Межкультурная коммуникация. Уровень: звезда на ёлке

– А почему мы не можем доехать до Красной Площади на машине? – спросил Юри, оглядываясь по сторонам. Вывески с совершенно незнакомыми буквами, таблички, плакаты, реклама – иногда ему даже хотелось остановиться, рассмотреть и узнать у Виктора, что там написано. Однако Кацуки казалось, что тормозить на середине улицы и глазеть по сторонам – это моветон, пусть даже Никифоров в Японии поступал именно так. На днях Виктору пришло в голову, что нехорошо иностранцу, приехавшему в Россию, все время сидеть в культурной столице – надо бы и в обычную наведаться. Юри выступил только за, поскольку раньше (когда он приезжал на соревнования) ему было попросту не с кем погулять по городу и насладиться достопримечательностями, да и холодная, снежная погода как-то не располагала. Сегодня же было солнечно и совсем по-весеннему тепло, хотя Виктор по старой питерской привычке захватил с собой зонт. Правда, он оказался не один такой – после вчерашнего ливня москвичи тоже не шибко доверяли безоблачному небу. – Нельзя побывать в Москве и ни разу не спуститься в метро, – нравоучительно произнес Виктор и потянул японца за рукав, поторапливая. Ему не особо нравилось, что их постоянно все обгоняют и толкают, хорошо хоть, народу на улицах было немного, но некоторые молодые люди имели привычку уткнуться в гаджеты и не обращать на окружающих внимания. – А на велосипеде? – Можно, – легко согласился Никифоров, – к вечеру доедем, как раз подсветку включат. – Москва реально такой большой город? – на всякий случай уточнил Кацуки – повода уточнить этот вопрос раньше не находилось. Никифоров даже притормозил на секунду, задумавшись. – Питер помнишь? – японец согласно закивал. – Ну так Москва раза в два больше. – Серьезно? – не поверил своим ушам Юри. Виктор снова зашагал к метро. – Тогда это просто огромный город! Больше Токио, наверное. – Слушай, я фигурист, а не математик, – проворчал мужчина, увлекая спутника по лестнице вниз. Юри едва успел заметить высокий шест с большой красной буквой «М». – Но самые крупные города в Китае. Не представляю, как они там живут, – вспомнил он, послушно следуя за Виктором, и чуть не влетел ему в спину, когда тот затормозил. – Я тебя в Москву привез! Хочешь говорить о Китае – бери Гуанхуна и вперед. Или тебе с ним интереснее, а? – Ну извини, правда, – чуть виновато пробормотал Юри, стараясь не смотреть на обернувшегося Виктора. Тот немного посверлил собеседника взглядом, но быстро оттаял и, ухватив за рукав, потащил к кассам. Там он долго что-то кричал в окошко, наклонившись к самому стеклу и пытаясь расслышать ответ, но, в конце концов, вернулся к Кацуки с довольной улыбкой и парой красных карточек. – Дурацкая система, никак не мог понять, что за тройку они от меня хотят и почему нельзя просто выдать мне четыре жетона… в смысле, четыре поездки. В общем, купил нам с тобой два билета по две. Забавные, правда? – А что здесь написано? – Юри внимательно посмотрел, как Никифоров поступит у турникета, и повторил его действия. Они прошли к эскалатору. – «Единый». В смысле, по нему на любом общественном транспорте ездить можно, – поделился новоприобретенными знаниями мужчина. Спустя всего полчаса Кацуки полностью разделял мнение Виктора о том, что московское метро нельзя не посетить. Хотя там и оказалось людно, это не помешало путешественникам насладиться станциями метрополитена. Они выходили на каждой остановке Кольцевой линии, гуляли по залу и садились обратно до тех пор, пока не вернулись в исходную точку и Юри не признал, что столичная подземка больше похожа на музей. Особенно ему понравилась изобилующая витражами «Novoslobodskaya», название которой Виктор так и не смог ни перевести, ни объяснить. Так же он и не смог ответить на вопрос, почему метро в Москве такое роскошное, хотя является обычным общественным транспортом. «Наверное, потому что мы можем», – после некоторых размышлений пояснил он. Наконец, путешественники выбрались на свет божий и пошли по Александровскому саду к Красной площади. Фонтаны уже работали, и Юри с восторгом оглядывался по сторонам. – Когда же у вас включают фонтаны? А кто скульптор? А что это за памятник? А что там горит? А что это за статуи? Тут звери, птицы, люди… – Стой, стой, полегче! – Виктор чувствовал себя примерно так же, как в тот раз, когда протеже загонял его на катке. – Я все-таки не москвич и не знаю всего… а если и знаю, то не могу вклиниться в твой поток вопросов! Юри послушно замолчал и уставился на спутника ясными глазами, как всегда, когда не напивался. Виктор что-то невразумительно промычал, но быстро взял себя в руки. – Так, горит там Вечный огонь, в память о погибших солдатах. Я еще когда-то на экскурсии здесь был. Вот рядом караул стоит, он сменяется. Скульптуры, которые тебе понравились, это герои сказок: о рыбаке и рыбке, о царевне-лягушке… – А лиса и аист? – Аист, аист… – Никифоров сосредоточенно, даже как-то обличающе посмотрел на фигуры. – Это не аист, это журавль! Вспомнил. В общем, Лиса приготовила кашу, положила в тарелку и угостила журавля. Тот из-за клюва ничего не съел, пригласил ее в ответ в гости, приготовил окрошку и положил в кувшин с узким горлом, куда лиса не смогла добраться. – А дальше что? – спросил Юри после некоторой паузы. – Ничего, сказке конец, – развел руками мужчина. Кацуки еще некоторое время смотрел на него, потом на скульптуры фонтана. – А мораль? – Какая мораль? – Ну, у сказки должна быть мораль! Иначе зачем ее придумали? – А hren ее знает. Русский фольклор никому ничего не должен! Ладно, – смилостивился Виктор, заметив недоумевающий взгляд Юри, – я попробую вспомнить. Давай, еще есть вопросы? – Есть. Что такое «okroshka»? Никифоров не удержался и хихикнул в кулак. Под