Держаться за воздух

      — Всего доброго, Ирина Сергеевна. Острая насмешливость в голосе неприятно-морозящей волной прокатилась по спине, мурашками оседая на коже. Зимина на мгновение вскинула голову, плеснув насыщенно-горячим раздражением темного взгляда в ехидно улыбающееся лицо, но ответом не удостоила. Небрежным жестом набросила на шею легкий шарф, поправила выбившийся из замысловатой прически ослепительно-рыжий локон и молча скрылась на лестничной площадке, аккуратно притворив за собой дверь. Зотов, посторонившись с издевательски-театральной галантностью, на долю секунды уловил рассеявшийся в воздухе горьковато-кофейный запах духов и прохладную свежесть промозгло-осенней улицы, а уже в следующее мгновение дурман ароматов растаял вместе с приглушенным хлопком закрывшейся двери.       — Честно говоря, удивил, пап, — обращение по привычке вышло натянуто-неестественным и неосознанно-едким, но генерал и бровью не повел.       — О чем ты? — переспросил вроде бы непонимающе, откидываясь на спинку дивана. Сыну присесть не предложил, но Зотов, не дожидаясь приглашения, уже опустился в кресло, ухмыльнувшись, на этот раз мысленно: "Рожей, значит, не вышел".       — О Зиминой, — каждый отзвук застревал на зубах ледяным колким крошевом, заставляя непроизвольно поморщиться. — Неожиданно, нечего сказать. Твоя последняя любовница на сколько?.. лет на пять меня младше была?.. Интересно, и как мне ее теперь называть? "Мама Ира"?       — Рот закрой! — хлестко осадил Грачев, но Михаил только усмехнулся, не обратив внимания на недобро потемневшие глаза отца. Выпрямился, сцепив пальцы в замок, и перешел к главному:       — Зачем звал? Генерал отставил на стол опустевшую чашку из-под кофе и потянулся за кителем.       — Задержанный Устинов — твоих рук дело? Михаил невольно вздрогнул, крепче стиснув пальцы и поведя плечами, сбрасывая разом навалившееся напряжение и противный, холодком заползший в душу страх. Устинов. Редкая, хитрая, подлая тварь. Директор элитной гимназии, отличный педагог, меценат... Меценат, мать его. Находя в обычных школах и детских домах одаренных, но никому не нужных ребят, этот сукин сын предлагал обучение сначала в своей гимназии, а после — за границей. Конечно, никуда за границу дети не отправлялись — обещанным "теплым местечком" оказывалось рабство у какого-нибудь педофила. Карповской команде понадобилось немало времени и усилий, чтобы выйти на этого ублюдка и попытаться его зацепить. С последним, правда, никак не складывалось: Устинов оказался осторожной мразью, к тому же, судя по всему, имел какого-то высокого покровителя. И только после множества ухищрений получилось сделать так, чтобы он очутился в стенах отдела, жаждущий покаяться во всех грехах и сдать своих подельников. Время и жесткий прессинг непременно принесли бы нужный результат, Зотов в этом не сомневался. Время, совсем немного времени, и эта сволочь уже готова расколоться. И вдруг...       — Допустим, — кивнул Зотов, стараясь не выдать голосом ни малейшей эмоции. — И что дальше?       — А дальше то, что ты должен его отпустить.       — Отпустить? Что значит отпустить? — вскинулся Михаил, с трудом разжав челюсти.       — Тебе что-то не ясно? — полоснул острым холодным взглядом отец.       — Мне не ясно, с какой стати я должен отпускать человека, у которого в багажнике нашли полкило героина, — от напускной сдержанности не осталось и следа — она летела к чертовой матери с таким оглушительным грохотом, что этот гул отдавался в висках тупой ноющей болью.       — Моего приказа тебе недостаточно? — внешне спокойно уточнил генерал, но по тому, как презрительно сжались губы, медленно цедившие слова, Зотов понял, что отец сдерживается с трудом. Кажется, еще немного — и ударит. Страха не было. Удивительно — впервые за все время не было привычного, глухого, заставлявшего неметь изнутри страха при одной мысли о том, что отец может ударить его. И, поддаваясь незнакомому, легкому, поразительному ощущению свободы, Михаил поднял глаза на отца, размеренно, без малейшего вызова отчеканив:       — Нет.       — Что "нет"? — Грачев, кажется, не поверил услышанному, замирая на полпути к небрежно ослабленному узлу форменного галстука. Опуская руки и глядя на сына с недоверчиво-насмешливым а-не-охренел-ли-ты-гаденыш выражением в недобро прищуренных глазах.       — Я не собираюсь отпускать преступника только из-за чьей-то прихоти, папа, — с невольным нажимом отчужденного ехидства бросил Зотов и стремительно поднялся. — Уж извини.       — Стоять! Приглушенная ярость в тихом от душивших эмоций голосе болезненно-резко ударила в спину. Михаил застыл, не спеша обернуться, зажмурившись и считая до десяти. Только потом неторопливо повернулся, спокойно встречая наполненный горяще-неуправляемым гневом взгляд.       — Я сказал все, что хотел, — произнес с удивившей самого невозмутимостью и, не дожидаясь ответа, скрылся в коридоре. Незнакомое, приносящее странное облегчение чувство заставило недоуменно качнуть головой, с недоверием ухмыляясь. Чувство полной уверенности в своей правоте.

