Забудем всё

Полумрак ночного города заполнял всё возможное пространство только недавно снятой в аренду однушки. Одинокая лампа предательски перегорела ещё утром, поэтому оставалось довольствоваться только старенькой бра и свечами, которых было в избытке. Мягкий ворс ковра, холодный ламинат, еле тёплые батареи, тихая музыка и он, лежащий рядом со мной на этом ковре. Мы не были парой, не были даже друзьями или едва знакомыми людьми. Ведь, по сути, наш статус был неизвестен даже нам самим. В какой-то момент, такие встречи просто стали нормой, без оправданий. Вспоминая нашу первую встречу на лице появляется горькая улыбка, ведь всё было так нелепо, непонятно и смешно. Помню, всё до мельчайших подробностей, как сейчас, хотя прошло то уже больше трех лет. 31 августа, посвящение в студенты, мед академия и сплошные белые халаты от которых ужасно рябило в глазах. Несмотря на жаркий август, в этот день шел дождь, таким образом, передавались все слёзы школьников и студентов, которые скучали по лету, в том числе и я. Хмурая, промокшая девчушка, которой так сильно жали новые туфли на каблуках. Настроение было испорченно ещё тогда, когда какой-то мужчина наступил мне на ногу в маршрутке. На посвящении нас около тысячи первокурсников, среди которых стоит он, такой важный, статный, мужественный, не похожий на других. Уже в тот момент в голове закрадывается мысль, что нужно будет, во что бы то ни стало с ним познакомиться. Присматриваясь к нему несколько дней после начала учебы, понимаю, что он до ужаса похож на моего отца в молодости, от чего первое время бросало в дрожь. Такой взрослый для первокурсника, ведь за его плечами уже школа и мед училище и я, девочка, которая случайным образом попала в медицину. Мы были такими разными, но такими одинаковыми в этих гребаных халатах. Каждая лекция, когда мы собирались всем потоком, и я снова могла его увидеть, помимо случайных встреч в коридоре или перебежками на улице, была для нас словно квестом «Найди меня» среди сотни студентов в аудитории. Признаюсь, пару раз я проиграла и нашла его позже, чем он меня. А потом, час двадцать постоянных переглядок, ухмылок или же хмурых взглядов, если настроение не заладилось. Помню, как смотрел на меня, когда я частенько рисовала на скучных лекциях в больших тетрадках перемешку со всякими формулами, фактами и не нужным текстом, который практически не откладывался в голове. Ему было всегда интересно, что я рисую, говорю, читаю, а мне… Мне всего лишь было нужно для счастья наблюдать за ним, разглядывать каждый миллиметр его кожи. Почему-то, мне довольно долго казалось, что он не помнил, как меня зовут, а я и не старалась бежать впереди паровоза и напоминать о себе. Возможно, я совершила тогда большую ошибку, ведь сейчас нам приходиться расплачиваться за это. — Почему ты тогда ничего не сделала? — спрашивает он меня, отпуская мою руку и, переворачивается на живот, чтобы видеть меня. Я приподнимаюсь на локтях, чтобы не рушить систему и тоже смотреть ему в карие. — Потому, что я боялась показаться навязчивой, думала, что ты обо мне подумаешь, а ещё думала, тогда ещё, на первом курсе, что ты женат, — честно признаюсь я, не отводя взгляд от него. Его реакция уже продуманна и изучена, но всё равно смотрю и надеюсь увидеть что-то новое. — Может, тебе лампочку поменять? — спрашивает он и поднимается на ноги, подходит к окну и закуривает. Я тоже беру сигарету, подкуриваю и делаю тягу. — Не стоит, завтра сама поменяю. Выпьешь? — предлагаю, заранее знаю, что он откажется. — Можно, — отвечает он, выкидывает не докуренную сигарету и поворачивается ко мне лицом. Невольно ловлю себя на мысли, чертовски сильно хочу провести рукой по его щеке, но вовремя одёргиваю себя, выкидываю окурок в окно и наливаю коньяк в бокал. С каких-то пор, в моем доме слабых алкогольных напитков в принципе не существует. Может, это и к лучшему. — Сегодня в последний