Метро

Ехать куда бы то ни было с Вантасом - самое худшее решение, которое я только мог принять. Моё похмелье, его изможденность и один огромный наводнённый людьми вагон метро. Серые лица вокруг и что-то ритмичное в наушниках ещё поддерживают меня в относительно вменяемом состоянии, но каждый шаг и каждая остановка даются всё тяжелее и тяжелее. Все благодаря прошлой ночи, проведенной без сна, о которой очень не хочется вспоминать. Благо под очками не видно моих наверняка красных глаз с мешками не хуже, чем у Карката. Сонливость навалилась на плечи, и я с трудом разлепляю веки, буквально запихивая себя и обмякшее тельце Карката в очередной вагон. Ощущения здесь словно в Токийском метро: всюду прикосновения чужих тел, взгляды чужих глаз, запахи чужих духов и пота, резко чувствуется чужое присутствие. Я ненавижу это состояние, эту загнанность и несвободу, которые приходится претерпевать всякий раз, как я захожу в общественный транспорт или просто людные места. Нас словно какой-то мусор утрамбовывают в одно душное вечно пропахшее всякой дрянью помещение; и куда не посмотри - ворчащие суетящиеся потные люди, более похожие на возящихся в грязи свиней. Это все настолько отвратительно, что я даже иногда чувствую рвотные позывы. Ума не приложу, как все спокойно сносят подобный рассадник грязи. Со следующей остановкой меня крепко прижимает к дверям с противоположной стороны валом новоприбывшего народа; Вантас же стоит совсем рядом, пытаясь даже не дотрагиваться ни до кого. Кажется, он нервничает, и этим очень раздражает самого себя. Он всегда из-за чего-то злится, чаще всего, из-за ерунды, но в этот раз он выглядит, пожалуй, даже напряжённым. Мою голову посещает вчерашнее воспоминание - задушевный разговор в светлой душной комнате. Каркат смотрит вниз, и свет, подобно прожектору, освещает его макушку. Он спокойно и сосредоточенно повествует о своей давней клаустрофобии, а ещё о глубокой неприязни к незнакомым людям. Я как всегда спокойно и молча слушаю, а потом кратко рассказываю о своей нелюбви к чужим прикосновениям. Кажется, мы тогда поняли друг друга. Толпа заставляет нас сблизиться, пожалуй, слишком сильно. Я увеличиваю громкость, чтобы отвлечься, чтобы меня перестало "мутить", и наушники послушно шипят чуть громче, работая уже на последних издыханиях. Единственным верным решением сейчас будет перевести внимание хоть на что-то, и этим "чем-то" становится Вантас - единственное существо в этой гудящей ловушке, от которого меня не тошнит. И я начинаю незаметно изучать его взглядом сквозь затемненные стекла очков. Я долго, молчаливо наблюдаю за все более выходящим из себя и беспокойным Кк. Сквозь полусомкнутые ресницы я подмечаю его отстраненное выражение лица, сквозь глухой жесткий смешавшийся гул слышу его шумное частое дыхание. Остановка. Вторая. Эти молчаливые муки начинают влиять и на меня, однако я безмолвно бездействую, - исключительно потому, что прекрасно знаю реакцию: пара матерных оскорблений. Вантас судорожно надевает массивные наушники на голову и заглушает свои страхи самой тяжелой музыкой, которую может найти. Так мы проезжаем всего-навсего пару остановок. Вновь входящий нескончаемый поток народа принуждает нас сдвинуться совсем в угол. В который раз я жалею, что меня угораздило поехать с этим недоразумением в сомнительную компанию да ещё и на другой конец города. Жалею просто потому, что меня это напрягает даже больше, чем его, правда, у меня получается держать себя в руках куда лучше. Новый вагон, новая ветка, новые незнакомые люди, новый неуютный, вечно раскачивающийся из стороны в сторону и освещённый лишь тусклым желтоватым светом, вагон. Каркат явно нервничает ещё сильнее - это видно по мельтешению его взгляда, учащённости дыхания и мелкой испарине на лбу. И смысл строить из себя спокойного сильного лидера или как он там себе придумал? Я проявляю некую заботу об этом