***
— Привет… ты как? — смотрю опухшими глазами на своего парня и смаргиваю накатывающиеся слезы. Скула ноет, глаз, словно в огне. Всё тело болит так, что, кажется, возьму и помру сейчас. — Буду жить, а ты че у меня забыл? — тот удивленно смотрит на меня, и внезапно его плечи опускаются. — Прости меня, Андрей. — даже руки поднять не могу, чтобы сейчас вот оттолкнуть его. Как же он бил меня вчера. Все случилось внезапно. Вечеринка была в баре на углу. А дальше мы пошли в закрытый клуб с Виталиком. Костя, что сейчас смотрел на опухшие костяшки своих кулаков, был со мной, мягко говоря, в разводе уже как два года. Но он периодически находил меня, чтобы вот так вот избить. И всё по той же схеме, начинал извиняться на утро и просить его простить. А потом он начинал ухаживать за мной и отваживал от меня всех друзей, и сам, методично цепляясь в меня, менял мне всех вокруг. Первое время я верил ему, но потом заставал за траханием моих же друзей. Мне он говорил, что это всего лишь трах, а со мной у него чувства, видите ли. И я закатывал скандалы, выгонял его, но опять же ненадолго. Два года сплошного вранья, и траха с моими близкими мне людьми, и я превратился в неврастеника. Я никому не верил, а когда Костя вновь появлялся, принимал его апатично. Мне плевать было, что он скоро опять меня будет трахать и даже кормить. Но потом опять все будет по-старому. Он не мог уйти от меня и приходил вновь через два — три месяца. Я говорил ему, чтобы он уходил, но ничего не помогало. И сейчас я избитый и больной даже не мог подняться на работу. Я был сисадмином и неплохим. Если бы не Костя, я бы очень даже неплохо зарабатывал. Но он всегда грозил мне, что всем расскажет о том, что я гей. И я вновь бросал работу и сменял место жительства, но он опять находил меня. Порочный круг. Теряю сознание от боли, когда пытаюсь встать, и пальцы нащупывают мой телефон. Набираю скорую и смотрю на потолок. На этот раз я чувствовал, что не выживу даже с его уходом. Скорая быстро приехала, как ни странно, и едва Костя отворил им дверь, то сразу попытался закрыть. Но я предупредил, чтобы были понастойчивее. И сейчас врач, осмотрев меня, и увидев красного как рак Костю, глухо спросил: — Это ты его так? — тот быстро вышел, ничего не ответив. — У тебя множественные переломы. Тебя надо госпитализировать. И ты, парень, в рубашке родился, раз живой. — и уже через пять минут все тот же врач, набрав моих вещей из шкафов и заглянув в ванну, взял все необходимое и командовал санитарам, как меня выносить. Костя кинулся, было, им помочь, но врач брезгливо отодвинул его к двери. Я же, громко как мог, сказал: — Квартиру освободи, и ключ соседу отдай. Сегодня же, слышишь? — он кивнул, не поднимая на меня глаза. Неужели что-то из моего круга выбилось? Я был рад тому, что не буду видеть эту морду ненавистную. Сдачи ему я дать не мог никогда. А когда пытался, тот лишь сильнее меня избивал и насиловал так, что я потом о другом и не помышлял. Лишь бы руки не распускал.***
Анатолий Сергеевич — мой лечащий врач и хирург. Как раз он, кстати, и приезжал ко мне на скорой. Он после четырех дней в больнице сказал, что нужна операция, и я согласился. Почему-то верил ему во всем. После операции он назначил мне новую операцию по удалению костей, которые не все удалились, и пообещал, что проводить операцию будет сам. И снова я согласился. Прошел месяц или полтора, когда он, уставший, вошел ко мне в палату и спросил тихо: — За что он тебя тогда избил? — я отвернул лицо. — Ты ему брат? — отрицательно качнул головой. — Ладно, не хочешь говорить, не говори. Он сюда просится просто, а я не разрешаю. Но если ты хочешь его увидеть… — я, повернув к нему лицо, прошептал: — Нет, не хочу. И спасибо вам. Я гей, Анатолий Сергеевич, а он шантажирует меня этим, хотя и сам такой же. А еще он насилует меня каждый раз и портит жизнь, шантажируя меня тем, что ославит меня на работе и у соседей. Каждый раз боюсь его. Мы расстались два года назад. Прожили вместе три года. Но он так и не отпустил меня. — слезы текли, а с души камень упал. Врач сидел, не шелохнувшись, потом тихо спросил: — И как же ты жил все это время? — пожал плечами. — На этот раз Костя не рассчитал со своей силой, и я сам вызвал скорую, понял, что жить хочу… а еще хочу жить по нормальному, не боясь