душерубка

longlost–why am i here w/ bonjr [δόξα]

улицы, горящие огнями ночного города, размазываются словно в центрифуге. ветер свистит в ушах и немного глушит. чонгук гонит мотоцикл на бешеной скорости и смотрит точно перед собой. он знает, что скоро в зону видимости выскочит заебавшийся от таких выкидонов младшего юнги. но чонгук из последних сил надеется, что тот не успеет, и чон вмажется с разворота в какое-нибудь здание. ✘✘✘ чонгук пропускает неоновый свет через пальцы и смотрит прищурившись. 162 дня. 15 часов. 27 минут. отсчет идет, не прерываясь. а две жизни уже прерваны. чонгук пропускает жизнь через пальцы и смотрит прищурившись. в его венах снова алкоголь, а в лёгких – сигаретный дым, на запястьях порезы вдоль, а на костяшках ожоги от окурков. чонгук так и стоит перед большой неоновой вывеской, не зная куда податься. в глотке ком мешает дышать, и парень хватает себя за горло, оседая на грязный асфальт. ✘✘✘ чонгук отрывает взгляд от битой плитки на полу и смотрит на многочисленные неоны: они зелёные, розовые, красные и синие. ужасно яркие и ужасно бесят. но чонгук смотрит и назло распахивает глаза сильнее, в надежде выжечь всё к чертям. а на деле смаргивать подступающие слёзы. юнги тормошит и бьёт по морде. ощутимо и почти действенно, но всё равно чон чонгук, мать твою, ты ебанулся слышится через толстую пелену. чонгуку хочется кричать и звать юнги. молиться всевышнему, которого нет. хочется, чтобы его услышали, потому что: – хёнхёнхён, я не чувствую себя. наркотик бьет по мозгам, хлещет пощёчинами по щекам, пинает в живот и вспарывает сердце без анестезии. чонгук чувствует совершенно всё и одновременно не чувствует абсолютно ничего. это как какой-то хуевый наркоманский сон, только на деле – реальность. и от этого ещё хуевее, потому что нахуй реальность, она портит всё. мигающая лампочка возвращает к жизни, где чонгука трясет юнги и всё ещё что-то говорит. чонгук не понимает, что именно, да ему и насрать в принципе, охота только сказать "размозжи мою черепушку об раковину, хён." чувство одиночества жрет его каждый день. чертова душерубка продолжается, крутясь по кругу, словно карусель. он не ночует дома, он не помнит, что такое дневной свет, потому что живёт только ночью. он помнит только прокуренные клубы, дорожный асфальт, подворотни, где колют чем-то острым в вены, и гребанный неоновый свет. он везде и такой яркий, что жжет сетчатку. чонгук его ненавидит, но все равно каждый раз смотрит до боли в глазах. а ещё он помнит юнги, особенно его удары по лицу и его горячее дыхание с привкусом ментоловых сигарет. юнги всегда спасает, тащит со дна и под холодную воду, а потом хлещет по щекам и орет матом, потому что чонгук, ты ебнутый придурок, ещё хоть раз, и я тебя сам в этот сраный белый порошок сотру. чонгук в душе не ебет, почему мин с ним возится. да юнги и сам не знает и обещает себе, что это было последний раз, а потом снова ищет младшего по известным ему местам, а когда находит, замечает, как сердце пропускает пару ударов, а позже мчится галопом. и чонгук бы правда влюбился в юнги, но у того как бы чимин под боком и в сердце, такой домашний и всегда прощающий. и чонгук бы правда влюбился в юнги, если бы не тэхен под кожей и вместо сердца. юнги стаскивает часы с запястья, зажимая их на пальцах и бьет тяжёлым кулаком чонгуку по скуле. того отшатывает, и поврежденное место моментально вспыхивает пронзающей всё лицо болью, а юнги хватает второй рукой младшего за волосы на затылке и притягивает к себе, соприкасая друг друга лбами. – ты. чертов. обмудок, – цедит мин. чонгук загнанно дышит и косит глаза то на часы, то на юнги. хмурится и немного приходит в себя (как кажется старшему). – они тэхёновы. – знаю, – тихо откликается юнги и поднимает взгляд на глаза чонгука, которые гипнотизируют губы напротив. неправильно. нельзя. у юнги же чимин под боком и в сердце, но… чонгук прижимается губами и настойчиво целует, тут же проникая языком в чужой рот. мнет и кусает губы, лижет, жмется ближе и сильнее. это настолько отчаянно, что юнги отвечает. так же отчаянно и больно. в груди обоих щемит и рвет. гребанный неон, наконец-то, на издыхании мигает и резко тухнет, оставляя парней в зловонной темноте. прерывистые вздохи наполняют звуками прокуренный туалет ночного клуба. они отталкиваются от скользкой плитки и бьют по барабанным перепонкам, обволакивают натянутые нервы и оседают глубоко в черепной коробке. чонгук снова плачет, роняя слезы на щеки друга. они делят утрату, тоску и страх на двоих, но младший не привык делиться. поэтому чон страдальчески заламывает брови и отодвигается мина. кусает собственные губы и жмется к стене, скатываясь вниз. прячет голову в коленях и закрывает глаза. ему больно, плохо, он, блять, скучает. скучает настолько, что кидается на всех, все равно с чем – с поцелуями или кулаками. он настолько скучает, что бросил все на свете, но ради чего – непонятно. он настолько скучает, что курит, бухает и колется, как последняя шваль с низов этого п(р)отухшего и прогнившего мира, хотя раньше ‘бля, наркота для мудаков, тэхен, я не собираюсь гробить свою жизнь’. а что сейчас? ’тэхен, я не знал, что смерть так ломает людей’. юнги движением вытирает кистью нос и садится рядом с чонгуком, прижимая его голову к груди. гладит волосы и жмурится, силясь не реветь. а чонгук сжимается в его объятиях до размеров напуганного котёнка и дрожит всем телом. и что-то шепчет. старший пытается уловить и слышит хриплое и безнадежное «тэхентэхентэхентэхен». сегодня юнги снова не вернется к чимину. ✘✘✘ чонгук опять пьяный и какой-то отчаянно веселый. он кричит во все горло на ломаном английском "fuck the police" и падает на мокрый после ливня асфальт дорожной трассы. этот квартал давно заброшенный, не считая ночного клуба, откуда парень выполз. дороги пустые, на каждом углу наркоманы тыкают друг друга шприцами. юнги оглядывает всех вокруг и возвращает взгляд к чонгуку, который уже ревет во все горло и бьется затылком о поверхность. дурак. юнги знает, что дома его снова ждет чимин, который стопроцентно будет опять ругаться и обижаться на то, что тот возится с чонгуком. но юнги тяжело вздыхает и опускается на корточки протягивая руку младшему под затылок, защищая от ударов об асфальт. чонгук прекращает биться и реветь и шепчет хрипло: - он мертв, юнги. юнги болезненно морщится и отвечает: - знаю. - сегодня год, юнги. старший повторяет: - знаю. тэхёновы часы на запястье юнги издают стук в последний раз и останавливаются. он знает, что чонгук это слышал, и пытается спрятать похолодевшую руку за спину, но тот изворачивается, хватает за запястье, смотрит на секундную стрелку и горько шепчет: "теперь все, хён?" "теперь все" думает юнги, но выдыхает тихое: - не знаю. тупая боль бьет под дых. чонгук скручивается эмбрионом на дороге и беззвучно плачет.