упертом идиоте: говорю ему, что всё в порядке. Я говорю, что осталось ещё с полчаса; что помогу ему, чем смогу и что, возможно, нам стоит выйти. Вантас какое-то время молчит, словно бы взвешивая варианты и отвечает, что он в норме и вполне может доехать, но ему бы хотелось не чувствовать себя так ужасно. Возможно, он даже позволит себя приобнять. Невольно усмехаюсь и со снисхождением притягиваю худое тело за талию ближе к себе, при этом сам чувствую некое облегчение и спокойствие. Каркат для виду что-то недовольно бурчит на грани слышимости и несмело прижимается, утыкаясь носом в мои ключицы, приподнимаясь на мысках. Сразу становится ощутима немалая разница в росте. Я чувствую буквально каждый сантиметр его подрагивающего тела и ненавязчиво притягиваю к себе ближе. Сейчас мне становится намного лучше, ибо я смог, наконец, сконцентрировать внимание на чем-то более приятном, нежели вагон, и больше не думать об отвратительных людях вокруг, о том, как бы поскорее приехать или о нечто подобном. Я чувствую, что шум наушников уже стал помехой: несколько отклонив голову в сторону, и скидываю их. Постепенно Каркат тоже становится куда спокойнее, умиротворенно прижимается, и лишь тихо дышит прямо в мою шею. Ситуация остается весьма невинной и даже умиляющей, однако в какой-то момент я понимаю, что Кк эти нежности уже совершенно не требуются; что он ведет себя уже не столько испуганно и беспомощно (что само по себе является весьма исключительной ситуацией), сколько недвусмысленно и нагло. Вантас совершенно ненавязчиво заводит руки мне за спину, поднимает их чуть выше, вынуждая меня наклониться; он тянется к моему уху и едва ощутимо прикусывает. От неожиданности я чуть дергаюсь, но продолжаю молчать и бездействовать, предоставляя Каркату возможность продолжить и с интересом следя за продолжением. Он семенит, подходит вплотную и становится каждой ногой на мысок моих кед, таким образом, уменьшая столь неудобную разницу в росте. Причем все это Кк делает настолько неуверенно и стеснительно, несмотря на вполне "законные" отношения, что я невольно умиляюсь и слабо улыбаюсь. Но все же упустить возможность побесить и без того нервного Карката - грех. - Вантас, какого черта ты творишь? - Шепчу ему в ухо на выдохе, при этом слабо ухмыляясь. - Мои гребаные слабости совершенно не дают тебе повода выебываться. Я лидер. Мне можно все, усек? - Каркат раздраженно оправдывается, уже зная наперед, что я буду говорить дальше и горячо дышит на мою щеку. Он определенно зол на самого себя и ему совершенно точно не хочется подтверждать эти свои "слабости", а тем более - обсуждать. - Это только потому, что ты слишком близко, а мне было херово, так что просто держи свои вшивые комментарии при себе. - Ах, как мило, у тебя есть фетиши, о которых я и не подозревал? Любишь ненавязчиво домогаться людей в транспорте? Очень много слов, да только нихера ты не можешь признавать свои фэйлы. - С усмешкой заключаю я и без намека на нежность кусаю хрящ Карката, просто чтобы он хоть на секунду заткнулся. Вантас судорожно выдыхает и приглушенно рычит. - Иди нахуй, гребаный Страйдер. Засунь свои псевдоироничные шуточки и выводы себе в задницу, ибо невъебенно бесят такие наезды ни с хуя.. Просто. Заткнись. Нахер. - Кк, наверно, сказал бы еще кучу невнятного и неубедительного мата, но, похоже, он уже не видит смысла что-то объяснять. Вот и хорошо. Каркат неуверенно тянется к моим губам, при этом пытаясь не смотреть в глаза, несмотря на затемненные стекла очков и с силой впивается в нижнюю, чуть тянет на себя, явно выражая этим свою великую ненависть. Я морщусь от острой боли, но разрешаю ему продолжить свои посягательства, даже разрешаю начать поцелуй - не совсем уверенный, несмотря на то, что и не первый, зато становящийся все грубее и свободней с каждым мгновением. Я решаю позлить Кк еще немного: кусаю его язык у основания, совершенно