очередным взглядом спутника он постарался побыстрее снова принять серьезный вид. – Я сказал неправильно? – обеспокоенно уточил японец. – Я знаю, что во многих языках, если перепутать всего один звук, совершенно поменяется смысл слова. В русском так же? – Нет, обычно нет. Хотя иногда мне кажется, что любая ошибка превращает русские слова в мат. – Мат – это то, за что ты отчитывал Юру, когда вдруг вспоминал, что старше его? Ругательства? Я сказал что-то неприличное? – Юри тут же покраснел, мысленно сердясь на себя за то, что неверно расслышал собеседника. Никифоров торопливо замотал головой. – Нет, нет, ты все правильно сказал! Просто… – он не выдержал и снова засмеялся, – …просто ты так мило говоришь по-русски. Так старательно. Давай, я научу тебя некоторым русским фразам? – Давай, – тут же согласился Кацуки. – Только скажи мне сначала, что такое эта самая «okroshka». – Ну, это блюдо такое. Там овощи, колбаса, и все заливается квасом. – А что такое kvas? – Такой напиток, но сейчас для него не сезон, – уверенно сообщил Виктор. – В магазинах есть, конечно, в любое время, но мало. Его надо пить летом, в жару, а то не так вкусно. – Аа, сезонный напиток, – закивал Юри и снова посмотрел на фонтаны. – А утка тоже из сказки? А девушка с птицей? У вас в фольклоре, похоже, очень любят птиц. Ты мне расскажешь все эти истории? – Сказочник из меня так себе, – признался Виктор. – Я давно их не читал, некогда все как-то… – Странно, – удивился Юри, осторожно проходя вдоль бортика и придерживая очки, чтоб не упали, когда он наклонялся к воде, – а Юра говорил, что ты очень хорошо рассказываешь сказки. – Это когда? – насторожился Никифоров. – В каком контексте? Не припомню за собой привычки читать ему на ночь. – Этооо… – протянул японец, вспоминая. Он прекрасно знал, что эта манера забавляет всех его русских знакомых из-за сходства с каким-то словом их родного языка, но даже в России не мог избавиться от сорного междометия. Да и зачем? Все ведь так говорят. – Ну, честно говоря, каждый раз, когда ты что-то мне рассказываешь, особенно про Россию, или тренировки свои, или про фигуристов, или что-то обещаешь сделать. Не знаю, правда, как это связано – я думал, у него просто воспоминания хорошие о том, как ты далеко-далеко в Петербурге в далеком-далеком детстве рассказывал ему сказки. – Ага, щаз. Он имел в виду, что я вру много, – скептически пояснил Виктор. – Но ты ему не верь, ничего я не вру! А насчет сказок ты лучше потом в интернете посмотри, я не уверен, как перевести некоторые слова из того, что помню. Юри невнимательно кивнул – разглядывать статуи фонтана было гораздо интереснее, нежели вдаваться в хитросплетения отношений двух русских фигуристов. – А внизу что? Это какой-то торговый центр? – Главный торговый центр старой Москвы! Охотный ряд. Потом уже построили ЦУМ, ГУМ и все такое. – «O-hot-ny ryat», – прилежно повторил Кацуки. – «А-lek-san-drof-skii sat». – Сады Александра, – пришел на помощь с переводом Никифоров. – Это я по привычке. Александр – один из императоров России, назвал сад в честь себя. – А, тогда понятно! У вас и многие улицы назвали в честь людей, верно? Только у вас имена сложные, поэтому и улицы сложные… а это чей памятник? Ой, а я этот храм с зимы помню, такой красивый, яркий! Названия не помню, правда… – Собор Василия… Блаженного, – после некоторой паузы с трудом вспомнил официальный перевод Виктор, ускоряя шаг, чтобы не отстать от любопытного спутника. Они быстро вышли на площадь перед ГУМом. – А еще я помню, что ты мне тогда обещал рассказать про этот собор, но мы торопились, – добавил Кацуки, оборачиваясь, – а ты так и не рассказал. Это и значит «сказочник»? – Ты очень точно уловил суть, – с досадой проговорил Никифоров, догоняя его. – Ну не до того было, правда! – Понимаю, – заверил его японец, – расскажи сейчас. – Ну-у… – Виктор уставился на собор, пытаясь поймать хоть какие-то отрывочные воспоминания из экскурсий и рассказов своих московских приятелей. Неожиданно его ухо уловило знакомый голос, беззаботно вещающий на русском: – …i togda on oslepil ih, prikin`? Chtob nikogda takogo sobora bol`she ne bylo. A piterskii Spas na krovi vot tozhe krasivyi. Potomu chto nefig glaza vykalyvat`, vsyo ravno drugiye lyudi krasivo sdelayut, tol`ko by ruki iz togo mesta rosli. – Yurochka! – просиял Виктор, круто разворачиваясь и ослепительно улыбаясь. Юри тоже обернулся. За все эти месяцы успел выучить тысячу и один вариант имени Юры, причем, несмотря на возмущение последнего, это оказались совсем не ругательства, а обычно очень даже наоборот. – Какими судьбами? – Blya… – вытянувшееся лицо Юры слишком откровенно говорило о том, насколько он рад своим знакомым. Отабек, для которого, собственно, предназначался рассказ, удивления не выказал и вежливо кивнул подошедшим. – Kakogo chorta? Оtаbеk, oni nas yavno presleduyut! Похоже, Плисецкому и в голову не пришло говорить на английском. – Kto, my? S chego ty vzyal? – возмутился Виктор, машинально тоже переходя на русский язык. – Eto ty za mnoi v Yaponiyu poehal, а ne ya! – Аgа, а teper` ty mne mstish, chto li? – Юра встал в позу, причем в буквальном смысле – набычился, скрестил руки на груди и исподлобья уставился на гостей столицы. Кацуки точно не знал, о чем разговор, но по личным внутренним ощущениям был уверен, что у Юры найдется не один, не два и даже не десять поводов злиться на Виктора. – То v Barselone v kafe, tо v Pitere! Na bankete tozhe kak-to… pogovorit` ne dal! Tebe chto, zritelei malo s tvoei hryushkoi? – Vо-pervyh, pozdorovaisya, – строго прикрикнул на него Никифоров. – Vо-vtoryh, ne rugaisya. V-tret`ih… – V-tret`ih, nе vklyuchai tut vzroslogo, – не остался в долгу Юра, но Виктор пропустил его слова мимо ушей. Ко всему прочему, он еще и навис