ничего. Понимаешь? — тот молчал. Потом также тихо сказал: — А я сказал родителям о том, что я гей, в пятнадцать лет, и меня отправили тетке. А через год вернули, и все смирились. Ни разу мне не тыкали этим. Но я рано стал жить один и ни разу не приводил в семью никого. Но когда стал жить отдельно, понял, каково им было меня терпеть. А я сорвался, пуская всех, с кем спал. И в какой-то момент понял, что моя квартира стала помойкой. Даже идти туда не хочу. Хоть и вылизана она, но чего-то не хватает. — с интересом слушал его и удивлялся. Ему сейчас за тридцать, а он до сих пор ни с кем не живет. Он словно почувствовал мой вопрос. — Я боялся жить с кем-то, открыто. Соседи думали, что у меня постоянные пьянки. — Молчу, давая ему время. Он, благодарно посмотрев на меня, встал и, потоптавшись у выхода, оглянулся на меня и вышел. Сам Анатолий Сергеевич выглядел очень даже врачом. Ему шло быть врачом. Именно так я и видел в своем воображении врача. Светлые волосы спрятаны в шапочку. Маска открывает мне лишь красивой формы миндалевидные глаза голубого цвета. А когда он снимает маску, то я вижу чуть полные губы и красивый нос. Ямочки на щеках были у него необычные и на разной высоте. Одна у края губы. А другая — через морщинку на середине щеки. Я стал чаще смотреть на него как на мужчину, но ответной симпатии к себе не чувствовал, хотя видел его заинтересованный взгляд. Всё чаще и чаще ловил на себе его взгляд во время перевязки. И как-то уже перед выпиской он пришел ко мне поздно, перед сном. — Андрей, можно я тебе позвоню? — смотреть на него было почему-то стыдно. Но после Кости и его изнасилований прошло слишком мало времени. Я отрицательно мотнул головой и пояснил, чтобы он не обижался, взяв его за руку: — Анатолий Сергеевич, Костя меня изнасиловал за день до вашего приезда… — он вздрогнул и кивнул. — Я не рассчитываю ни на что. Просто хочу быть тебе другом и… — прервал его, так и не убирая своей руки с его ладони: — Просто другом я готов, но будьте готовы к тому, что может прийти этот Костя и кинуться в драку. А вы хирург, и вам надо беречь пальцы. — он, зло стиснув зубы, кивнул. — Зови меня Анатолий или Толя, ладно? — кивнул. Он ушел, когда я уже спал, зачитавшись книгу, что лежала у меня от местных больных. Я ведь и не выходил никуда кроме столовой. А туалет и в палате был. Так что уходил я, ни с кем не попрощавшись, потому что так ни с кем и не подружился. Толи тоже не было. Наверное, на сутках был. Почти два месяца больницы за то, что был с Виталиком в клубе.***
Я зло смотрел на Костю, что стоял у моего подъезда и, задержавшись у входа в дом, со всего размаха впервые ударил его так, что пальцы онемели. Костя свалился кулем за дверь, и я не стал даже волноваться о нем, пройдя мимо него. Взяв вторые ключи у соседа, кинул сумку в комнату и начал вновь все отмывать после пребывания здесь Кости. Он постучал в дверь через полчаса. Я открыл дверь, не снимая цепочки. — Дюш, ну пусти… я не буду тебе мстить! — я задохнулся от возмущения, и он, видя, что лишь разозлил меня, вновь припугнул, как раньше: — Я сейчас на весь дом буду кричать, что ты педик. — зло прошипел ему: — Кричи, придурок, кричи. Я всем скажу, что трахнул тебя по пьяни за то, что к девушке моей приставал. — он зло кинулся на дверь и вновь уже громче сказал: — Это я тебя трахал прямо на улице у клуба, придурок. А потом трахал у тебя, в твоей вонючей квартире. Слышишь, я дверь эту долбанную сломаю, блять, открой, сука. Плохо ты слушал и ни**я не понял, я вижу. Пугаюсь, что он сейчас и впрямь дверь сломает. Не успеваю набрать милицию и отшатываюсь, когда дверь действительно выбивают, и отхожу на несколько шагов назад. Он прикрывает дверь, которая, как ни странно, закрывается и, обернувшись ко мне, шипит: — Ну что поговорим, сученышшшш? — первый удар, успеваю увернуться и пугаюсь, видя в его руках нож. Он пинает меня в живот остервенело, и когда я, упав, прикрываюсь руками, мажет по ним ножом как-то быстро, боли нет. Просто чувствую теплую кровь, что скатывается по моим щекам и шее. А он машет и машет ножом. Кручусь под ним, как могу, из последних сил, и вижу, что успешно. В какой-то миг толкаю его коленом в спину, и он падает на меня, но я почти уворачиваюсь, и он падает мне на ноги и замирает. Вылезаю из-под него и реву. Кровь