Слушатель

— Я так устала, понимаешь? — Кавалерия вскидывает голову, а в глазах её блестят слёзы. — Я люблю то, что я делаю, и я не хочу прекращать нести свет в этот мир, но… Знаешь, порой я думаю, что пошла не той дорогой. И будь я не директором, а обычным шныром, просто ушла бы. — Понимаю, — её собеседник кивает головой, — Трудно отказаться от тех высот, что достигла. Время — самое ценное в этом мире. Но будет ещё хуже, если уже старухой ты поймёшь, что хотела прожить свою жизнь иначе.       Калерия отмахивается, по привычке наматывает тонкий кончик косички на палец, и очень сердито и смешно морщит нос. Она не хочет даже думать о том, что в старости с ней может такое произойти.       А ведь действительно может. — Я думаю, — будто оправдывается женщина, — что не пожалею о своём выборе. И когда-нибудь, я надеюсь, найдется на двушке закладка и для моего спасения. Специально для меня, понимаешь?       Собеседник понимал. Кавалерия продолжала. — Мой сын мёртв, мой муж тоже. Что мне ещё делать? — почему-то именно сейчас директрисе ШНыра хочется выговориться. Выложить всё, что копилось в ней столько лет. — Я и нужна только пегам да этим оболтусам. — Конечно, если за всю свою жизнь не есть ничего, кроме гречки, то будешь считать, что гречка — самое вкусное в этом мире, — усмехнулся человек напротив. — Однако, жить надо ради себя, и не думать, кому ты нужна или не нужна. — О, нет, — женщина подняла ладонь, призывая прекратить, — Эти разговоры ни к чему хорошему не приведут. И лучше эту тему больше не затрагивать. — Так это же ты её затрагиваешь — напомнил мужчина, — Каждая наша попытка поговорить о чем-нибудь ином сводится к разговорам о крылатых лошадях, закладках и старости в одиночестве. Тебя это так тревожит? — Что? Нет, что ты! — возмутилась женщина, но тут же осеклась, всхлипнула, — Я просто не знаю, куда я иду, понимаешь?       Мужчина понимал. Кавалерия замолчала, осознавая, что сама не знает, почему снова и снова начинает этот разговор, зачем раз от раза продолжает придумывать целые сочинения на тему: «Как было бы, если бы не…», и зачем каждый раз приходит к нему, чтобы сидеть рядом и нести бред? На последний вопрос она могла ответить: Он слушает её. Слушает, как никто не слушал до, и как никто не будет слушать после. И вовсе не из-за того, что ему нужна была информация, а потому что сам задавался такими же вопросами. Он тоже иногда не понимал, правильно ли всё делает и нужно ли ему это на самом деле?       Кавалерия судорожно выдыхает, особенно громко всхлипывает, и, чтобы собеседник не увидел её слёз, утыкается ему в грудь. Гай устало вздыхает, гладит вздрагивающую худую спину и утытакется носом в светлые волосы, пахнущие так, будто их носительница натиралась яблочным шампунем прямо в пегасне. — Всё будет хорошо, — будто на автомате шепчет он. — Для кого из нас? — зачем-то спрашивает Кавалерия, и её вопрос повисает в воздухе. Даже Гай не берется на него ответить.