Кретин в старшей школе

Музыка… Она творит чудеса. Мы долго сидели молча и наслаждались звучанием прекрасных мелодий и… целовались. До большего не дошло, да и как-то не особо хотелось, чтобы всё так быстро прошло. Если честно, то я даже удивлён, что такая девушка как она посмотрела в мою сторону. Лейнси уснула. Спит она слишком безобидно и мило, что будить мне её не хочется не под каким предлогом, а время подходит к тому, что стоило бы начать собираться на работу. Я беру чистый белый лист, сгибаю его пополам, чтобы ручка не царапала бумагу, а писала, и корявым почерком пишу: Ты так мило сопела, мне не хотелось нарушать твоё путешествие в царство Морфея. Если хочешь, ты можешь дождаться меня с работы, а потом я провожу тебя домой. P.S.Дома сегодня никого не будет, можешь не стесняться. Подумав, что эта записка на столе выглядит слишком тоскливо, я вытаскиваю из кармана портфеля шоколадную конфету, аккуратно кладу её рядом с запиской и отправляюсь зарабатывать свои, хоть и небольшие, но деньги. Надеюсь не увидеть за пределами дома Робертса, и мне, как ни странно, везёт. Успешно добравшись до кафе, заглядываю как обычно к боссу и выхожу на сцену. Как ни странно, я совершенно не думаю о музыке, о самом выступлении, не чувствую даже привычного волнения, из-за чего ловлю на себе недовольные взгляды Питера. Видимо домой я тороплюсь не только мыслями. Но стыд я чувствую. После странного выступления, я извинился за сегодня перед Питером и поспешил домой. Питер что-то пытался разузнать, но я пообещал рассказать позже. Печально то, что там никого не оказалось, только одинокая записка и нотки нежных духов Лейнси в комнате. Порадовало лишь то, что конфету она забрала. В печали, я даже не останавливаюсь в одиноком пустом доме, просто иду бродить по темному городу. Я иду по узкому тротуару навстречу огням фар, пролетающим мимо меня на не особо значительной скорости. О чем думает каждый человек, находящийся в этих машинах? Что они думают, видя меня, без смысла бредущего по улице? Может быть, кто-то думает о моем плохом воспитании, кто-то понимает мое одиночество? Но скорее всего они просто погружены в свои заботы и не замечают ничего вокруг. А я как дурак иду и задумываюсь об истории жизни каждого мимо проходящего или проезжающего человека. Я дохожу до какой-то улочки, где особо часто не был. Лас-Вегас с двух лет чарует меня своими ночами. Неоновые вывески становятся всё больше, машин тоже со временем прибавляется, дома все выше. Но почему-то меня больше привлекают именно такие улочки, на одной из которых я сейчас нахожусь. Всего парочка кафе, не особо высокие дома и фонари теплого света. Усевшись на твердую лавочку напротив кафе, в котором я никогда не был, я продолжил думать о чем-то странном. Дальше произошло то, чего сейчас я ожидал меньше всего. — Эй, Бден, вот это встреча! — слышу я фразу, которая заставляет мурашки бегать по моей спине. Я понимаю, что сейчас по мне побегут не только мурашки. Робертс идёт не один. В достаточно большой компании своих друзей, чтобы мне досталось так, что я не забуду этот день долгие годы. Или наоборот забуду всё, потеряв память. Моим мозгам предстояла взбучка в прямом смысле слова. В шоковом состоянии я не заметил, как оказался на асфальте, согнутым в позе эмбриона, хотя бы как-то ограждаясь от ударов. Чаще всего меня просто пинают. Каждая нога летит в меня с огромной силой. Я слышу, как у меня хрустят кости. В голове звенит от первого удара Робертса. Они все продолжают и продолжают меня пинать, пока сквозь шум я не начинаю слышать крики каких-то парней и нескольких взрослых мужчин. Компания во главе с Робертсом отступает. Меня пытался поднять какой-то парень. — Чувак, кости целы? — когда я слышу голос этого парня, моментально понимаю кто это: Брент. — Сомневаюсь в целости нескольких костей. — честно признаюсь я. Геройствовать нет сил. — Надо бы тебя в больницу… — сочувственно говорит Брент. Он пытается помочь мне подняться с асфальта. Я не смог сдержать стон, выражающий невыносимую боль в груди. — Ой, ребят, тут