течет, не переставая, в дверь тихо стучат. Я испуганно смотрю на тело Кости и понимаю, что он упал на нож. Меня трясет, ноги дрожат. Горло осипло. В дверь врывается милиция, и я не понимающе смотрю, как мне надевают наручники. Потом — как в полусне. Врач, что-то спрашивающий, и мои руки обрабатывают. Зашивают часть лица и шею. Руки также не обходят вниманием. Затем, через неделю, везут в СИЗО. Оттуда сразу отпускают, через несколько дней. У ворот меня встречает уставший Анатолий и чуть улыбается одними уголками губ. — Ну вот и прошли все твои испытания. — киваю, едва сдерживая себя, чтобы не обнять его. — Спасибо тебе, что вытащил меня. — но он, отшатнувшись, говорит нервно, уже в машине: — Это не я, Андрей. Честно, не я. — испуганно смотрю в окно машины и боюсь выдать свой страх, сжав пальцы. Шрамы еще страшные. На лице давно снята повязка. Но корочки еще висят. В камере парни шутили, что тату надо сделать, чтобы в глаза этот шрам не бросался. Так и хотел сделать. — Кто же тогда? Блин, как бы не его отец. — я помнил, что батя у него был крутой бизнесмен. Он останавливается у моего дома и спрашивает неохотно: — Я там прибрался немного, но может лучше ко мне? — отрицательно мотаю головой и выскальзываю из машины. Дверь починена, на кухне, где и была драка с убийством, чисто. Но я-то вижу все равно — везде кровь, сползаю вниз по косяку и реву в голос. Весь день отмываю квартиру и потом замачиваю свое тело в ванне. Переодеваюсь во все чистое и иду в комнату. На полпути замираю — дверь открыта, и быстрая тень кидается на меня. Вдыхаю тошнотворный запах, что прижали к моему лицу и теряю сознание.***
Голова раскалывается, очень холодно. Меня бьет дрожь, такая, словно я сейчас вот-вот развалюсь на кусочки от холода. Ищу в темноте что-нибудь, чтобы укрыться, но щупаю лишь холодный бетонный пол. Вспоминаю всё и тотчас подскакиваю. Черт, что сейчас со мной будет? Теперь трясет еще и от испуга от неизвестности. Сколько так просидел — не знаю, времени счет потерял. Тело даже перестало трястись, и я обречено принял для себя одну истину. Чему быть — того не миновать. Убьют?! Пусть убивают, я уже смирился с этим. Но я не покажу этим ублюдкам, что боюсь их. Костя слишком часто избивал меня до полусмерти, чтобы я сейчас вот так вот боялся. Хватит мне бояться всех. Дверь распахнулась, и громкий голос тотчас заорал рядом: — Бать, он очнулся. Тащить? — вошел, видимо, охранник и, схватив меня за волосы, потащил на выход. Меня втащили в тепло гостиной. Руки связали. Напротив меня сидел красивый мужчина лет за сорок. Он мрачно смотрел на меня. Мы долго сверлили друг друга взглядами, пока он не спросил: — Ты бывшая подстилка моего сына? — вопрос в принципе был понятен, осталось лишь пояснить, кого именно. Хрипло спросил: — Если вы о Косте, то да, именно подстилка. — тот мотнул головой охраннику, и дверь за мной закрылась. Мужик резко встал и, стиснув зубы, спросил: — За что ты его? Он лишь тобой бредил… Сука, ты ему всю жизнь испортил, а потом еще и убил. Ты убил моего единственного сына. — сказать что-либо в ответ он мне не дал, просто начав избивать. Сознание потерял, когда он уже, как и когда-то Костик, начал отпинывать мое тело к выходу. Только услышал, как мужик просипел зло: — Выкинь его обратно. Очнулся вновь от холода и, потрогав лицо, ужаснулся, насколько оно опухло. Урод!!! Слезы текли не переставая. Когда же закончится всё это? Меня всё также вытаскивали и били в течение, наверное, месяца, а потом сценарий изменился. Мне поменяли темницу на более теплую и даже включали после избиений свет, втаскивая бесчувственного обратно. Еду толкали с порога. Я почти не ел. Только пил воду из миски. Сегодня прошел пятый день с последнего избиения, и я даже думал, что меня скоро отпустят. Мужик уже бил не так сильно и все чаще для самого себя, наверное, чтобы самому себе показать, что отомстил за сына. Но что-то ему не давало покоя. Я со страхом смотрел, как в комнатку внесли кровать и ремни с цепями. «Ну всё, — пронеслось в голове, — теперь точно мне смерть». Закричал, когда меня начали растягивать на кровати и потерял сознание, когда охранник влепил мне со всего размаха кулаком в лицо. Очнулся вновь от дикой боли, что разламывала лицо. За стеной слышал голос мужика: — Игнат, ты уволен, сука. Я тебе