псевдоним

До выступления оставалось меньше тридцати минут, когда Питер постучался в заднюю дверь респектабельного бара. Он опаздывал, чертовски сильно опаздывал. Он редко приходил так поздно, но сегодня его задержали на парах, только вот в баре его проблемы едва ли кого-то ебали, он должен был быть на сцене вовремя. Потому что он получает свои деньги от тех, кто платит за возможность выебать его взглядом и (намного больше, конечно) подержаться за его задницу в очередном блестящем нечто. Майк его уже ждал: дверь открылась после первого удара. Тот смотрел осуждающе, но обошелся без нотаций, Питер был ему благодарен, в ином случае он бы просто обматерил Майка и дело с концом. Но выплескивать все накопившееся за день дерьмо на близких людей – не лучшее решение. Особенно, если этим людям вы по гроб жизни обязаны. Питер предпочитал думать, что Майку он обязан только по получение постоянной работы с приличной зарплатой, хотя, с его удачей, он мог рассчитывать как раз на то, что получит желаемое аккурат перед смертью. Или же прямо на смертном одре ему предложит контракт какая-нибудь продвинутая мегакорпорация, получающая слишком много резюме от подростков и не сумевшая вовремя оценить его таланты. Они впервые встретились, когда Майка вышвырнули из колледжа за драку в первый же учебный день («Знаешь, я не жалею, избитое лицо этого ублюдка стоило того», – рассказывал Коллинз позже), а Питер пытался заработать на колледж же фотографией. Майк позировал ему в боксерах под леопард, попутно пытаясь соблазнить будущих читателей низкосортного порножурнала (аудитория от сорока до пятидесяти, одинокие, уставшие от жизни). Питер не считал, что с тех пор его жизнь перетерпела какие-то существенные изменения. Правильнее будет сказать, что он сам едва ли изменился. Может быть, да, научился лучше двигать бедрами и немного меньше верить людям. Чувствовать себя в коротких шортах на коленях у едва совершеннолетних так же уверенно как в любимой фотолаборатории. Приобретенные (по большей части – все от того же Майка) навыки помогли ему остаться на сцене. Он смог получить место в колледже, оплачивая теперь его самостоятельно (и не важно, откуда он вынимал эти деньги; деньги не пахнут, и, блять, не колются). И если ради того чтобы по жизни развлекаться с фотоаппаратом по ночам требуется развлекать визжащих женщин – что ж, Питер на это готов. Он стянул с волос украденную в супермаркете утром резинку. Она была оранжевая, Питеру не нравился цвет, но держала хорошо. Не то чтобы ему нравилось иметь и длинные волосы, просто такими их проще убирать под парик. Он редко выступал без него: кроссдрессинг был страстью, которую он открыл в себе, ступив на малую сцену. Колготки в крупную сетку выглядели вызывающе, а рвались – раздражающе; еще больше раздражения вызывали докучающие продавцы, с заботой интересующиеся, зачем «вашей девушке» столько колготок. Черные блестящие шорты, пиджак на голое тело (может быть, оно и выглядит глупо, но не на Питере – ему это все чертовски идет), галстук-бабочка (их тоже требовалось много, Паркер позволял снимать их с себя особо симпатичным клиенткам). Майк смотрит на него и присвистывает: – Ты превзошел себя, бро! – его глаза сужаются, Майк переходит в режим критика, приценивается, заставляет Питера повернуться и поправить шорты, трясет головой и думает, закусив губу. (Питер успокаивает себя, что это он от усердия; ну, не может быть, чтобы Питер действительно был так хорош). – Тебе чего-то не хватает. – Блять, Майк, мне на сцену… типа вот сейчас, а ты собираешься заставлять меня переодеваться? – вид у Питера замученный. Он закатывает глаза, когда Коллинз хлопает в ладоши и вогружает ему поверх парика черную шляпу, которая чуть съезжает на бок. Джеймс начинает было возникать, что это его шляпа – и он прав, эта шляпа всегда была частью номера мистера Самый Большой Член этого бара, но Майк затыкает его очень ловко: говорит Питеру повернуться. – Обворожителен, мой дорогой. Они вместе выходят к краю сцены, выглядывают из-за кулис. Зрители увлечены действием на сцене, зал шумный и полный – будет большой куш. Атмосфера уже достаточно накалена, публика под должным для создания большого шума градусом… Питер предчувствует хороший улов. Его чутье не подводит: он замечает в темном углу, близко к бару, личность крайне известную и примечательную. Там, надеясь скрыться от излишнего внимания, сидел ни кто иной, как сам Тони Старк, богач и филантроп. Хоть бар и был местом, не лишенным внимания влиятельных гостей, звёзды мирового масштаба появлялись