Растопим нашу зиму

Зима. Она наступает, не предупреждая. Рассыпается по земле белыми хлопьями и замораживает землю. Дороги под толстым слоем снега становятся подобием минного поля. Круглые, овальные, разной формы рваные островки льда, на которые не единожды успел наступить Такао Казунари. Только он не взрывался, а падал с громким восклицанием, сероватым паром, растворяющийся в холодном воздухе. В тот день он снова навернулся у кафешки на углу, где пообещал без опозданий встретиться с Мидоримой Шинтаро. Чертов лед спрятался под россыпью снежной каши. Заметить этот блестящий отблеск было невозможно из-за туманности сознания. Такао плохо спал. Простудился. Опять. — Пей больше воды, вот что. Мидорима стоял в трех шагах от кровати Такао. В руках держал маленькую белую вазочку, расписанную символами синтоистских священников. Боевое заклинание для отвода бед. Вроде так, как мог вспомнить Такао. Еще ему казалось, что Мидорима сам вывел символы на керамической поверхности. Почему-то он был уверен в этом. — Что там у тебя написано? — пробубнил неразборчиво Такао. Натянул одеяло на самый нос и чихнул в темноту. — Небось, из-за них я навернулся у того кафе. В довесок еще шмыгнул носом, старательно взывая к жалости. — Не стоит проводить параллели в сложившейся ситуации, — Мидорима был неприступен и прошел к столу Такао. — Ты мало спишь, вот что. Причина недосыпа лежала хаотичными стопками комиксов. Откуда-то даже выглядывали уголки конспектов и книг. Настольная лампа покрылась пылью, кроме выключателя — маленькой круглой кнопки. Мидорима еле заметно поморщился. Ему неудивительно, что Казунари в последнее время так часто болеет. Пыль была повсюду. А еще, он был уверен, Казунари слишком много читает комиксы. Слишком много. — Эй, Шин-чан! — высунул нос Такао. — Так, что у тебя там написано? Мидорима не хотел отвечать. Слишком много пыли, воздух спертый, очень душно, а на кровати вообще лежит эпицентр микробов в лице Такао Казунари. Нужно было надеть медицинскую маску, но это значило бы оставить Казунари на углу улицы, где он так нелепо поскользнулся, распластавшись на снегу почти пятиконечной звездой. — Шииин-чан, — постарался напомнить о своем существовании Такао ослабшим голосом. Только этого не требовалось. Мидорима прекрасно знал, что помогая другу, обретает возможность заразиться и, впоследствии, выбиться из графика подготовки к экзаменам. Но он до сих пор тут и не собирается уходить. Поэтому он, как заржавевшая железная статуя, не вздыхая, прошел к окну и одним движением раскрыл окна. Призраки зимы моментально проникли в комнату, сталкиваясь в неравной схватке с духами тепла комнаты Такао. Зима касается не только предметов вокруг, но и лица Мидоримы Шинтаро, сделавшего несколько глубоких вздохов. Ему становится легче дышать. А где-то там, сбоку, где кровать, Такао начинает возникать по поводу действий Мидоримы. — Нужно проветривать комнату. Тебе, вероятно, это неизвестно, но так делают, особенно, когда люди болеют, вот что. Голос такой же холодный, как эта колкая зима, но только Такао мог расслышать заботу, тянувшуюся любимой для слуха мелодией. Такое случается, когда он заболевает, лежит, почти не двигается. Кашляет, хрипит, специально шмыгает носом, добавляя драматичности моменту. Может еще трясущимися руками потянуться за водой. — Проветривать комнату, — чмокает губами Такао, притворно возмущаясь. — Тебе нужно лечь со мной под одеяло, чтобы не замерзнуть. — Чтобы точно заболеть? — глаза за стеклами очков опасно сузились. — Ты серьезно думаешь, что я соглашусь? — Но ты не сказал «нет», Шин-чан. — У тебя температура, вот что. — Эх, а я так надеялся, что ты согреешь меня. Это сделало бы мое самочувствие намного лучше. Мидорима переступил с ноги на ногу. Задумчиво глядел на Такао, прикидывая, насколько он болен, раз предлагает абсолютно здоровому человеку улечься рядом с больным. Пару раз подарил сегодняшнему талисману своё внимание. Такао заметил сомнения, а это означало победу. — У тебя сегодня сильный талисман, он защитит тебя, — намекнул Казунари на магию, таившуюся в символах на керамической поверхности. И Мидорима снова начал сомневаться. По лицу видно, как он продолжает активно размышлять над словами Такао. Молчит, продолжая еще считать, что лечь в кровать с разносчиком инфекции — очень дурная идея. Но