разрешал его трогать? Какого х** ты ударил его? Всё, вперед, вещи свои забери. — голос охранника оказался неожиданно плаксивым. — Бать, ну куда я без тебя? Мне и жить-то негде. — мужик откликнулся неожиданно зло: — Иди хоть куда, меня не е**т!!! Дверь отворилась, и в комнату вошел отец Кости. На меня он смотрел уже не так брезгливо как вначале, что-то странное было в его взгляде, и я просипел: — Может, лучше уже убьете? Смерть за смерть. — я шипел выбитым ртом, не выговаривая иногда некоторых букв. Он, вздрогнув, просипел: — Нет, так просто ты не умрешь. Не так быстро… — он снял штаны и, развернув меня на кровати поперек, вновь связал руки над головой, оставив лишь ноги не стянутыми. Что сейчас произойдет, я знал и был готов к тому, что он будет брать меня. Спрятав страх, спросил насмешливо: — Что, тоже хочешь своей подстилкой сделать? — улыбнулся даже. Он, зло стиснув зубы, процедил: — Костик говорил, что ты шалава еще та, вот и я воспользуюсь твоей задницей, а потом выкину тебя. Я решил, что ты будешь жить, но с порванной задницей. Пусть тебе ее зашьют, это будет тебе напоминать каждый раз, что ты шлюха. — он, приподняв мои ноги, брезгливо осмотрел вид, что ему предстал, и спросил сухо: — Вижу, ты не первый раз уже жопу шьешь свою. — я зло бросил, глотая слезы: — Да уж, твой сынок постарался на славу, вижу, в кого он пошел. — мужик вдруг скинул мои ноги, со всего маху ударил меня по лицу открытой ладонью, прошипев: — Не тебе, сучка, меня судить. — я, брызгая слюной, крикнул: — Да ты что? А кому, сука? Я сучка? Да, я сучка, может и так. Но блять, эта сучка три года жила с твоим сыном душа в душу, пока он не начал трахать у нас в постели кого ни попадя. А я ни разу ему не изменял!!! После нашего расставания он два года меня преследовал и каждые два месяца систематически избивал меня до полусмерти. Я не боюсь уже смерти, понял? Мне плевать, что ты сейчас изнасилуешь меня или убьешь. А жопу мне шили, когда он в последний раз меня избил так, что я сам скорую вызвал. После больницы он напал на меня с ножом в моей квартире и сам на него упал. У меня кроме него не было ни одного парня!!! Два года я боюсь всего!!! Закончи уже это!!! Выродок!!! Закончи, убей меня или отпусти. Но вы оба и так испортили мне жизнь!!! — мужик, словно оплеванный, стоял и слушал меня, открыв рот. Кое-как я успокоился и почему-то отрубился.***
Очнулся уже в своей квартире. Рядом сидел Анатолий и гладил меня по груди. Вздрогнул и попытался отстраниться. Тот, всё поняв, убрал руку и тихо спросил: — Пить будешь? — испуганно посмотрел на него и неохотно кивнул. Весь в бинтах и гипсе, я не ходок сейчас по своей квартире. Анатолий ушел через час, поставив утку рядом со мной. Стало стыдно за свою слабость. Перед глазами почему-то появился тот мужик, отец Кости. Он смотрел на меня растеряно и виновато. Сплюнул в сердцах, пытаясь прогнать его образ. А ведь я так ни разу и не слышал от Кости о его жизни, о родителях. Он никогда не говорил о них. Мои родители умерли, когда мне было 4 месяца, в автокатастрофе, и родственников так и не объявилось. Я рос в интернате и удивлялся всегда Косте, что он ненавидит своих родителей. Я все детство мечтал, чтобы меня кто-нибудь усыновил. Это я потом стал красивым и статным, а тогда был замухрышкой и ботаном. Родители, что приходили выбирать детей, выбирали по критериям красоты, и я был обойден их вниманием. Меня никогда даже и не показывали в комнате выбора, как я называл про себя эту комнату. — Ты почему не ел, Андрей? — Анатолий стоял, облокотившись о косяк на входе в комнату. — Не хочу… — он помрачнел, видя меня отрешенным. И сел рядом, не сводя с меня взгляда. — Ты должен кушать. — я не выдержал: — Я. Никому. Ничего. Не должен. Ясно?! Уходи! Он посмотрел на меня виновато и вдруг украдкой бросил взгляд на кухню, я вздрогнул от дурного предчувствия и процедил: — Кто там?! Говори, быстро!!! — сделав вид, что сейчас встану, услышал шаги, и передо мной появился отец Кости. Он мрачно смотрел на меня избитого, опухшего, в гипсе. — Я думал что в родной обстановке ты себя почувствуешь лучше. — Анатолий рванул к двери, сняв куртку с вешалки, быстро вышел из квартиры. Я зашипел зло: — Пошел вон отсюда, тебе мало того, что уже натворили со мной ты и твой сынок? Сознание помутилось, и я отключился.***
