Чайка больше не плачет.

*** Что такое Дом? Четырёхгранная, бетонная коробка, отделяющая вас от себе подобных? Крепость? Крыша над головой? А строение ли это вообще? Дом — это состояние души. Дом — это уют, спокойствие и счастье. Дом — это так просто и сложно одновременно. Арсений как никто другой знает, что же такое Дом. В его груди мягко плещутся волны Залива. Ласковые, тёплые, безграничные. Его сердце — Дом. Его сердце — бескрайняя морская гладь. Арсений и сам Дом. Дом, приютивший красавца Пингвина из Её сердца. Дом, который не то чтобы ожил, но словно бы немножечко укрепился, когда странная Птица поселилась в нём. Арс словно бы стал счастливее. *** Пульс отдаётся в грудной клетке взмахами острых крыльев. Вы знаете, как это ощущается? Думаете, больно? Думаете, Птица в груди — это страшно? Птица — это всего лишь сердце. Птица — это ощущение полёта и лёгкости. Птица — так банально и нетривиально одновременно. Под размахом острых ключиц, в клетке из рёбер, Чайка Антона коротает свой век, даже не пытаясь выбраться наружу, даже не пытаясь искать свой дом. Ну что за глупости? Где вы в Воронеже видели море, а? И когда в его жизни появляется Ира, в груди которой Река, то его Птица просто сдаётся, просто принимает то, что дают. *** Вам приходилось когда-нибудь встречать в Северном Ледовитом океане стайку Колибри? Или может быть, довелось узнать, как Волнистые Попугайчики пытаются свить Гнездо под крышей Деревенского Домика? Нет? Странно… Ведь всё это сплошь и рядом! Боже, как же слепы стали люди. Как же теперь сложно достучаться до разума тех, кто гордо именует себя венцом природы! Как часто теперь гордые Орлы с метровым размахом крыльев ютятся в самодельных Скворечниках. Как часто Ущелье в скале пытается согреть Уток. Люди так сильно боятся одиночества, что не готовы искать, не готовы ждать. Люди настолько трусы, что готовы поймать несопротивляющуюся Птицу. Любую. Лишь бы не пустота, лишь бы не тишина по утрам. Нет! Конечно же, не всё так плохо. Дом это ведь относительное понятие. Иногда и Ласточкам уютно в Клетках. Иногда. Но не часто. Так тоже бывает. Так было у Них. Волны Залива с удовольствием, с нежностью приняли в свои объятия редкую Птицу, приютили, отогрели и дали ей кров. Это казалось таким необычным, но правильным. Они ведь были счастливы. Сердце-Пингвин действительно любит свой Дом-Залив. Да и Заливу как-то не так одиноко и тоскливо. Они догадывались, конечно, что это не идеальное, не «т о с а м о е», но Им было плевать, Они были счастливы. Счастливы до тех пор, пока Залив не услышал плач Чайки… *** Река Иры выходит из берегов, бушует, плещется так, что больше похоже на шторм в море. Ирино сердце сжимается от боли. Она, конечно, всегда знала, что белокрылой Чайке совсем не тут место. Река не даст ей того простора для полёта, не даст размахнуться. Ира. Всегда. Знала. Но ей всё равно больно. Она первая всё понимает. Она сама отпускает Чайку на волю. — Так будет лучше. Для нас всех, — многозначительно изрекает Кузнецова, допивая из пузатого фужера последние капли красного вина, а неосторожные алые бусинки стекают в уголок её губ, словно кровь её же израненного сердца. Река осиротела без Чайки. Но и с Птицей, которая рвалась куда-то, было слишком тяжело. — Ир, — Антон не понимает. Его сердце в груди заходится бешеной скачкой, бешеной встряской. И ему кажется, что это чистой воды предательство. Видимо, Реке мало было покорной Птицы, плещущейся в неспешном, холодном течении. — Ты согласишься со мной. Чуть позже, — тепло улыбается девушка, треплет светлые завитки мягких волос на прощание, и уходит. Навсегда уходит, забирая с собой Сердце-Реку, оставляя Чайку в недоумении, в клетке. Чайка обескуражена и удивлена, но боли нет. Есть лишь разочарование. *** Арсений не понимает, что происходит. Каждую ночь ему снится белокрылая чайка, рвущаяся к волнам Финского залива. Каждую ночь его Сердце-Залив ходит ходуном, тянется к Птице. К с в о е й Птице! Арс быстро убеждается, что у его соулмейта в груди — Чайка. Белокрылая, с красными перепончатыми лапками. Каждую ночь на протяжении вот уже месяца ему снится, как несчастная Птица летит к его Сердцу-Заливу, рвётся так отчаянно. Каждую ночь Залив буквально вздымается до небес, лишь бы помочь, поймать. И каждую же ночь он упускает из виду самое главное. Он не может понять — кто же? Кто так отчаянно пытается попасть Домой. Антон готов выть. Внутри всё клокочет. Его Чайка рвётся наружу впервые за многие годы. Сердце-Чайка рвётся к своему Дому. Кричит, пытается пробить грудную клетку, переломать прутья-рёбра. Сердцу кажется, что его настоящий Дом ждёт, зовёт. Сердцу кажется, что его настоящий Дом где-то совсем рядом. Чайке чудятся синие, вечно промёрзшие волны, что сейчас раскалены добела, сейчас ждут её в свои объятия. Чайка плачет, заключённая в плен. И Шаст старается успокоить её, старается сжаться, старается не показывать всей своей внутренней, непривычной боли коллегам. Он не знает, почему так. Он не знает, как спастись, как помочь бедной Птице. *** Они никогда не обсуждали, у кого что в груди. Это как-то и не важно было. Все вроде при парах. Все вроде как счастливы. Да и вообще: не принято такое обсуждать с коллегами. Серёжа, как и Арс, был Домом. В его груди прочно стояли Горы. Горы, приютившие Машину Орлицу. Только на третий год совместной работы случайно вскрылось, что у Димы Сердце-Клетка. Да и то, только потому, что он пошутил, что у маленькой Савины Сердце, как у матери — Канарейка. Про себя же Шаст проболтался вообще по глупому стечению обстоятельств. Макар брякнул, не подумав, на одном из квартирников, что пора бы уже другу перестать орать чайкой речной, на что Антон пьяно фыркнул: — Ноноблять! Она у меня морская, ей подавай бескрайние просторы! Арсений замирает, когда слышит это откровение, а его Залив с бешеной силой плещется где-то в груди, разливаясь горячими волнами, топя всё вокруг. Чайка в груди Антона отзывается так остро, что Шаст давится очередной затяжкой, складываясь пополам, ощущая, как сильные крылья вдруг начинают бить в грудь изнутри. В ту ночь во сне Арсения Залив уже не такой бешеный, а краснолапая Птица наконец приземляется на песчаном побережье. Впервые за всё то время, что мужчину мучает этот сон. *** Они разводятся тихо. Без скандалов, без ругани, без боли. Пингвин спокойно покидает берег Залива. Она тоже знала. Да и Её Арктическое Побережье совсем рядом. Она рада. За Арса, за себя. Она рада, что в этом мире будет чуточку больше уютных, по-настоящему счастливых Домов и Птиц. — Только не тяни, — улыбается Она, целуя уже бывшего мужа в лоб. — Что ты чувствуешь рядом с настоящим Домом? — тихо спрашивает Арс, улыбаясь Ей так искренне, как только может. — Поначалу был страх, боль. Пингвин метался. А потом, когда мы всё выяснили, стало так легко и спокойно. Не мучь ни себя, ни Птицу. Просто иди к нему. Арсений так благодарен Ей. Обнимает хрупкие плечи, почти плачет от того, насколько Она идеальна. Конечно, Они всё ещё любят друг друга. Но эта любовь другая. Братская, что ли. Кажется, он тоже всегда знал, что друг другу они лишь временное пристанище. Они благодарны друг другу так за многое. А главное — Они помогли друг другу дождаться своего счастья. *** Антон заспанный, лохматый и удивлённый. Открывает дверь, даже не подумав. Просто услышав знакомым голосом брошенное: «Я!». — Арс? — он пропускает ночного гостя в квартиру, ощущая в груди неясную тревогу, ощущая, как Птица взмывает в небо, — Что-то случилось? — Бескрайние просторы, говоришь? — тихо спрашивает Попов, ощущая, как его Сердце заходится в бешеном галопе, ощущая, как подрагивают кончики пальцев, ощущая, как спавшие до этого волны оживают по-настоящему, оживают, почуяв свою истинную Птицу, — Залив подойдёт? — уточняет он шёпотом, за секунду до того, как их губы встречаются. Поцелуй со вкусом соли и счастья. Чайка в груди Антона складывает свои белоснежные крылья, устремляясь в раскрывшие свои объятия воды так ждущего её Залива. Птица сливается со своим Домом. Она больше не плачет.