над подростком, словно читал ему мораль. Японец, чувствуя себя лишним, отступил на пару шагов. – V-tret`ih, esli sredi nas еst` inostrantsy, tо nevezhlivo govorit` nа yazyke, kоtоrоgо оni nе ponimayut! – А etо еgо uzhe problemy, а nе moi! – гнул меж тем свою линию упрямый чемпион мира, забыв не только про иностранцев, но и вообще про окружающих. Как, впрочем, и Виктор – оба говорили на повышенных тонах. – Моg by i nauchit`, еsli tаk hochetsya. – А v-chetvyortyh, davaite gulyat` vmeste! – Никифоров, заметив, что на них уже оглядываются, расплылся в улыбке и понизил голос. – Ya tak ponyal, ty znaesh istoriyu Moskvy? – Idi ty znaesh, kuda? – огрызнулся Плисецкий и, покосившись на Отабека, развил мысль в более приличном русле, нежели от него можно было ожидать, если судить по выражению лица. – Nа vokzal. Pokupaite bilety i valite obratno v Piter! Nе hochu s vami v odnom gоrоdе nahodit`sya. – Yura, –очаровательная улыбка мужчины стала еще шире, – Yurа, esli ty otkazheshsya, ya skazhu Yakovu, chro ty kurish. – Eto naglaya lozh`! – взвился подросток, и Кацуки понял – в ход пошла тяжелая артиллерия. Тем более, он явственно расслышал имя общего тренера русских фигуристов. – On tebe ne poverit! – A tebe pryam poverit? – торжествующе воскликнул Виктор. – Posle togo, chto ty na pokazatel'nyh vystupleniyah ustroil? – A chto ya takogo ustroil… – уязвленно пробормотал Плисецкий и тут же вскинул голову, переходя в контрнаступление. – I voobshche, kto by govoril! Юри чувствовал себя как на теннисном матче: он переводил взгляд с одного говорящего на другого, пытаясь по интонациям и мимике угадать, о чем они. Благо, все, что думал о них Юрка, было написано на его лице, а невербальные сигналы Никифорова японец уже научился считывать – во всяком случае, те, которые тот использовал в минуты недовольства. А вот постичь, когда эта загадочная русская душа собиралась шутить или флиртовать… – Logichno. Togda u nas shansy primerno ravnye, – Виктор тем временем нехорошо прищурился, хотя продолжал улыбаться. Вот улыбке его Кацуки уже абсолютно точно не доверял. После такой улыбки обычно оказывалось, что великий тренер Никифоров решил поставить новый педагогический опыт. – Proverim, komu seichas bol'she doveriya? – A u menya svidetel' est'! – Юра быстро повернулся к Отабеку, который все это время невозмутимо стоял рядом и разглядывал стены и башни Кремля. – Beka, svidetelem budesh'? Тот коротко кивнул. – Pogodi-ka, – опешил Никифоров. – Pogodi-ka … – Chto, starcheskii skleroz? – подросток злорадно показал собеседнику язык и самодовольно ухватил своего спутника за рукав куртки. – Otabek voobshche-to govorit na russkom i vsyo ponimaet! Beka, skazhi emu. – Da, ya vladeyu russkim yazykom v dostatochnoi mere, – подтвердил тот. Юра торжествующе смерил взглядом Виктора. – A govorit' na russkom v prisutstvii Yuri i vpravdu ne ochen' vezhlivo. – Nu Beka! – надулся Плисецкий. – Юри, иди сюда, – перешел на английский Отабек. Японец, услышав знакомые слова, нерешительно приблизился. По интонациям он отчетливо понял, что Юра им не рад. – Здравствуйте, – на всякий случай поприветствовал он всех. Юра демонстративно отвернулся. – Я не думал, что мы вас встретим. Удивительное совпадение. – Согласен, – отозвался Отабек прежде, чем Плисецкий открыл рот. – Когда вы приехали? – Мы прилетели, – ответил за Юри Виктор. – Я решил, что Юри еще не дорос до наших поездов. – Нормальные поезда, – фыркнул подросток скорее из чувства противоречия и снисходительно поглядел на японца, словно говоря, что этот молодой-зеленый еще пороху не нюхал. Тот вздохнул, и Юрка не стал развивать тему. – Юри, я предложил ребятам пройтись с нами. Тем более, Юрка, оказывается, неплохой экскурсовод. – Да уж получше некоторых, – пробурчал тот. – Вот ты в Питере родился, а наверняка не знаешь о нем и вполовину столько, сколько я о Москве, хотя бываю тут редко! – Кстати, а вы когда приехали? – с любопытством спросил Кацуки. – Дня три назад, – сказал Отабек. – Юра к дедушке в гости, а я как раз собирался Москву посмотреть, вот и договорились. – Как же тебя Яков одного отпустил, а? – поддел Плисецкого Виктор, не уставая поминать тот самый прокат. – А я не один, – фыркнул Юра. – Я с фигуристом, который на меня положительно влияет, город ему показываю. Отчитываюсь каждый день, где, blin, были. Билеты фоткаю и отсылаю, фотографируюсь на фоне достопримечательностей. – Короче, тебя отпустили не столько с Отабеком, сколько с условием, что без дела шляться не будешь, – подвел итог Виктор. Юрка недовольно покосился на спутника. – С этим пошляешься. Тоже мне, диджей! Ни разу в клуб не сходили… – Тебе еще рано, – невозмутимо сообщил Отабек. – А я в Москву приехал не тусить, а достопримечательности смотреть. Времени у меня не так много, в клуб у себя схожу. – Вот мы и смотрим, – душераздирающе вздохнул Плисецкий. – Вчера на Красную площадь хотели, но начался такой ливень, что мы завернули в Пушкинский. Весь божий день там торчали! – Не торчали, а наслаждались искусством, – поправил казах. – Я этим искусством по горло сыт! – А что такое «Пушкинский»? – подал голос Юри. Во время разговора он попытался тайком вбить неизвестное слово в поисковик, на что Гугл тут же услужливо выдал огромное количество результатов. На русском языке. – Государственный музей изобразительных искусств имени Пушкина, – заучено оттарабанил Юрка. – Это снова какое-то имя? – Фамилия, позорище. Ты что, не знаешь, кто такой Пушкин? – возмутился Плисецкий. – Пушкин – это наше все! – Ну-ка, когда ты наше все в последний раз читал? – насмешливо уточнил Виктор. – Буквально пару недель назад, – заявил подросток и показал ему язык. – Проходили на уроках. Я школьник, забыл? Мы его каждый год проходим! А ты вот когда? – А, знаю! – радостно