Просыпался урывками и чувствовал, что все это время рядом со мной кто-то сидит. Иногда слышал, как долго болтают по телефону о каких-то курсах акций и покупке недвижимости. Вновь пытался открыть глаза, но не получалось. Сказывалось нервное напряжение. И когда все же, наконец-то, настал этот день, начал промаргиваться и услышал тихий вздох рядом. Сразу глаза метнулись на мужика сбоку, и снова зло зашипел: — Да что ты меня преследуешь-то всё?! — прохрипел уже последнее слово и удивленно огляделся. Чистая, красивая, просто шикарная комната. Широкая кровать и длинный зеркальный шкаф во всю стену. Увидел себя мелкого, что терялся просто в этой кровати. Куча подушек вокруг постели и смятое место справа. Ага, это кто-то прикладывался ко сну, видимо. Мужик смутился, отводя взгляд, когда я обратил внимание на вмятину на пуховом одеяле. — Где я? — он тихо ответил: — Я перевез тебя к себе на дачу. Тут хорошо, и никто не потревожит. — я ехидно скривился: — Ну да, потому ты меня тут и избивал, чтобы никто моих криков не слышал?! — больше это был не вопрос, а констатация факта. — Меня Эрик зовут, и я хочу попросить прощения. Анатолий мне все рассказал потом, и лишь подтвердил, что ты мне сообщил. Я со слов Кости все по-другому представлял и каюсь, я был не прав. Заплачу любую сумму, какую скажешь, чтобы возместить… — я выплюнул сквозь зубы: — Иди ты в жопу со своими деньгами, а меня оставь в покое. Дай мне спокойно жить. — последнее уже говорил с выдохом. Нетерпеливо провел по целым зубам, что недавно были сломаны или выбиты. Он и здесь решил мне подосрать. Сдернул с себя одеяло, и одетым лишь в пижаму медленно прошел, качаясь, к зеркальному шкафу. С испугом посмотрел на себя, обнажив в нервном оскале зубы. Они были целые, с пломбами. Где раньше не хватало зубов, я видел целый зуб. Обернулся к нему, не скрывая слез, и прохрипел: — Я тебя просил мне зубы вставлять, урод?! Мне от тебя ничего не надо!!! Ничего, слышишь?! Ничего!!! Урод, ненавижу!!! Сам не заметил, как начал биться головой о зеркало. Но мое тело подхватили на руки и положили меня вновь на кровать. Я забился в его руках, что держали меня. Он прижал меня к кровати своим телом и замер, прижавшись ко мне щекой, и шепча: — Прости меня, прости, слышишь. — он так и лежал на моем теле какое-то время, и когда я затих полностью, и дрожь прошла, медленно стал сползать с меня. Я дернулся испуганно, видя, как он заглядывает мне в глаза. — Я не уйду, Андрей. Я буду рядом и прошу тебя лишь кушать. Туалет вот там. — он махнул мне рукой в угол за дверью, и я нерешительно кивнул. Та боль, что отразилась у него на лице, почему-то показалась не поддельной. Он действительно жалел о том, что натворил, и я выдохнул, что все это не сон. Неужели он не тронет меня больше? Неужели я сейчас или не сейчас, но скоро, уйду к себе и никогда больше не увижу его. На сердце чуть заскребло, и я выдохнул, почесав грудь. Эрик уже вышел, а я все смотрел на дверь и не верил в происходящее. Разве так бывает? Неужели белая полоса наступила? Еще раз огладил свои новые зубы, и желудок заурчал от голода. Сглотнул слюну и посмотрел на большое окно, что было через небольшой столик от меня. Медленно, но всё же встал. И подошел к нему, откинув занавеску. Огромный сад раскинулся под окном, и пахнуло весной. Снег наполовину растаял, а ведь я помнил, что из больницы тогда выписывался в декабре. Это сколько же времени прошло? Ужаснулся. Словно корова слизала три — четыре месяца. Посмотрел на электронные часы, что стояли коробочкой на столе, и так и прикипел взглядом. Двадцать второе марта, шестнадцать часов!!! Боги, что со мной сделали за это время. Вновь подошел к зеркалу и нервно провел по тому месту, где был когда-то шрам, когда я вышел из СИЗО. Даже на шее не было. Руки также были чистыми. Дверь открылась тихо, и Эрик вкатил тележку с одуряющим запахом вкусного мяса. Вновь сглотнул и нервно переступил с ноги на ногу. Эрик сел на кровать и спросил: — Перекусим? — кашлянув, спросил уже тихо: — Кто мне шрамы убрал? — он, стиснув зубы, сказал глухо: — Я показывал тебя врачам, чтобы определить, что попортил тебе… когда… бил. Сказали, что всё более — менее нормально. Но телу нужен отдых. Тебе восстановили зубы и сделали мелкую пластическую операцию. Также и на теле где… — я