уверенность давно уже надломилась, тонкими линиями разбегаясь по каменной стойкости. Еще немного и Такао получит его расположение, а все благодаря обжигающему холоду заполняющему комнату. — Хорошо. Только не смей на меня дышать, вот что. Шинтаро подошел к кровати, оставил вазочку-талисман на прикроватной тумбе, еще недоверчиво посматривая на кровать и Такао. Казунари придвинулся ближе к стенке и приподнял кусок одеяла, приглашая Мидориму разделить тепло вместе с ним. — Давай, Шин-чан, а то совсем задубеешь. Смотри, у тебя уже губы посинели. — Не придумывай. Ничего у меня не посинело. Такао хотел было пошутить, что посинеть могло кое-что другое, но вовремя сдержался. Пока Мидорима не ляжет рядом, лучше держать язык за зубами. — Вот так, — одобрительно кивнул Такао, когда почувствовал прохладу, исходящую от тела Мидоримы. Кровать негромко скрипнула от веса еще одного человека. Это напомнило Такао о прошлой пятнице, когда кровать скрипела, не переставая, от каждого движения двух тел. Еще были воспоминания о вечерах, когда Казунари проводил время в одиночестве. В такие минуты он думал о каждой освободившейся от одежды частичке тела Мидоримы Шинтаро. И сейчас сознание тряслось от картинок, приходящих в голову. Мидорима слишком близко, чтобы отказаться от желания прикоснуться к нему. Что он там говорил? Только не дышать на него? — Шин-чан, — в голове Такао моментально созрел план. — Чего тебе? — небрежно бросил Мидорима, удобнее устраиваясь спиной к Такао. Натягивать одеяло ему не пришлось, Такао самостоятельно набросил на него толстый кусок из нескольких слоев ткани. — Нам нужно прижаться друг к другу, Шин-чан. Шинтаро был готов возразить, но Казунари вовремя его перебил, прижимаясь грудью к его напрягшейся спине: — Помню-помню, не дышать на тебя. Ткань светлой рубашки еще хранила зимнюю прохладу, но медленно теплела от близости Казунари. Руками он медленно расстегивал серые пуговицы, а Мидорима не мог вспомнить, когда это Такао успел снять с себя оранжевую футболку. Они пришли домой. Такао сбегал в ванную комнату. Вернулся, переодетый в свою домашнюю одежду и под строгим вниманием Мидоримы улегся в кровать. А еще он подозрительно бодро гулял по квартире, будто и не было того падения у кафе. У Мидоримы появилось ощущение, что его жестоко обманывают, но пылающая огнем ладонь, неожиданно прижатая к его груди, затормозила весь анализ произошедшего сегодня. У Такао температура, и она чувствуется не только в его руке, но и груди, животе — во всем теле, которым Казунари прижимается к нему. Он пылает и если бы только от болезни. Пылает, как и его твердый член, утыкающийся прямо в ягодицы Мидоримы через тонкую ткань шорт. Ненавистных шорт, всегда мешающихся. Такао провел ладонью до живота, потом обратно, легонько сжал сосок. Недовольный тем, что он не видит лица Мидоримы — сжал пальцы сильнее, сделав движение пахом вверх-вниз. — Шин-чан, ну как же мне целовать тебя, если я не могу дышать? — губы болели от только одного представления их поцелуя в голове. Этот маленький запрет действовал на нервы. — Не говори глупостей. Это лишь в целях безопасности. Моей безопасности, вот что. Взгляд Мидоримы цепляется за край прикроватной тумбы, вскоре утыкается в стену. В этом комнатном пейзаже нет ничего привлекательного, его тянет повернуться, но опасность заражения слишком велика. Да и вообще, в такое мгновение глупо думать о таком — это минимум принижает его достоинство — лежать спиной к объекту вожделения, трущегося об него своим достоинством. «К черту все это», — подумал Мидорима и шумно развернулся. Кровать скрипнула, а потом еще раз, когда он грубо заставил Такао улечься на живот. Пришлось натянуть одеяло до плеч, чтобы хоть как-то сохранить тепло под этим полукуполом, когда Шинтаро привстал на колени, утягивая к себе Такао за бока и устраивая его в полусогнутом положении, удобно расположив его ягодицы перед затвердевшим членом, всё пытающимся прорвать черные брюки. С такого ракурса Казунари всегда выглядел чересчур привлекательно, что у Мидоримы кончалось всякое самообладание. Пробуждался безудержный дикий зверь, жаждущий расправы над своей жертвой. Такао, кажется, начинает дрожать от предвкушения, или это результат высокой температуры. Думать становится невмоготу. Мидорима стягивает с себя наполовину штаны с трусами