сообщил Кацуки, которому сострадательный Отабек вбил в смартфон нужное имя и нашел страницу в Википедии на японском. – Это великий русский поэт, но я стихов не читал. Пытался читать из прозы, но очень сложно понять, совсем другая культура, даже в переводе много незнакомых слов… – Вот, – обличающе высказал Никифорову Юра, – даже хрюшка читает Пушкина, а ты – нет. Ладно, Отабек, пойдем. Нам еще на башни посмотреть и к храму Христа Спасителя. Ну и на Театральную. – Ты откуда так хорошо все названия на английском знаешь? – прищурился Виктор. – Вряд ли готовился к экскурсии с Отабеком, он же по-русски шпарит. – Я вообще не готовился, я просто Москву хорошо знаю! – заносчиво заявил Юрка. – Ага, а корешок учебника по москвоведению из рюкзака просто так, как оберег торчит. – Да, – нагло настаивал подросток. – А что касается названий, это любимый топик моей прошлой училки по английскому – «Известные места Москвы». Она как узнала, что я хочу стать фигуристом и представлять Россию на международных соревнованиях, сразу выдала мне список названий достопримечательностей и заставила заучить каждое – мол, неси, Юрочка, русскую культуру в массы. До сих пор помню! – Но ведь это же хорошо, – не понял Кацуки его интонаций. Юра поджал губы. – Ага, хорошо. Ты знаешь, в десять лет совсем как-то так не кажется, когда у тебя еще и уйма уроков, да каток с балетом. – Ну, раз уж ты хорошо все на английском знаешь, то тебе не составит труда немножко побыть гидом, – радостно потер руки Виктор. Плисецкий погрозил ему пальцем, правда, не указательным. – Ну уж нет! Ни за что! – Юрочка, ну пожалуйста! – молитвенно сложил ладони Виктор и, не меняясь в лице, добавил на русском. – Yakov navernyaka utochnit, ne videl li ya tebya tut. I chto ya emu skazhu? – Hvatit menya shantazhirovat`! – моментально завелся Плисецкий, тоже переходя на родной язык. – Ne hochu ya v vashei kompanii… vy opyat` nachnyote! – Nachnyom chto? – непонимающе захлопал глазами Виктор. – O chyom ty? – Ty znaesh, o chyom! Eti vashi… t`fu! – Юра сплюнул и скорчил гримасу. Никифров нахмурился, а Юри мысленно закатил глаза – ну что на этот раз Виктор сказал не так? – Hvatit nesti chush`! Voobshche ne ponimayu, chto ty imeesh` v vi… – Aga, ne ponimaesh! I kol`tsa u vas chisto v znak druzhby. Ya nesovershennoletnii, no ne idiot! – О чем они? – беспомощно уточнил Юри у Отабека. Казах ему казался достаточно надежным и прямолинейным человеком, чтобы не увиливать от ответа, как Виктор, или огрызаться, как Юра. Отабек смерил его оценивающим взглядом, раздумывая над вопросом, и, наконец, выдал: – Обсуждают вопросы терминологии. – Ооо, это довольно трудные вопросы, – согласился Кацуки, тщетно пытаясь разобрать хоть что-то в потоке незнакомой речи. – Я правильно понимаю, что Виктор не самый хороший экскурсовод? – Ну… он не так хорошо знает Москву, как, наверное, Юра, – уклончиво пояснил японец, не желая подводить друга. Отабек кивнул, но, скорее, себе. – А ты хотел бы узнать про Москву? – Разумеется! Очень интересно, но хочется посмотреть все, а не поминутно лезть в интернет за пояснениями… – А ты хорошо знаешь историю и культуру Японии? – неожиданно спросил Отабек. Юри опешил от удивления, но подтвердил, что неплохо. Тогда собеседник снова кивнул. – В таком случае мы можем этот вопрос уладить. Юра! – повысил он голос, и спорщики обернулись. – Chyo? – недовольно переспросил Плисецкий. – Покажи нашим друзьям Красную Площадь, а завтра Юри нам в музее Востока расскажет все о Японии. – Музей Востока? – заинтересовался Кацуки и вопросительно посмотрел на Виктора. Тот с недоумением пожал плечами. – Еще и туда? – застонал Юра, закатывая глаза. – Ну сколько можно? Почему в Москве так много музеев? И почему ты хочешь попасть в каждый? – Не в каждый. Но в Третьяковку мы тоже пойдем. – Уууу… По тоскливому вздоху Плисецкого Юри безошибочно определил, что «Tret`yakovka» – это еще один музей, и потому уточнять не стал. – То есть, мне терпеть их не один, а два дня?! – тем временем неожиданно дошло до подростка. – Бека, это нечестно! Ты на чьей стороне? – Ты мне про Японию рассказать сможешь? – Нет, я… – Тогда я на стороне просвещения. И твои дедушка и тренер будут довольны, я же перед ними за тебя отвечаю. И тебе будет полезно узнать что-то новое. В конце концов, тебя только с этим условием и отпустили. – Погоди, – вдруг просиял Юрка, – а теперь с нами Виктор, и как самый старший, отвечать за меня должен он! И если со мной что вдруг случится… – Юрочка, – подал голос Виктор, – как думаешь, с кого в результате ЧП спросит Яков? С такого раздолбая, как я, или с серьезного ответственного Отабека? – С обоих, – мрачно сообщил Плисецкий. – И со всех окружающих, кроме, разве что, свинки. – Почему? – не понял причин такой дискриминации Юри. Никифоров, фыркнув, приобнял его за плечи, и японец тихонько охнул, когда на него навалилась вся гордость российского фигурного катания. – Понимаешь, друг мой сердечный, ты в чужой стране, с чужой культурой, объективно оценить ситуацию, тем более, быстро, не можешь. И международный скандал нам не нужен, верно? – Бека, я с ними никуда не пойду! Смотри, они опять начинают! В самом сердце столицы! – взвыл подросток, беспомощно сжимая кулаки. Виктор с искренним изумлением распахнул глаза. Кацуки, пользуясь случаем, выскользнул из его захвата. – Начинают что? – уточнил он, но Юрка лишь зло сверкнул на него очами и натянул капюшон толстовки плотнее. Отабек машинально стянул капюшон обратно и пригладил ему волосы – вероятно, подходил к роли взрослого сопровождающего со всей присущей ему ответственностью, чем безмерно раздражал Плисецкого. Но тот считал, что лучше уж так, чем под крылышком у Лилии. – Если они хотят гулять с нами, то ничего делать не будут, – успокоил