вздрогнул, вспомнив, как он смотрел на швы на моем анусе. Тогда там были еще стяжки, и… стало тошно от воспоминаний, и я отвернулся, потеряв аппетит и настроение. — Уходи. — глухо бросил через плечо. Дверь тихо прикрыли, и я сполз на пол по стене у окна, сотрясаясь от рыданий. Он ведь тогда и начал верить, лишь увидев мой зад. Урод, ненавижу его вместе с его сыном!!! Два сапога — пара!!! Так и сидел на полу, не в силах встать. Тело лишь иногда ныло, но это разве боль? Уснул на полу, сжавшись под кроватью. Почему-то боялся лежать на кровати. Всё понимал, что так не надо. Но почему-то сам подполз туда и выдохнул спокойно, закрыл глаза и наконец-то спокойно позволил сну завладеть мной.***
Проснулся, когда солнце было уже высоко. Выбрался из-под кровати и потянулся всем телом. На улице услышал шум и, прильнув окну за занавеской, увидел пьяного в хлам Эрика. Охранник помогал ему выбраться из машины. Так весь день и промаялся, перелистывая все программы по плазме, что висела на противоположной стене. На следующий день услышал, как в дверь скребутся, и удивленно замер, увидев пожилую женщину. Она улыбнулась и тихо спросила: — Андрюш, можно я пол помою? — я подобрался и несмело спросил: — А можно я сам? — та, недобро посмотрев на меня, кивнула. Я был доволен тем, что хоть чем-то занялся, и с удовольствием отмыл у себя комнату и вытер пыль на подоконнике. Анна Ивановна, она мне представилась, сказала, что хозяин пришел сегодня навеселе из-за плохих переговоров. А вообще она сама оказалась очень словоохотливой женщиной. Пришла ко мне через два часа после уборки с большим подносом еды и, разложив всё на столе, села рядом. Я ел механически, поглощенный полностью тем, что она мне говорила. Я впервые услышал, что она няня Кости. И что Костя был очень даже милым и послушным мальчиком. Только вот его мать увезла в пять лет за границу, и он только шесть лет назад приехал. А так, она по секрету сказала, что там его бил отчим. И Эрик Михайлович даже ездил туда разбираться. Костя уже не общался ни с кем и только огрызался. А Эрик Михайлович считает себя до сих пор виноватым. Так и застыл, вспоминая Эрика. Анна Ивановна уже ушла с подносом, а я всё вспоминал, как мы познакомились. Я подрабатывал в ресторане официантом, и он сунул мне в фартук свою визитку. А я, восхищенный его красивым лицом и мощной, физически развитой фигурой, буквально выпал в его объятия уже на четвертом свидании. Год, два, три пролетели как полусне, а потом началось такое, что я и не ожидал. Стиснув зубы вспомнил вновь Эрика голым, без штанов, и неожиданно возбудился. Положив руку на свой пах, сжал член. Вновь попытался сбросить это воспоминание, но воображение настойчиво подсовывало Эрика. А член у него ведь стоял, или я сейчас надумал? Я уже дрочил в руку, весь в поту и со стянутыми до колен штанами, и замер, когда дверь стала медленно открываться. Успел накинуть простынь на себя и, увидев входящего Эрика, покраснел. Вот ведь, дрочил-то на него. Он был в строгом костюме и расстегнутой у горла рубашке. Либо он на вечер, либо с него. Прошел к кровати и, посмотрев на меня устало, сел на стул, что стоял рядом. — Я хочу, чтобы ты вылечился окончательно и не вспоминал обо мне и моем сыне, Андрей. — я растеряно кивнул. Эрик так и сидел, не сводя с меня взгляда. А я смотрел на него и представлял его без этого костюма. Представил, как я пропускаю его волосы через свои пальцы. Накрываю его рот своим и сажусь на его колени. А еще он обнимает меня так надежно и так уютно. — Андрей, ты согласен? — киваю и переспрашиваю: — Куда? Куда согласен? — он, виновато улыбнувшись, показывает на окно. — Ну, прогуляться завтра. Я свожу тебя на ту сторону реки. — хмурюсь и киваю. Эрик уходит, а я стону про себя. Этого еще мне не хватало. Гулять с ним, как девица.***