***

Ирина устало опустилась на стул, нервно швырнув на тумбочку раздраженно звякнувшие ключи. Прижалась спиной к стене, прикрывая глаза и тяжело выдыхая. Борясь с никак не желавшим стихать недовольством, настойчиво клокотавшим в области подреберья. Опять. Все опять катилось к чертям. Все так тщательно выстраиваемое равновесие, весь тот порядок, на наведение которого было потрачено столько сил. Зачем, для чего? Чтобы одним махом утратить все сразу? Долбаное дежавю. Она это уже проходила: злобную травлю в прессе, волну следующих одна за другой проверок, наглые провокации и подкопы. Плюс ко всему — наметившийся раскол в команде, затаенная обида Измайловой, уязвленное самолюбие Савицкого, молчаливое, но явное неодобрение Климова... А многие ли поддержат, когда понадобится помощь, многие ли расстроятся, когда под ней зашатается кресло? Будут ли готовы вступить в борьбу с серьезным противником или, не желая неприятностей в будущем, отойдут в сторону, предоставляя ей самой разгребать проблемы? А если и не отступят, то многое ли смогут сделать перед гораздо большей силой, нежели представляют сами? Грачев. Вот кто мог повлиять на сложившуюся ситуацию, задействовать свои связи и решить проблему буквально щелчком пальцев. Глупость... Самой настоящей глупостью было понадеяться на какое-то чудо, убеждая в собственной полезности на своем месте, в готовности к выгодному сотрудничеству и даже помощи и защите его гребаного сыночка. Нелепая, идиотская надежда. Уж что могло меньше всего волновать генерала Московской полиции, так это мышиная возня между начальниками каких-то заштатных отделов. И ввязываться в эту борьбу ради приносящей сомнительную выгоду дружбы с самым обыкновенным полковником он уж точно не собирался. Ира с неохотой поднялась, скидывая пальто и прислушиваясь к тишине, разбавляемой звуками компьютерной игры. Осторожно приоткрыла дверь, заглядывая в комнату сына, но Сашка, увлеченно клацавший "мышью", не обратил внимания ни на тихий скрип, ни на присутствие матери. Женщина, лишь вздохнув, захлопнула дверь, направляясь на кухню. Привычно загремела посудой, на автомате выполняя какие-то заученные действия, но мыслями витая далеко от звона тарелок, запахов домашней еды, нудного бормотания телевизора. Мысль, неизменно пугающая всякий раз, пришла снова: как она сможет жить без работы, без своего отдела, без тяжести погон на плечах? Никак. Простой и безжалостный ответ, толкающий за грань отчаяния, не мог звучать по-другому.