он друга. – Не будут делать что? – в который раз вклинился ничего не понимающий Юри. Никифоров отмахнулся. – Не будем, не будем. Юрочка, ну пожа-алуйста! – Ладно, – милостиво согласился тот, важно выпятив грудь и скрестив руки. – Но если я что-то не смогу перевести, ты сам со своим японцем разбираться будешь! – А что ты не сможешь перевести? – Как будет по-английски «zverski vykalyvat` glaza»? – тут же любознательно вопросил Плисецкий. Виктор честно задумался. – Так, ты начинай рассказ, а я пока погуглю, – решил он, доставая телефон. Юра снисходительно на него покосился и заговорил. При этом он, прочувствовав роль экскурсовода, даже выпрямился, расправил плечи и стал употреблять меньше сорных слов. – Итак, уважаемые экскурсанты, вы видите перед собой Собор Василия Блаженного, он же Покровский собор. Построен был Иваном Грозным в честь взятия Казани. Кацуки Юри, – судя по менторскому тону и выражению лица, он явно копировал кого-то из своих учителей, – Ты знаешь, кто такой Иван Грозный? Японец даже вздрогнул – вопрос прозвучал так требовательно и беспощадно, что сразу хотелось признаться, что не учил, и умолять не ставить плохую оценку. – Нет… – Плохо, Кацуки, садись, два, – тем же тоном произнес Плисецкий и добавил уже нормально. – Короче, был у нас один… tsar`. Я точно знаю, что это слово на английском так и звучит, но если ты не в курсе, это такой правитель, потом они в императоров переименовались. В общем, Ивана Четвертого прозвали Грозным, потому что характер был не сахар. Он oprichninu устроил, pytki любил, сына убил. Первые две характеристики Юри не понял, но, судя по последней, Иван Грозный и вправду представал не в лучшем свете. А найденное Виктором в словаре слово «pytki» только укрепило эти подозрения. – Зато во времена его правления территория государства выросла в два раза, – отметил Отабек. По лицу Юры отчетливо читалось, что это не главное и совсем не самое интересное. – Мы потом фильм с тобой посмотрим, классный, о нем, – шепнул Никифоров на ухо Кацуки. Тот вздрогнул, не уверенный, что готов смотреть кино о человеке с таким послужным списком. Заметив его реакцию, Виктор поспешил его успокоить. – Это комедия. Тактический ход, впрочем, провалился – смотреть черные комедии Юри не любил и вовсе, но расстраивать Виктора не хотел, решив, что часа полтора-два можно и потерпеть. Юра тем временем продолжал. – Построили, в общем, собор, а потом Иван Грозный велел… Виктор, покажи перевод… ага, велел архитекторов – или архитектора, там историки еще не определились, кто строил – ослепить, чтоб больше никогда не строили таких красивых храмов. Он замолчал, довольный своим рассказом, и Юри совсем по-новому взглянул на культурный памятник. Хотя то, что вышло действительно красиво, отрицать смысла не было. Он поправил очки и прищурился. – А что там за памятник? Тому самому Ивану Грозному? Или архитекторам? – Не, Минину и Пожарскому, герои Руси. Ну, там тоже война была, а они народное оpolche… войска собирали. Давайте про Красную Площадь уже! Blin, я так круто про каждую башню могу рассказать, а тут переводить надо. Ладно, разберемся. Если что, – обратился он к Юри, – это Виктор виноват, что заставил меня тут гидом пахать. Мог бы и нормального экскурсовода найти. А ты… – теперь он обернулся к Никифорову, – научи его русскому языку, в конце концов! Вы сколько знакомы уже? – Мы были заняты немного другим, – проворчал Никифоров. Юрка скривился. – Нет, не этим, испорченный ты ребенок! В смысле, к чемпионату готовились. – А я вас все равно сделал, – самодовольно отозвался Плисецкий, моментально придя в прекрасное расположение духа. – А по-русски все равно научи. Юри, повторяй: pomogite, u menya otobrali passport i… – Юри, не слушай его! – возмутился Виктор и попытался отвесить Юрке подзатыльник, но тот оперативно спрятался за Отабека. – Виктор, что он сказал? – А что? Будет как в анекдоте про попугайчика! – высунулся подросток из-за плеча приятеля. Тот стоял невозмутимый, как высеченная из камня статуя какого-то божества. – Юра, учти, пройдет года три, и ты уже не сможешь так за мной прятаться, потому что подрастешь. – А мне и не надо будет, потому что я перегоню по росту этого дедулю, а он сам усохнет уже… ай! Виктор изловчился и почти было ухватил хулигана за ухо, но тот успел увернуться, так что пальцы мужчины лишь ущипнули его за самый кончик мочки. – А что за анекдот про попугайчика? – спросил Кацуки, пытаясь не обращать внимание на русских фигуристов, которые нарезали круги вокруг Отабека. Тот слегка пожал плечами. – Думаю, это та самая шутка о том, что нужно купить попугая и научить его говорить «Помогите! Меня превратили в птицу!» – он дернул обегающего его Юру за рукав. – Юр, расскажи про Спасскую башню. Я слышал, в 2010 году все-таки нашли с нее икону, которая считалась утерянной? – Серьезно? – Виктор прервал попытки добраться до Плисецкого и посмотрел на башню. – Я как-то упустил этот момент. Я вообще тогда в России был или нет, интересно… – Темный ты человек, Виктор, – укоризненно припечатал Юра, усиленно делая вид, что не услышал об иконе впервые. А может, и вправду был в курсе. – Ладно, пойдемте. Вот отсюда хорошо видно. Итак, – проведя своих «подопечных» немного назад, ближе к Историческому музею, он снова принял вид учителя, – перед вами Спасская башня, один из символов Москвы, и президент каждый год обращение на ее фоне читает. Ее венчает пятиконечная звезда, таких всего пять на башнях Кремля… – А почему звезда – красная? – спросил Юри, близоруко щурясь. – Потому что сделана из этого… rubinov… rubin… рубинового стекла, вот. Ну, витражи цветными ведь как-то делают? – Это я понимаю. Почему звезда красная? – повторил Кацуки. Виктор с Юрой переглянулись. – В смысле? А какая она должна