здесь крайне редко. Но Питеру не были интересны причины, которые привели сюда Старка. Ему было интересно другое. Работа в баре научила его не только пластичности движений, лести и блядушничеству, но и карманному ремеслу, гордому и восславленному в веках. Зачастую, пока околдованные природными чарами Питера дамы увлеченно засовывали ему в шорты хрустящую зелень, он оглаживал их бока и спины, дразнящее касался и более пикантных мест, извлекая бумажники, расстегивая золотые цепочки и бережно сцеловывая с ушей – серьги, а с пальцев – кольца. Он сбывал краденое в проверенном месте, не терзая себя муками совести, отдавая на будущую перекупку и переплавку обручальные кольца. Опьяненные «любовными напитками» и самой любовью дамы никогда не возвращались за потерянным. Возможно, они списывали эти кражи на таксистов, возможно – на собственную глупость. Или же просто не придавали значения мелким потерям. Как и в случае со Старком, Паркера не интересовали причины, его интересовала возможность выгодно сбыть и толково провести часы досуга за заработком. Толкнув Майка локтем, Питер качнул головой в сторону Старка, чьи глаза так же были прикованы к сцене. На ней сейчас ублажал гостей представления светловолосый Митчелл: видный мужчина, еще не за тридцать. Если верить обложкам таблоидов, Тони недавно расстался с похожим на Митчелла парнем. – Узнаешь его? – Кого? – В углу. – Паркер присмотрелся, готовясь описывать с фотографической точностью, – бокал виски в руках, темная рубашка с расстегнутыми вверху пуговицами, дорогие часы на руке, темные зачесанные волосы, ухмылка, вожделеющий взгляд… – Это… – голос Майка поднялся на несколько тонов выше, за что Питер тут же посмотрел на него очень строго. Коллинз заткнулся. – Да. Он. Знаешь, что это значит? Майк ухмыльнулся: – Кто-то сегодня сорвет большой куш с большим же удовольствием? Питер вернул ему ухмылку, попутно поправляя шорты. – Иногда я завидую твоим нахальству и ловкости… Продолжение тирады заглушил голос ведущего этого вечера. Джим был уже в годах, но это не мешало ему срывать с губ дам томные вздохи восхищения. Он объявлял Питера, и те девушки, что уже знали его, возбужденно вторили каждому слову: – А сейчас, дорогие гости нашего вечера, дорогие дамы, – «дамы» завизжали, – и джентльмены, – Джим салютнул шляпой как раз в сторону менее освещенной части зала, – на сцену выйдет тот, кто опутает вас нитями любви и страсти, потянет за каждую из ниточек и заставит вас желать его так, как вы никогда и никого не желали. Он вытянет из вас всё, заворожив своим выступлением, околдует, опутает своей паутиной… Зал взревел. Питер поправил парик и шляпу. Майк хлопнул его по плечу и отсалютовал, исчезая в направлении гримерной. – Встречайте, наш Паучок! Питер вышел на сцену, в который уже раз сожалея о том, что когда-то рассказал Майку свою историю. Просто так совпало, что его дядя был убит при невыясненных обстоятельствах, а родители погибли в автокатастрофе. И еще он был фотографом. И, ладно, может быть, его любимыми комиксами в детстве и правда была серия о Замечательном Человеке-пауке. Но ничего из этого не означало, что он был готов выступать под именем «Паук» или ласково-отвратно-слащавым «Паучок», в то время как у всех остальных псевдонимы подразумевали под собой что-то заводящее, сексуальное. Нет, серьезно, кто будет считать «Паука» сексуальным? Да Питер готов был поставить свою стипендию и все пятидолларовые купюры, что он вынимает из шорт, возвращаясь со сцены, что большая часть из присутствующих в зале при виде паука начинает визжать отнюдь не от возбуждения, ровно как и залезать куда повыше. Но одно оставалось неизменным: когда он выходил на сцену, все забывали про неприязнь к паукам как к мелким и противным тварям и вспоминали про то, что Человек-Паук всегда был довольно-таки горячим. Так случилось и в первое его выступление, когда его заставили (он проиграл Майку желание, весь этот цирк изначально был просто проигранным желанием) выйти в маске и боксерах с дизайном под Человека-Паука. Так случилось и сейчас. Потому что он вышел на сцену самой развязной своей походкой, чтобы опуститься на колени перед одной из зрительниц, выгнуться к ней, провести рукой по ее плечам, сказать что-то льстивое на ушко, горячо выдохнуть и отдалиться, оставив даму тет-а-тет с ее оргазмированными вскриками восхищения и намокшим нижним бельем. Питер танцует, отдаваясь этому делу, он двигается ритмично и пластично, прогибается в спине, призывно приподнимая задницу в коротких обтягивающих шортах, он встает на