раз, да? — спрашиваю я, делая большой глоток горячительного напитка прямо с горла. Он удивляется, но всего лишь на секунду, после чего пытается сохранять спокойствие, как будто ничего не произошло и, я ничего ему не говорила. — Ты этого хочешь? — спрашивает, так, издалека. — Нет, но этого хочешь ты, — отвечаю я, и всё же подхожу к нему ближе, ставлю бутылку на стол и провожу рукой по груди, переходящей в кубики пресса, обтянутые темно-синей рубашкой. Она ему чертовски шла, определённо, а я видимо, нет. Он перехватывает мою руку, ловя её в области его кожаного ремня с широкой металлической бляхой известного бренда и, крепко сжимает, делая мне больно. В прочем, это было не в первый раз и мне не привыкать, но сердце предательски жало. — Я помню, пойдём? — тихо говорит он, смотря куда-то мне за спину, даже не моргая. Его рука всё так же сжимает мою, оставляя красные следы-синяки. Ну вот, ты снова что-то на мне оставляешь, когда мы расстаемся на долго. От этого становиться грустно, но не более, чем обычно. Терять мне всё равно уже нечего, всё и так давно потеряно… — Что? — непонимающе спрашиваю я, наконец-то решаясь одернуть руку, в попытках вырвать её из тисков и избавиться от боли. Он аккуратно тянет меня на себя, обнимая. Меня снова дёргает, по привычке, или же от его запаха, такого родного и такого манящего. — Ты всегда хотела пойти со мной на ночь кино, давай сделаем это сегодня? — скорее утверждает он, а не спрашивает. — Знаешь, если это наш последний вечер, тогда я не хочу проводить его в кино, Бодь, — тихонько, но уверенно говорю я, глядя ему в глаза. Да, снова бинго, я первый раз за полгода назвала его по имени. Возможно, он не замечает таких мелочей, но не сегодня, не сейчас. Хрен знает, как именно всё началось, точнее, как до этого дошло. Стало нормой для них обоих, таких разных, но таких похожих. Возможно, в своё время мне стоило меньше пить и забивать себе голову всякой ненужной ерундой типа: как пересдать пятнадцать двоек за неделю до сессии, как заплатить за экзамен по биоорганической химии, как дать списать ЕМУ в полной аудитории комиссии на экзамене по химии. Да, маленькая девочка, с большими, как ей тогда казалось, проблемами. Казалось. Проблемами. Тогда, перед началом второго курса, совсем за несколько дней до начала учебного года случился наш/мой переломный момент. Да, настолько глупо и неосознанно, что это вошло в привычку для нас двоих. Набережная, конец августа, время близилось к полуночи, но активная ночная жизнь только начинаась. Гуляли парочки, фрики, байкеры, неформалы и менты. Среди этих людей каким-то образом оказалась и я, сидящая на лавке и допивающая бутылку какого-то непонятного даже мне самой, горячительного напитка. С какой целью это было сделано, сказать сейчас сложно. Освещающаяся набережная для меня была словно в тумане, кто его сейчас разберёт почему, то ли от выпитого, то ли от потерянной контактной линзы для зрения. — Что же ты делаешь, дурочка? — голос тихий, но пронизывающий, от чего по инерции вздрагиваю. Казалось, я не слышала его уже целую вечность, но счет ал всего-то на каких-то жалких два с половиной месяца и двенадцать дней. — Ты же видишь, пью. — Вижу, поехали. — Что? Куда это? Я с тобой никуда не поеду! — моментально трезвею я, стараясь смотреть ему в лицо, всматриваясь в глаза. С моим -4, это было конечно гораздо труднее сделать, чем в линзах, но я отчаянно смотрела, пытаясь понять, изменился ли он? Поменялась ли я? — Идём, я такси уже вызвал, — решительно говорит он, отбирая у меня бутылку, завернуту в пакетик из-под багета, делает пару больших глотков, морщится. — Когда ты успел? — возмущаюсь я, хотя в тайне даже для себя радуюсь, что всё складывается так. — Я за тобой уже двадцать минут наблюдаю, поехали, отвезу тебя. Дальше в памяти просто вспышки, сделавшие нашу жизнь такой, какая она есть сейчас. Нашей, общей. Такси, он называет мой