быть? – Э… золотая? Ну, желтая… – под их взглядами Юри почувствовал себя глупо. – Ну какого цвета звезды в небе? Фигуристы как по команде задрали головы, словно надеясь вот прям щаз уточнить цвет звезд, но весеннее небо было чистым, безоблачным и предательски беззвездным. – Так, погоди, – Никифоров опустил голову и, прищурившись, уставился на японца. – Ты хочешь сказать, что у нас тут звезды неправильного цвета? – Нет-нет! – в панике замахал руками Кацуки, осознав, что, несмотря на всю толерантность и дружеские (или даже не совсем) чувства, за такое заявление его могут побить. – Я только хочу узнать, почему. – Слушай, – неожиданно вспомнил Виктор, – а что, на елке у вас звезда тоже не красная?.. – С чего ей быть красной? – Точно, – согласился Юра, – по всей Европе звезды не того цвета в Рождество. – Да почему не того? – Отабек, какого цвета звезда на рождественской елке? – хором спросили Виктор с Юрой, устремив взгляды на казаха. Юри тоже неуверенно посмотрел на него, чувствуя неловкость за этих двоих и надеясь ее как-то сгладить: – Отабек, а ты… ты вообще Рождество празднуешь? Извини за вопрос, ты христианин? – Это не так важно, – спокойно отозвался тот. – Я, вообще-то, живу на территории одной из стран СНГ. Это, если вы забыли, постсоветское пространство. Я, между прочим, отмечаю Новый год, как положено: с оливье, с «Голубым огоньком» и «Иронией судьбы». Поэтому звезда у нас красная на новогодней елке. Хватит смотреть на меня, как на инопланетянина! Я не настолько далек от постсоветских реалий, как вам кажется. СССР так просто не уйдет из памяти еще лет пятьдесят. – Все сто пятьдесят, – с уверенностью добавил Никифоров и с гордостью заметил. – Я вообще еще в СССР родился. – Я же говорил, что он старый, – пробормотал Юра, но Виктор на этот раз его не расслышал, погруженный в воспоминания. – В общем, Юри, ты на наши заморочки внимания не обращай. Красная звезда – это один из символов Красной армии, а потом – СССР, она была на гербе, на флаге и вообще везде, где только можно прилепить или нарисовать ее. Во времена СССР и установили эти звезды на башнях Кремля, вот они и красные. И что нам, после распада Союза звезды демонтировать? Ничего, и так красиво. Понял? С тем, что красиво, Кацуки с удовольствием согласился. Необычного цвета звезды ярко выделялись на фоне неба и были заметны отовсюду. – Понял. А что за огоньки и сарказм, с которыми отмечают у вас Новый год? – Какие огоньки? – не сразу сообразил Виктор, а когда до него дошло, то расхохотался. – «Голубой огонек» – это новогодний концерт со звездами, а «Ирония судьбы» – не сарказм – это советский фильм, который каждый год крутят на новогодние праздники. Символ новогодний, так сказать, как елка и оливье. Оливье – это салат такой, если что. Фильм мы с тобой обязательно посмотрим. – Какой идиот смотрит «Иронию судьбы» весной? – насмешливо поинтересовался Плисецкий, который сосредоточенно над чем-то размышлял. – И вообще, с чего ты взял, что он поймет? Это очень специфический фильм, только русский человек поймет! – Поймет, еще как поймет, – с каким-то злорадством отозвался Виктор. – Уверен, ему это что-то даже напомнит, верно, Юри? Кацуки почувствовал себя неуютно. – Напомнит что? – Увидишь, Юри, увидишь. – Виктор, когда ты говоришь таким тоном, это значит, что ты опять про банкет! – японец залился краской. – Сколько можно его приплетать к каждому слову. – Дай-ка подумать… – Никифоров поднял ясны очи к небу, словно надеясь прочесть там ответ. – Всю жизнь? – Вспомнил! – неожиданно воскликнул Юра и непривычно тепло улыбнулся. – У дедушки есть маленькая красная октябрьская звездочка, он был oktyabryonkom. Виктор, у тебя тоже должна быть! – Слушай, Юра, это уже ни в какие рамки! – взвился Никифоров. – Их распустили через два года после моего рождения! Хватит подшучивать на тему моего возраста, я вовсе не старый! Ты еще скажи, что я Ленина видел! – А ты не видел? – саркастически ухмыльнулся Юра, привычно прячась за Отабека. Тот философски смотрел куда-то вдаль. Ему бы еще сигаретку и кольт, подумал Юри, и можно отправлять в какой-нибудь американский боевик про гангстеров или ковбоев. – Вот и я не видел, – тем временем поделился Отабек, – а очень хочу. Давайте посмотрим? – Это как? – опешил Кацуки, мигом очнувшись от своих мыслей. – Он же умер, разве нет? – Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить, – отрапортовал Никифоров, а затем подмигнул японцу. – Но в чем-то ты прав. Тащи лопату. – Что?! – лицо Юри совсем вытянулось, и Плисецкий не удержался от смеха. – Ага, все пойдем расхищать могилы. Не хочешь копать – постоишь на стреме. – Ребята, – укоризненно произнес японец, который умом понимал, что над ним подшучивают, но никак не мог взять в толк, почему эту шутку начал серьезный Отабек. Он не производил впечатление любителя розыгрышей. С другой стороны, сейчас, в кожаной куртке и тяжелых ботинках, он и на фигуриста похож не был, особенно на увлекающегося балетом. – Хорошо, шутки в сторону, – признался, отсмеявшись, Виктор. – Наш Il`ich, конечно, помер, но вечным сном он спит не в землице сырой, а с комфортом отдыхает на личных квадратных метрах в самом сердце столицы. Короче, у нас тут Мавзолей, и туда можно пойти взглянуть на тело вождя, – он повернулся и указал иностранному гостю на странное сооружение, которое они проходили по пути к Собору Василия Блаженного. Юри послушно принялся разглядывать Мавзолей, к которому он оказался лицом. – Зачем? – Понятия не имею, – Никифоров жизнерадостно пожал плечами, поворачиваясь назад. – Я не ходил. Юр, а ты? – Я, вообще-то, в Москве родился! – возмущенно заявил тот, поджав губы. – Конечно же, я там не был! Какой москвич вообще сам пойдет в Мавзолей? По идее, мы и в Кремль не ходим… – Правда? – Кацуки