Но на следующий день он заходит за мной. Даже слишком рано, на мой взгляд. Солнце еще не взошло, а он, с корзинкой от Анны Ивановны, уже пихал меня в машину. Пришлось молча отвернуться к окну и игнорировать его попытки к разговору. Машину он бросил далеко за деревней и, показав мне на небольшой домик, сказал хрипловато: — Вот, это наш старый дом. Тут я родился и вырос. — с интересом посмотрел на полуразвалившийся дом. И только уже вблизи увидел притаившийся за ним небольшой дом, который был очень даже новый. — Я восстановил часть дома и иногда приезжаю сюда. Соседи, что живут недалеко отсюда, присматривают. Ну не могу я отпустить это место. Сердце вот держит, и всё. Когда совсем тяжело, прихожу, приезжаю, приползаю сюда, сажусь перед камином и сплю. — он улыбнулся так обезоруживающе, что я замер, глядя на нового Эрика. Он словно преобразился. — А зачем ты меня сюда привез? — он мгновенно закрылся и как бы смутился. А я бил в яблочко дальше: — Переспать со мной хочешь? Я подошел к нему, виляя бедрами, и, сев к нему на колени, накрыл его губы своими, вкручивая в него свой язык так глубоко, как мог. Меня самого это так завело, что насилу остановил поцелуй. Крепкие руки Эрика обняли меня аккуратно сзади, под ягодицы, и я настойчиво начал тереться о них. Он первый не выдержал и, распахнув на мне рубашку, начал целовать шею, чуть приподнимая меня. Я сам уже нетерпеливо снимал с него кофту, майку, и, стиснув его член через штаны, услышал тихий стон, и довольно про себя усмехнулся. Я же шлюха! Сам не понял, как мы очутились на полу, на толстом ковре. Он подмял меня под себя, чуть порыкивая от нетерпения, и когда вошел в меня смазанный каким-то кремом для рук, я лишь охнул и поддался ему навстречу. Всё было как-то торопливо и быстро закончилось. Второй раз он сам проявил инициативу, не дав мне взять с верхней полки сахар. Так и обнял меня, переплетя со мной вверху ладонь и опуская мою руку себе на член. Резко подтянул меня к себе и, развернув к столу лицом, устроился сзади. Я принял его в себя, задыхаясь от боли в груди. Да, именно так он и думал обо мне. Я ведь любовник его сына и ему пофиг на мои слова, что я кричал тогда в истерике. Он кончил, протяжно застонав и толкаясь в меня по инерции. Затем, бережно повернув меня к себе, прижал и спросил: — Было больно? — отрицательно мотнул головой медленно, и он, встав на колени, хотел было помочь мне губами, но я, отодвинув его от себя, лишь выдохнул: — Не надо, не хочу… не надо, Эрик! — он испуганно посмотрел на меня и кивнул. — Поехали обратно? Снова кивает и начинает одеваться вслед за мной, поглядывая иногда на меня удивленно. А у меня на сердце тревожно, и так тошно от того, что я устроил. Уже в машине спрашиваю: — Когда ты меня отпустишь? — машина останавливается, и он смотрит на руль, не поворачиваясь ко мне. Затем глухо спрашивает: — Ты решил так убедиться, да? Ты думаешь, я тебя считаю шлюхой, да? — сам отвожу взгляд, и когда он заводит машину, выдыхаю.***
Охранники быстро открывают ворота, и Эрик открывает передо мной дверцу. Зло смотрю на него и морщусь от боли в заднице. Он выдергивает меня из машины и тащит на второй этаж. С удивлением вижу огромный бассейн. Огромные картины. Все такое огромное и такое красивое. В комнате Эрик кидает меня на кровать и раздевается. Отползаю по кровати, а он, закрыв дверь, набрасывается на меня. Поначалу пугаюсь, но его губы настойчиво накрывают мои, и через какое-то время понимаю, что стону сейчас я. Мое тело уже без одежды, и его поцелуи уже проходят по моему паху и останавливаются на члене. Выгибаюсь и кончаю ему в рот. Покраснев, смущенно смотрю на него. Но он, прижав меня к себе, спрашивает: — Напугал? — киваю с улыбкой. — У меня предложение к тебе — смотрю заинтересованно: — Станешь моим мужем? — сначала усмехаюсь, но видя, что он серьезен, начинаю смеяться все громче и громче. Эрик так и смотрит на меня: серьёзно и немного мрачно. Замолкаю и спрашиваю устало: — Зачем я тебе? Ты из чувства жалости или из-за того, что твой сын издевался надо мной? — он зашипел: — Хватит, я люблю тебя, Андрюш. Или этого не может быть? — смотрю на него растерянно и с обидой. Врет ведь. Но он, притянув меня, шепчет: — Захотел тебя, как увидел тогда, спящим у сына в комнате. Я ведь ни разу с мужиками не был. Ты первый у меня. После того раза пробовал с другими, но лишь тошнило от них. — несмело тянусь к его губам и шепчу прямо в рот: — Через пять минут хочу в тебе быть… согласен? — он, виновато глядя на меня, кивает и отвечает: — Только опыта у меня нет. — теперь я ему киваю и шепчу: — Я тоже впервые буду внутри мужчины. Мой первый мужчина Костя, ты второй. Он вдруг подрывается и выходит из комнаты, затем вновь приходит и приносит смазку. Смущено беру баночку из его рук и кидаю под подушку. Он