адрес, хотя до этого там никогда раньше не был, ни в реальной жизни, ни в моих самых сокровенных мечтах. Лестничная клетка, по которой мы поднимались на пятый этаж, словно целую вечность. Ключи, которые каждые пару минут выпадали у меня из рук. Дверь, которая громко хлопает от его пинка, он меня держит под локоть. Холодно и одновременно жарко. Желание. Я его хочу прямо у себя в прихожей на обувной тумбочке, здесь и сейчас, срочно! Его ухмылка, мой непонятный лепет и насильный контрастный душ. Промокла, насквозь, смеюсь. Он думает, что это истерика или просто маразм пьяной бабы, а я не могу поверить то, что сейчас он стоит передо мной, в моей квартире, такой простой и в любимой футболке с «Ramones». Мои соски напрягаются, просвечиваясь через тонкую ткань любимой блузки. Но, ему всё равно, он просто смотрит на меня, сидящую на стиральной машинке, оперевшись о дверь спальни в квартире, которую я тогда снимала. Я переодеваюсь прям там, не стесняясь его, потому что пьяная, потому что не стыдно (сейчас). Он отворачивается и идет на кухню. — Я не ужинал, покормишь? — кричит он, гремя дверцей холодильника. Выдыхаю, радуясь, что он не уходит, так как совсем через несколько часов сделает это сейчас (навсегда). — Суп будешь? — спрашиваю я, но ведь отчаянно понимаю, что не смогу даже половник в руки взять. Кухня, он ест приготовленный мною суп, параллельно держа меня за руку, чтобы я не ушла (или не упала, сидя на хлюпкой табуретке), хотя этого скорее должна была бояться я. Потом снова вспышки, вспышки, блики и мы уже лежим с ним на том самом излюбленном ковре, он просто держит меня за руку, крепко, периодически что-то рассказывая. Поглаживает по запястью, успокаивающе так. Молчит, думает или просто ждет, пока я усну, но не уходит. А в то время мне кажется, что у меня паранойя, мигрень и острое воспаление шизофрении одновременно. Откуда ты взялся, зачем ты пришел? — Просто, встал, собрался и пришел, видимо не зря, — говорит он, сжимая мою руку. Я морщусь, понимая, что произнесла это вслух. — А расскажи мне про «Дексометазон»? — тихо говорю, посмеиваясь. Он тоже смеется, мы порождаем бред, взаимно, пьяно, любимо. На часах без пятнадцати три утра, мы лежим на большом мягком ковру, Богдан рассказывает мне о том, что я хотела бы сейчас слышать меньше всего. Я знаю, сейчас он договорит, и я пьяная поцелую его. Ведь, мне нечего терять, нужно пользоваться моментом. Нужно пользоваться им.

***

— А расскажи мне про «Дексаметазон»? — говорю я, делая большой глоток горячительного. Он усмехается, махая головой, струшивая несколько прядей на лицо. — Ты сама знаешь лучше меня, — отвечает он, притягивая меня за шею, грубо впиваясь в губы. Вздрог, руки спасительными жестами шарят по столешнице, сбрасывая стаканы. Он крепко сжимает свою левую руку у меня на ягодице, попутно притягивая меня к себе правой. Ещё мгновение и я уже сижу на этой столешнице, упираясь головой в навесной шкафчик, расстегивая его темно-синюю рубашку. Он всё так же жадно целует меня, опускаясь от скулы куда-то ниже по шее, оставляя влажную дорожку, я выгибаюсь, крепко хватая его за предплечья. — Богдан, ты уверен? — шепчу я ему на ухо, когда он одним ловким движением расстегивает мой бюстгальтер своей холодной рукой. Мурашки, дрожь по телу. — Я уверен! Завтра мы забудем всё и будем жить совершенно другой жизнью, а сегодня я трахну тебя так, как хотел это сделать все три года. Он злится, грубо впиваясь мне в губы, кусая их до крови, хватая за довольно длинную копну волос, непроизвольный стон, переходящий в рык и я царапаю его спину в ответ. Секундная слабость, черт, он это точно не одобрит. — Извини, — шепчу я одними губами, понимая, что наделала. Не реагирует, или же просто прикидывается, как обычно, даже сейчас. Резким движением стягивает с меня штаны, от чего я практически съезжаю со столешницы, но о вовремя меня ловит, придерживая за бедро. Мимолётный