял, щенок?”
И „щенок”, рыча, посылал злые слова, которые с тихим скрежетом вырывались из сжатого горла, но это было больше похоже на шипение ужа перед черной мамбой. Полы плаща раскрылись с режущим слух шелестением и этот дьявольский свист, из-за которого ледяные мурашки целыми волнами бегут по хребту, призывающий стрелу-смертницу. Но тогда весь мир Краглина сжался в совершенно незначительную детальку, а сам он потерялся в жужжащих звуках симфоний. Глаза. Эти красные глаза, наполненные кровью со льдом, были слишком пустыми. Глаза без цели, без света. Одно холодное безразличие и пустота. Как и у самого Краглина. Руки ослабили хватку, но твердый удар прошелся прямо по челюсти, оглушая. Металлический вкус сразу же оказался на губах, а неприятная резкая боль заставила криво поморщиться и осесть на ледяную поверхность грязной улицы. И лишь этот взгляд. Красные глаза, которыми можно убивать, лечили лучше криков и просьб о милостивом спасении. И тогда он понял, что пропал. Пропал как личность. Пропал навсегда в этой тягучей пучине, из которой нет пути назад. Если и быть псом, то только его. Если следовать за кем-то, то только за ним. И пусть весь мир подавится своей ядовитой желчью. Он найдет свой путь к свободе. И, возможно, ключ к этой заветной двери стоит прямо перед ним.***
Очнулся Обфонтери далеко за полночь, продолжая начищать бедное орудие. Совсем размяк. Эти мысли занимают слишком много места в его прокаженной голове. Но он не может откинуть их. Да и нужно ли? Это ведь его жизнь. Да, его наследие-это гнилое прошлое, у которого не может быть той жизни милого семьянина, попивающего чай в старой доброй Англии. Но он сам знает то, что ему нужно. Его особая потребность, ставшая важней необходимого кислорода. И пока туманная голова погружена в тягучие думы, ноги отведут его туда, где ему вновь помогут забыться. Изученный маршрут, по которому он ступал уже тысячи раз. Путь к свободе, который он долго искал; к которому так долго шел. Мог ли он подумать, что его свобода-это злобно рычащий капитан мародёров, способный уничтожить все, закрыв глаза на свою глубокую боль? Нет. Но жизнь любит испытывать своих детей. И пока Йонду будет жадно впиваться в его тело, хитро ухмыляясь своему верному псу, он вздохнет полной грудью, растворяясь в запахе крови со льдом. В запахе любимого капитана, который находит свое спасение в нем. И, возможно, этот дуэт-злая шутка судьбы, но они знают, что их красная нить не разорвется никогда.