переводил взгляд с одного русского на другого. – Или вы мне… как это… сказки рассказываете? Никифоров фыркнул в кулак. – Вот, Юрочка, научил ты его на свою голову. Понимаешь, Юри, – обратился он уже к японцу, – у нас в России местные жители редко посещают достопримечательности, рядом с которыми живут. Как бы в школьные годы уже всех сводили, все видели, зачем же снова? Ну, правда, в нашем с Юрой случае это немножко иначе – зачастую мы водим своих иностранных друзей посмотреть самые известные места. – Но Мавзолей – это исключение, – добавил Плисецкий. – Ну что интересного в том, чтобы смотреть на мертвеца? Он же не встанет и не пойдет… хрюшка, хрюшка, ты чего? Как привидение увидел? – Т-там… – пересохшими губами пробормотал Кацуки, побледнев и поднимая трясущуюся руку. – Что там? – Виктор тут же оглянулся, пытаясь понять, что так напугало его подопечного, а Юра вопросительно уставился на Отабека, который смотрел туда же, куда и японец. – Вождь там, – ровным голосом пояснил казах, не меняясь в лице. Плисецкий моментально развернулся всем корпусом и едва не подскочил. – Что за… Виктор, который уже нашел Ленина и явно соображал быстрее, замахал рукой. – Vladimir Il`ich, idite k nam! – Зачем? – зашептал Юри, выпучив глаза и в панике повиснув на его руке. – Виктор, не надо! Надо беж… – Ленин, услышав оклик, уже приближался к ним. – …ать… – Zdg`avsvuite, tova`ishchi, – приблизившись, произнес вождь пролетариата, слегка картавя. Юри торопливо отпустил руку Никифорова и скосил глаза на Плисецкого: можно ли считать нашествие живых мертвецов тем самым ЧП и как должен в такой ситуации реагировать он как иностранец? И что делать в случае апокалипсиса с ребенком? Вот зря он не смотрел фильмы о конце света, ой, зря… Хотя зомби выглядел вполне бодро и даже не терял никаких частей тела. – Vladimir Il`ich, – меж тем взял инициативу в свои руки Никифоров, – moi drug priletel iz dalyokoi Yaponii, i ya by hotel, chtoby u nego ostalis` samye luchshie vospominaniya o nashei rodine. Skol`ko stoit foto s vami? – Pogodite, – вклинился в их разговор Юра, – skazhite hryu… nashemu yapоnskomu drugu chto-nibud` pro revolyutsiyu! – Yura, ne meshai starshim! Vladimir Il`ich, a vy po-angliiski kak? Ленин усмехнулся и кивнул. – Мы и на буг`жуйском языке можем, чег`о уж там. – Skazhite emu, chto… – Юра! – возмутился Виктор, хватая подростка за плечо и оттаскивая от вождя. – Веди себя прилично, Якову передам! – Ябеда! – А я лучше вам, молодой человек, скажу, – Ленин погрозил Юрке пальцем, – учиться, учиться и еще раз учиться! Плисецкий поджал губы. – Чего учиться, выходные… Юри немного успокоился, сообразив, что перед ним не настоящий труп вождя, а актер, который ходит у Мавзолея и предлагает туристам сфотографироваться. – Здравствуйте, – пробормотал он, смущенный своей первой реакцией. Ильич благодушно кивнул ему. – Так сколько стоит сфотографироваться? – повторил свой вопрос уже на английском Никифоров. Ленин назвал сумму и, смеясь, добавил: – Октяб`ятам, пионег`ам и комсомольцам – скидки. – Вот, – нравоучительно отметил Юра, – зря ты, Виктор, не согласился на октябренка. Распустили, распустили… – А ну иди сюда, – Никифоров ухватил подростка за толстовку и подтащил поближе, обнимая за плечи и показывая Ленину. – А победитель Чемпионата Мира по фигурному катанию сойдет за октябренка? – Пусти! – задергался тот, пытаясь если не выбраться из захвата, то хоть выскользнуть из толстовки. – И не смей спекулировать на моей победе! – Чемпион? – вождь удивленно округлил глаза и совсем иначе взглянул на Юрку. – Это, что ли, Юр… Юг`ий Плисецкий? – Он самый! – Юрке, наконец, удалось извернуться, и он горделиво расправил плечи, выпрямившись и стараясь казаться выше. – А еще я мировой рекорд там побил! Хотите, медаль покажу? – он расстегнул молнию до половины, и там что-то тускло блеснуло. Никифоров схватился за голову. – Юра, ты спятил? У тебя с показательных явно с головой беда! Яков вообще в курсе, что ты медаль с собой притащил?! – А что? Я дедушке показывал, – проворчал Плисецкий, рывком дергая бегунок вверх. – Что мне, похвастаться уже нельзя? И вообще, что со мной сделается? Я сам кому хочешь накостыляю, тем более, за свою медальку… – Glaza voina, a yazyk bez kostei, – тихо шепнул ему на ухо Отабек, стараясь, чтобы больше никто не услышал. Юра поджал губы, но замолчал. Ленин задумчиво потеребил бородку. – Хорошо, тогда предлагаю bash na bash: вам фотку с вождем, а мне – с чемпионом. Идет? – А то! – радостно потер руки Виктор. – А потом пойдем на Манежную, я там вроде Сталина видел… – Ну уж нет! – возмутился Плисецкий, но сфотографировать себя с Лениным позволил и даже с важным видом оставил ему автограф. Виктор предпочел не афишировать свои старые победы, не зная, как отреагировали зрители на его временное бегство из России. Напоследок он пошутил, что скоро они снова встретятся, потому что собираются наведаться в Мавзолей, и, к недоумению Юри, обронил что-то вроде «vashu mamu i tam, i tut pokazyvayut», на что актер расхохотался, а затем объяснил, что сегодня они в Мавзолей не попадут, потому что он работает, во-первых, не каждый день, во-вторых, только до часу, а в-третьих, сейчас вообще праздники. – Вот поэтому я и гуляю тут, – добавил он, посмеиваясь, и на этом они попрощались. – Отлично, – весело сообщил Виктор, – и фотки nа halyavu, и в Мавзолей не нужно. – Точнее, нельзя, – поправил его Юра. Кацуки меж тем уже надоело спрашивать непонятные слова и фразы, поэтому он не стал уточнять, что имел в виду Никифоров. Они еще немного погуляли вдоль кремлевской стены, слушая рассказы Юры – точнее, легенды – о некоторых башнях. Наконец, у подростка зазвонил телефон, и он, быстро поговорив, засобирался домой. – Дед звонил. Мне пора, а то так