взгляд на ляжку, на которой красовался длинный, ровный шрам от холодного и острого ножа, его ножа. Он останавливается и смотрит мне в глаза с сожаление, я помню, и он тоже не забыл. — Всё нормально! — говорю я, проводя рукой по его шевелюре, заправляя выбившиеся волосы назад, переходя на шею. Он подхватывает меня так неожиданно и дерзко, от чего я вскрикиваю и легонько бью его по спине, как тогда, в то раннее утро, когда он сшивал ножевое, которое сам же и нанёс. Это была случайность, убеждали мы друг друга. Вот только, после этого его недельный запой и наше двухмесячное расставание. Больно Не потому, что мы свалились на ковёр, а от воспоминаний, которые слишком быстро влезали в голову, как мою, так и его. — Я надеюсь, что когда-то, ты всё же простишь меня за всё, что я сделал, даже за то, что произойдёт сейчас. Но, ты должна знать, что ты важная частичка меня, даже сквозь поступки и время. Спасибо тебе… — практически шепчет он, снимая с меня трусики, подаренные им на 9 марта, которое мы отмечали вместо восьмого. Прикосновения, движения, толчёк, боль… он во мне. Раз, и мне не больно. Два, и ногти впиваются ему в руки. Три, и я стону, теряя счет всему, движениям, поцелуям, времени. Он шепчет что-то ласкательное мне на ушко, так, как в первый раз, но двигается дерзко, жестко, настойчиво, как никогда. Тем самым врезаясь мне в память надолго/навсегда ставя клеймо «лучший любовник». Определённо так и есть (было/будет). Я вдыхаю его полной грудью, кусая губы до крови, стону и сжимаю руки в кулаках практически до крови только для того, чтобы лишний раз не увечить его, не оставляя следов. Минуты/секунды и он довел меня до оргазма, кончая. Стонет, почти рычит, ложась мне на грудь, покусывая сосок. Я снова стискиваю руки, шиплю словно кошка. Он видит, ем нравится, доволен. Разжимает мои руки, по очереди целуя потные, кровавые ладошки, прижимая правую к щеке. В какой-то момент он укрывает меня непонятно откуда взявшемся пледом, словно в кокон, натягивает штаны и мы перемещаемся в диван. Меня до сих пор подёргивает и хочется курить, но это всё ерунда, пока он сидит рядом со мной, сегодня, сейчас. — Как там Карина? — спрашиваю я на автомате, пока до меня не доходит весь абсурд моего вопроса. Ведь, спрашивать у своего любовника (нет), как его будущая жена, которая на пятом месяце беременности, это так по-моему, по-женски ну и по-докторски. — Сто процентов сидит сейчас и ждёт меня, с «дежурства»… — Ничего, сегодня оно у тебя последнее, — говорю я, пытаясь проглотить огромный ком, а ведь на самом деле пытаюсь не заплакать. — Рина! — возмущается он, сжимая меня в объятьях практически до боли. Одна слезинка всё же предательски срывается с глаз. Рина… Ри-на… так звал меня только он, так останется навсегда. — Посиди со мной ещё, не уходи! — шепчу я, чувствуя как капает слезинка куда-то ему на руку. — Конечно, — говорит он, обнимая меня за голову, покачивая. Он бормочет какую-то песню, вместо колыбельной, а я просто наслаждаюсь тем, что имею. Если вы подумали, что я огорчена, расстроена, убита, раздавлена, предана, то нет! Это всё было для меня как сон, который я так хотела увидеть, как параллельная вселенная, как мой мир. И нет, после того, как он ушел, я не стала его ненавидеть, упрекать и рушить его жизнь и новообразовавшуюся семью. Каждый из нас жил своей жизнью, храня теплю память друг о друге, скучая и думая, что всё могло быть по-другому. Мы никогда не были парой, как нам казалось, мы были маленьким миром, который остался в каждом из нас. Возможно, лучшим выходом для нас было бы, просто забыть всё и жить, но мы всего лишь будем делать вид, что всё и так забыто, видясь каждый день в академии, на парах, на курилке, в коридоре. Мы будем переглядываться друг с другой крайне редко, на лекциях, каждый день, напоминая себе, что мы всё сделали правильно, оставаясь друг для друга навечно единственным смыслом...