скорая помощь нужна. Наберите кто-нибудь. Брент не отпускает меня до самого приезда скорой помощи, чтобы не причинить мне боль. Кажется, что это время длится безумно долго. Брент всё повторяет: — Эй, держись, чувак! Наконец я слышу спасительную сирену. Перетерпев жуткую боль, я оказываюсь на носилках. Вскоре я почти перестаю чувствовать боль, мне кажется, моё сознание погружается в дурман. В глазах становится мутно, а звуки будто доносятся сквозь толстый слой стекла. — Не теряй сознание. — всё повторяет мужчина в белом халате и маске, натянутой на нос. Но этих слов не достаточно. Я не удерживаю сам себя и всё же теряю сознание. Когда я снова открываю глаза, меня грубо ударяет белый свет больничной палаты. Самое противное пробуждение — пробуждение в больнице. Первое о чем я думаю — приезд родителей. Мне не хочется этого. Мать включит истерику, начнёт разборки в школе, а после этого отношения с ублюдками станет ещё хуже. А ведь ей это никак не докажешь, твёрдо стоит на своём. Мама всё никак не может увидеть во мне более взрослого человека, чем её маленький сынишка, который только вылез из ползунков и пошёл в начальную школу. Врачи уже наверняка доложили родителям. Пока в палате пусто. Я начинаю чувствовать тугую повязку на груди и гипс на ноге. Так же перебинтованы руки и немного щиплет пораненные места. Я осторожно двигаю пальцами и с счастьем обнаруживаю, что всё пальцы целы, гитару держать в руках я смогу. Ещё я чувствую несколько пластырей на лице. Я хочу подняться, но боль снова пронзает мою грудь. На этот раз острее. Первым вошедшим ко мне в палату стал Брент. Он увидел, что я очнулся, и тепло мне улыбнулся. — Привет. — искренне радостно говорит он. — Привет. — выдавив скривленную от боли улыбку, отвечаю я. — Как ты? Крыша не едет? Док сказал, что у тебя лёгкое сотрясение. Я подумал. — Нет, вроде. — признался я. — Хорошо тебе, конечно, досталось: два сломанных ребра и нога. Что ты такого страшного натворил? — Родился физически слабее. — я решил не вдаваться в подробности, не делать из себя героя. Я ведь, по сути, трус и понимаю это. Закрылся у себя в доме от хулиганов, а потом отхватил за это. — Ох, понимаю. Это те ещё обмудки. — вероятнее всего, он не понимал. Брент не выглядел человеком, которого вечно унижают в школе или вообще когда-либо. — Нужно позвонить твоим родителям. Мне стыдно, но я не вспомнил твою фамилию, а школа у нас достаточно большая, чтобы всего один Брендон в ней учился. Пришлось ждать, пока ты очнёшься. — Хей, можно тебя попросить об огромном одолжении? — обрадовался я такому раскладу. Мысль о том, что родители ещё не знают, вскружила мне голову. Идея, как выкрутиться из ситуации, пришла внезапно. Я знаю, что Питер отлично придумывает на ходу отговорки. Язык у него без костей. — Да, конечно можно. — Я сейчас дам тебе номер своего друга, врачу скажем, что это мой отец. Я безумно не хочу, чтобы мои предки сейчас срывались с командировок, мчались сюда, а потом устраивали скандал в школе. Я не знаю, почему я вдруг решил выложить все Бренту как на ладони, но мне кажется, что доверять ему можно. Он задумался. — Это не будет страшной ошибкой, которой повлечет за собой ответственность? — Тогда выкручиваться буду я, а тебя это не коснётся. Ты ведь ничего не знаешь. — я подмигнул ему. — А друга не нужно предупредить? Ответить я не успел. Дверь в палату открывается, и в помещение входит врач. Квадратные очки на его носу так и кричат: «МИСТЕР-МУЖЕСТВЕННОСТЬ-СОЛИДНОСТЬ-УМ». Резкие черты лица выражают серьёзность. Такое лицо выгодно иметь какому-нибудь директору, его бы все слушались. Но не доктору. Врачей ведь и так боятся. Врач сурово поправляет колпак на голове и выдаёт устрашающую улыбку в мой адрес. — Вот и очнулся пострадавший. — соответствующим внешности низким голосом говорит он. — Давайте мы сообщим Вашим родителям, а потом поговорим о случившемся? Я как могу, сдерживаю своё волнение и с трудом киваю. — Записывайте телефон моего отца. — я, изобразив уверенность, продиктовал номер своего лучшего друга. — Его зовут Бойд Ури.