не сдерживаясь; он в ответ злобно шипит, но потом лишь плотнее прижимается и горячо неровно дышит. Я приоткрываю глаза и с наслаждением рассматриваю раскрасневшееся с выражением злобы и безумно возбуждающее лицо Вантаса, с трудом удерживаясь от умиленной улыбки. Кк почти игриво впивается в мой язык своими чересчур острыми клыками, в ответ я прокусываю его губы. Это становится похоже на небольшую схватку, укусы постепенно становятся все болезненней и длительней; наши зубы то и дело стучат друг о друга; во рту гуляет ярко выраженный вкус крови, но мы оба не собираемся отрываться, не насытившись. Дыхание медленно, но верно учащается, и я увлекаюсь. Не знаю почему, но вся эта нелепая ситуация дико возбуждает. Головную боль словно рукой сняло, но я ещё сохраняю рассудок, хоть и с трудом. Каркат прижимается все плотнее, видимо, решив забить на все и поддаться собственным нелепым порывам. Мне почему-то начинает нравиться эта неловкая ситуация, эта прилюдность, бесстыдность, глупость и даже недовольные взгляды пассажиров. Неожиданно для себя я обращаю внимание на окружающих. Люди напротив недовольно морщатся и смотрят в сторону; осуждающе цокают и отворачиваются; бабки, оккупировавшие сидения, оживленно дискутируют на тему растления общества; мужчины усиленно пытаются не смотреть в нашу сторону, а кто-то из них громко высказывает довольно грубое замечание, которое, впрочем, тут же растворяется в шуме вагона; а стоящие где-то в стороне подростки - малолетние выкрашенные в блондинок курицы в мини-юбках - оживленно перешептываются и хихикают. В итоге, внимание большей части вагона приковывается к нам. Но на данный момент мне откровенно плевать, так даже лучше. Постепенно наши объятия становятся все менее стесненными и ненавязчивыми, заставляя все население вагона либо плеваться ядовитой слюной от злобы или зависти, либо смущенно отворачиваться. Каркат тяжело дышит, прижимается ко мне всем телом, рукой забирается в мои волосы, с силой сжимает, тянет на себя, дабы углубить страстный поцелуй. По телу постепенно распространяется приятная щекочущая рябь тепла; челюсти уже начинает сводить от постоянного напряжения, ноги затекают в бездействии; однако я успешно игнорирую нытье собственного тела равно как и усталость. Мои руки блуждают по спине Вантаса, постепенно спускаются вниз, чтобы бесстыдно залезть под куртку, грубо обнять худое тело и оставить несколько мелких царапин. Мне безумно нравятся эти ощущения - всеобщего внимания, жара, затуманенного сознания и саднящей боли в свежих ранах. Однако я не настолько глуп, чтобы вот так извращаться в метро, я стараюсь постепенно унять себя и Кк, хотя бы на полчаса дороги до родной однокомнатной. Как очевидно, это бесполезно без словесного подкрепления. Поезд медленно, но верно приближается к нашей станции, напоминая в очередной раз: пора завязывать. Я не без усилия разрываю поцелуй и шепчу в губы Карката, пытаясь выровнить дыхание и привести нестройные мысли в норму: - Нам пора выходить, конечная. В ответ я слышу очень недовольное разочарованное шипение. Каркат вновь с силой впивается в мою губу, чуть ли не прокусывая насквозь, но уже с целью отомстить. Я лишь мягко улыбаюсь этому злобному недоразумению и принимаюсь зализывать горящую кровоточащую ранку. Кк я чуть ли не отпихиваю назад, вызывая тонны мата и оскорблений, которые предпочитаю заглушать шипением наушников. - Мне тоже жаль милый, потерпи до квартиры, - Говорю нарочито громко и издевательски хихикаю, тем самым вызывая новые потоки трехэтажных оскорблений в свой адрес, которые очень иронично смотрятся со стороны и всегда меня забавляют. Я пропихиваю себе дорогу сквозь цокающую и хихикающую толпу, всем своим видом выражая абсолютное безразличие и становлюсь у самых дверей, одной рукой приобнимая Кк за талию, чтобы тот в силу собственного роста не отстал и не ебанулся головой о гранитный пол.