колени в этих блядских колготках в сеточку, проводит руками по обнаженной груди. И, наконец, он скидывает пиджак, стягивает его медленно, отчасти наслаждаясь тем. Как с каждым оголяющимся сантиметром его кожи становится громче шум в зале. Пиджак летит в толпу, Питер спускается следом, медленно, уделяя внимание зрительницам, позволяя им прикасаться и задевая их в ответ. Он идет к определенной цели, к человеку, который читает его намерения, улыбаясь шире и призывно раздвигая ноги. Свет над ними становится ярче, ведь теперь сцена – здесь. Сам Паркер – сцена. Он опускается на бедро Тони Старка, чувствуя своим бедром натяжение на его брюках. Он проводит рукой по затылку, ерошит концы волос. Надавливает на шею, чуть царапая ее. Он наклоняется слишком близко, закрывает их от остальных зрителей в зале шляпой, скидывает с глаз челку и смотрит внимательно, прямо в глаза Тони Старку. У него – жадный взгляд и бумажник, оттягивающих кошелек, а в штанах – набухший член. И Паркер – не шлюха, он не работает с клиентами приватно, но сейчас позволяет себе нарушить главное табу – прикоснуться губами, сначала к шее, а потом – еще быстрее, еще запретнее – к приоткрытым губам, таким приглашающим, блестящим от слюны и виски. Сорвать с губ стон и соскользнуть на пол, проводя руками по рубашке и бедрам, задеть рукой выпуклость на штанах. Питер встает лицом к вожделеющей его публике. Он делает шаг назад и практически притирается к сидящему сзади него Старку, который кладет руки ему на голые бока. Прикосновения, подобные этим, выжигают желанием. Он снова встает на колени, и, словно покорный щенок, сдается в руки Старка, который словно бы подыгрывает его затянувшемуся выступлению. И пока, с позволения Питера, Старк аккуратно расстегивает закрепленный на шее галстук-бабочку, сам Паркер не перестает выгибаться и исследовать его тело руками. Он находит карман, откуда вытягивает хрустящую банкноту – Старк, очевидно, не против. Отчего-то в кармане, среди прочих бумажек, лежит увесистое кольцо. Питер надевает его себе на палец, размер чуть великоват, но смотрится хорошо. Оно не выглядит как обручальное, скорее хороший дорогой подарок. Питер приподнимается, еще раз проводит руками по телу Старка, не обделяя вниманием его шею, грудь и внутреннюю сторону бедер. К сцене Питер возвращается раскрасневшийся, без шляпы (в ней сидит Старк, внимательно следящий за мерно покачивающимися бедрами юноши), со съехавшим париком и странной улыбкой на губах. Он флиртует со всеми, мимо кого проходит, но больше ни с кем так активно, как с Тони, мать его, Старком. Выступление выходит горячим, но чуть более приватным, чем хотелось бы. Когда он уходит, Джим не выглядит довольным, но с залом о нем он говорит одобрительно и предлагает в следующий раз устроить аукцион за право подержать Паучка на коленках. Зал одобрительно гудит. (Тони Старк смотрит в бокал с виски и думает о том, что ему нужно отлить и подрочить, но даже сейчас он не против вновь заполучить Паучка к себе на колени; может быть тот согласиться подсобить ему с одной из его нужд, он бы дорого за это дал). Больше на сцене Питер не показывается, он вынимает из шорт купюры (сотен много, как никогда), кидает в рюкзак скомканную униформу, извиняется перед Джеймсом за шляпу и советует ему забрать ее у Старка, потому что тот совсем не будет возражать против активного внимания со стороны привлекательных мужчин. – Я думаю, ты поможешь ему забыть бывшего парня. Он щедро отплатит тебе. Майк ухмыляется на эти слова (он сам только вернулся со сцены): – Как бы Джеймсу не пришлось ему помогать забыть тебя. Ты был так интимен с ним. Думаю, часть зала будет представлять в своих влажных снах уже не тебя одного, а вас двоих. – Тут только ты способен представлять в влажных мечтах нас двоих, пидорок, – бросает Питер через плечо, и фраза звучит с большей долей раздражения, чем полагалось. Они не ссорятся; это просто беззлобная возня, когда они в шутку мутузят друг друга, а после Паркер сваливает, ссылаясь на важный проект, который необходимо срочно претворить в жизнь. По взгляду Майка он понимает, что тот прекрасно видит, что Питеру нужно принять холодный душ и пересчитать полученные деньги, чтобы, в первую очередь, напомнить самому себе, зачем все это затевалось. Он же не просто так почти поебался со Старком. И не для своего удовольствия. Только в метро Питер в полной мере осознает, что у него на пальце кольцо Тони Старка, а в кармане – его деньги и банковская карточка. И если Старк решит забрать свои вещи – что ж, он может попытаться.