поворачивается ко мне спиной, и я толкаю его на живот. Целую плечи, глажу ягодицы, чуть раздвигая, чтобы и анус тронуть. Он вздрагивает, когда я касаюсь его ануса, и вновь поднимает голову, спрашивает: — Может мне почиститься?! Не могу сдержать смех и со словами: — Да ну тебя, Эрик! — сажусь на его голый зад. Он смеется, сразу став молодым и таким забавным. Засматриваюсь на него и поворачиваю его к себе. Беру в руку его член и свой, в одну ладонь. Они выпадают из ладони, приходится помогать второй рукой. Он стонет подо мной. Глажу и его член, и свой. Встаю с него и сажусь между его ног, не прекращая ласкать его член, сжимая иногда яички. Он, тяжело дыша, раскинул ноги шире. Второй рукой открываю с первого раза тюбик со смазкой и, выдавив на пальцы смазку, аккуратно размазываю по анусу и смотрю на него такого красивого, возбужденного и такого беззащитного. Он открывает глаза и насторожено смотрит на меня. Ввожу один палец и начинаю аккуратно двигать им вперед — назад, следом — второй палец, и задыхаюсь от желания, как хочу в него проникнуть. Третий палец, и он замирает. Поднимаю выше ноги и, приставив к его дырочке член, смазываю его, чуть отпрянув, и вновь прижимаюсь к нему. Эрик прикрывает глаза и смотрит на меня из-под полуопущенных ресниц. Я толкнулся, он тихо вскрикивает и дает мне войти лишь на чуть-чуть. Шепчу взволнованно: — Расслабься, мне тоже больно. Ты очень узкий, Эрик. — он, видно как взволнован, и хрипит: — Давай же, входи уже. — протискиваюсь в него и замираю на несколько секунд. Тело требует движения, но я даю ему привыкнуть к моим размерам. А они у меня немаленькие. Охает от моего движения, и я начинаю толкаться в него, сжав зубы, стараясь тотчас не кончить. Природа берет свое, и я срываюсь в дикий забег, пережимая себе у основания член, чтобы не кончить. Он лежит поначалу безучастно, но я-то знаю, что надо лишь взять правильный угол, и задеваю его простату. Да, я угадал. Он начинает сам мне подмахивать и стонать. Я уже не владею собой и вхожу уже на всю длину, и резко выхожу, тяжело дыша. Он стонет от разочарования, но я быстро переворачиваю его на живот и, приподняв его бедра, беру больше смазки и вновь размазываю по члену. Вхожу уже смелее и, не дав ему времени одуматься, вновь начинаю драть его зад. Он уже сам приподнимается на локти и, постанывая, хрипит: — Блядь, быстрее, Дюш — наши тела в каком-то нервном хаотичном движение. Все для нас впервые, но это не мешает нам получать воистину дикие и такие прекрасные ощущения. Он первый кончает, не притрагиваясь к себе, и теряет сознание, просто сваливаясь лицом вниз. Я кончаю следом, выйдя из него, на спину. И подхватив свою порванную рубаху, вытираю с него свою сперму. Он всё так же в отключке. Начинаю гладить его спину, резко дую на его лицо, и он вдруг, всхлипывая, отворачивается. Теперь уже я сам, волнуясь, спрашиваю: — Больно, да? Ты прости меня… — он поворачивает ко мне свое лицо и шипит: — Ты должен ненавидеть меня, а ты приносишь мне одно счастье. — смотрю на него такого злого и тихо отвечаю: — Я… наверное, что-то испытываю к тебе… — он замирает и, садясь, тянет меня к себе, чтобы крепко обнять. Затем шепчет: — Как-то подрался в юности, и мне отбили все мои причиндалы. Успел лишь заделать ребенка, а потом все… не вставал. Чего только не пробовал. Врачи разводили руками. А увидел тогда тебя в комнате у Кости и захотел, но не так, как ты думаешь. Хотел просто защитить. Ты был такой беззащитный и так сладко спал. Я импотентом себя считал, но вот совсем недавно… прости… крышу совсем сорвало. Бил тебя и понимал, что бью себя. За все то, что натворил в этой жизни. Жене позволил уйти с моим единственным сыном. Потом сын совсем чужой приехал. А меня все пытались использовать, но никак не получалось. Всё один был… а потом ты в руки попал, и я считал это тем, что кто-то должен мне заплатить за всё. А ты и был моим подарком, Андрюш. Ты и есть мой подарок!!! Останешься со мной? — киваю и не верю в сказанное. Он лишь поправляется, глядя на меня виновато: — Навсегда, я имею виду. — замираю, испуганно глядя на него. И тихо спрашиваю: — А ты мне изменять не будешь? А то я ревнивый очень. — он чуть усмехается. — Нет, только если во сне, да и то, там во сне, только с тобой. Согласен? — киваю и целую его несмело в губы.