и до комендантского часа догулять можно. – У вас военное время? – опешил японец, подозревая, что это фигура речи. Подросток скривился. – Да у нас тут после определенного времени детям без сопровождения взрослых гулять нельзя, даже если они чемпионы мира. – А Отабек? – А кто мне Отабек? Kum, svat, brat? – Юра вздохнул так, словно все силы Вселенной скооперировались против него, что вылилось в определенный закон РФ. – В смысле, он мне не только не законный представитель, но и вообще не родственник. Заметут, короче. Пока Кацуки размышлял, как глагол, которым описывают уборку, связан с несуществующими родственными связями и полицией, Виктор что-то высчитал и пришел к логичному выводу: – Еще совсем не поздно, у вас куча времени. Даже не стемнело. – Слушай, я не хочу слишком долго терпеть вашу компанию, – безапелляционно заявил Юра. – У меня тоже дела, – согласился Отабек, чем окончательно добил Плисецкого. – Вот, вот! Он в клуб, а меня не берет с собой! – Если я тебя сегодня возьму в клуб, то твой дедушка никуда тебя больше со мной не отпустит не только завтра, но и вообще никогда, – резонно отрезал тот. Юра засопел и все-таки натянул капюшон. – В гости не позовешь? – скорее, в шутку, чем всерьез спросил Виктор. Плисецкий на него сумрачно зыркнул, но вслух огрызаться не стал. – Мы на Площадь Революции. Бека, проводишь? – Сдам твоему дедушке тебя с рук на руки, – заверил тот. Никифоров заглянул в смартфон и нашел карту метро. – Площадь Революции… а почему туда? Удобно ехать будет? – Надо собачку поблагодарить, – коротко бросил Юра, увлекая всю компанию вдоль ГУМа к нужной станции метро. – Я ей носик потер перед чемпионатом, она и помогла. – Погоди, помню я эту собачку, – нахмурился Никифоров. – Она же только студентам помогает! – Она всем помогает, – фыркнул Плисецкий, – если правильно просить. – Юри, ты тоже должен что-то попросить, – уверенно заявил Виктор, хлопнув приятеля по плечу. Тот машинально потер плечо, твердо решив ни о чем не спрашивать больше. Если уж им так нравится над ним подшучивать, он у них на поводу идти не собирается. – Не должен! – взъярился Юра. – Там же собака какая? Собака пограничника! С чего бы ей чужим помогать? – Юри не чужой, Юри почти наш, – на этот раз Никифоров дружелюбно приобнял Кацуки за плечи и отпустил только тогда, когда пришлось проходить через турникет. Станция Площадь Революции, название которой ему и произнесли, и перевели, поражала воображение обилием скульптур, сидящих в каждой нише. Юри был торжественно препровожден к собачке – точнее, к четырем собачкам, сидящим со своими хозяевами в арках. Нос каждой собаки сверкал, отполированный, и японец быстро понял, почему: почти все, кто выходил из поезда и проходил мимо статуй, мимоходом касался носа той или иной зверюги, а потом шел дальше. – Помнишь, я тебе в Питере Чижика и кошек показывал? – произнес голос Виктора у него над самым ухом. В столичной подземке было довольно шумно, и мужчина, не желая перекрикивать поезда, избрал другой способ донести мысль до собеседника, ничуть не смущаясь нарушением чужого личного пространства. – У нас монетки кидают и загадывают желания. А этим собакам носы трут студенты, чтобы хорошо сдать сессию, мне приятель рассказывал, когда я в Москву в студенческие годы приезжал. Если б не эта собака и то, что декан являлся фанатом фигурного катания, я не знаю, как сдал бы… Но, похоже, работает не только с учащимися, как думаешь? Попробуй, попроси о чем-нибудь собачку. Или просто потри нос, на удачу. Юри несмело погладил нос скульптуры. Он был тепловатый из-за недавних прикосновений и совершенно гладкий. На удачу – так на удачу. – То есть, ты хочешь сказать, что тебе этот песик помог выиграть чемпионат? – меж тем насмешливо уточнил у Плисецкого Виктор. – Можно ли считать это допингом? – Ага, а что допинг-контроль в крови и моче обнаружить должен? Металлическую пыль? Стружку? – Юра огляделся по сторонам, что-то бормоча о том, что можно было бы и указатели повесить, нырнул в одну арку, в другую, вернулся. – Так, короче. К Щелковской – туда, в ту сторону – к Парку Победы, переход – дальше по залу. Все, экскурсия окончена, – он потянул Отабека за рукав. Тот кивнул Юри и Виктору. – Я тогда вечером напишу, когда в музей Востока пойдем. До свидания. – Черт. Я надеялся, ты забыл! – буркнул Плисецкий, утаскивая его прочь. – До свидания! – попрощались и Юри с Виктором, после чего последний подвел спутника к сине-красной справочной, где висела карта метро. Тихо ругая под нос планировку московского метро, он, наконец, нашел нужную станцию и выяснил, как ехать обратно. Но потом передумал и заявил, что неплохо бы сначала перекусить и погулять по Арбату, дождаться темноты и полюбоваться подсветкой. Кацуки не видел смысла спорить, да и вправду проголодался. – Ну как, доволен? – спросил Никифоров, когда они заняли удобный закуток в вагоне. Ехать было всего ничего, поэтому садиться он смысла не видел. А вот понависать над Юри – это доставляло ему определенное удовольствие. – Центр Москвы очень красивый, – признал японец, смирившись с тем, что спиной ему пришлось вжаться в поручень. – И Юра рассказывает интересно, хотя и не очень подробно. – Зато самое для себя интересное. – А ему не влетит от Якова? – За что? – не понял Виктор. – За показательные Яков на него уже все санкции, какие мог, наложил. – Я про медаль… ты так испугался за него. – Скажешь тоже! – Никифоров засмеялся. – Сколько я со своими медалями перед девчонками красовался, и то пережил гнев Якова, а Юрка все-таки к деду. – Девчонками? – переспросил Юри, и Виктор хитро прищурился. – Никак, ревнуешь? – О чем ты вообще! – вспыхнул Кацуки и потупился. – Вот только… – Что? – Никифоров забеспокоился. – Вот только мы у Юры про сказки спросить забыли…