и приспускает ненавистные шорты Такао. Проводит головкой члена об упругие ягодицы, оставляя размазанные капли проступившей смазки. Нарочно проскальзывает между и, лишь на пару секунд замирает. Казунари нетерпеливо стонет, а потом раздраженно выдыхает, когда теряется контакт. Обманул, или? Мидорима затуманенным взглядом рассматривает выгнутую спину: ему всегда нравилось, с каким изяществом Такао это делает. В такие моменты ему сложно сдерживаться и он наваливается на мужскую спину, и опаляет линию хребта поцелуями, каждый из которых делает ожидание Такао невыносимым. Ему хочется прокричать, чтобы друг бросил все эти прелюдии, но вместо этого лишь сжимает свой член рукой и начинает медленно водить вдоль него, хоть как-то отвлекая себя от больного ожидания. Мидорима скидывает с себя рубашку, не забывая поправить одеяло — оно уже почти свалилось, предлагая морозу стать участником их отношений. — Ммм, Шин-чан, — еще что-то мычит неразборчиво Такао, забывая, что хотел сказать. Беспамятство — результат действий Мидоримы, чья ладонь прошлась от шеи до живота, спустилась ниже, и пальцы несильно сжали набухшие яички. Массирует их почти с одинаковым темпом, с которым Такао двигает рукой вдоль своего члена, облизывая так быстро становящиеся сухими губы. — Ч-черт… Шинтаро прижимает зубами кусочек кожи на вспотевшей шее, напоминая о нарушении правила «ничего не говорить, в таких ситуациях». Но для Казунари это становится еще одним сильнейшим возбудителем, и он почти сжимается от приятной боли и ему хочется добавить еще одну отметину себе на тело, но не может проронить ни слова. Только рваные, негромкие стоны, собирающиеся в тканях постельного белья. Зима отступила. Холодная, бешено кружилась, врезаясь в стены, резко сменяя траекторию, только бы не нарушить негромкое пыхтение и мучительные пытки, которым подвергал Мидорима своего друга любовью к растягиванию прелюдии до безобразия. Язык Шинтаро скользнул по шее Такао, оставляя влажные узоры, заканчивая произведение нежным касанием губ. Кожа под ладонями покрывается мурашками, как только Мидорима укладывает руки на плечи Казунари и бережно проводит по ним, и оставляет кривые дорожки горящими пальцами на спине, все внимание переключая на поддавшиеся к нему мужские ягодицы. Такао нетерпеливо двинул бедрами, на секунду ощущая головку члена Мидоримы и снова упуская. Ему хочется ругнуться, спросить «какого хрена ты медлишь?», но сам Шинтаро на пределе и оттягивает ягодицы Казунари. Мидорима еще осторожничает, прижимая головку члена к анусу. Чуть трется о кожу, растирая выступившую смазку, и одновременно различает содрогание во всем теле Такао, резко входит, проглатывая вздох от ощущений. Шинтаро грубо хватает Такао пальцами за бока и полностью погружается в него. Наваливается на вспотевшую спину, впиваясь в простыню кровати, а пальцы другой руки неразборчиво прижимает к влажным губам Казунари. Сначала медленное движение, распаляющее огонь внутри Такао и заражающее бессознательной жаждой наслаждения обоих. Мидорима почти полностью вышел и, следом, резко вошел в Казунари, срывая с губ хриплый стон. Мышцы ануса сжимают член чересчур сильно, забирая контроль над ситуацией и приближая оргазм еще ближе. И Мидоримой овладевает спешка, из-за которой его движения становятся резкими, без излюбленных плавных и размеренных действий. Внутри него война с громом и молниями, передавшаяся Такао, стонущего и сосущего пальцы Шинтаро. Обоих трясет, только уже не от ожидания. Кровать скрипит, опасно пошатываясь, но выдерживает пыл, с которым Мидорима опаляет внутренности Такао, разрывает его изнутри, с каждым толчком доставляя совершенное удовольствие. Холод в комнате растаял от слияния двух тел, кожа покрылась испариной подобно той, что появляется в жаркий летний день. Зима исчезла почти точно также, как непонятно, когда свалилось одеяло с кровати от бесконечных толчков Мидоримы внутри сходящего с ума Такао. Ткань постели намокла от пота, а воздух наполнился солоноватым запахом. Казунари бессознательно дрочил, не поспевая за скоростью Шинтаро. Он громко стонал каждый раз, когда член Мидоримы на всю длину входил внутрь, со звучным шлепком и под непрерывный скрип кровати. Тело напряглось в тот самый миг, когда ладонь Мидоримы сильно сжала плечо Такао. Шинтаро кончил, тяжело и сбивчиво выдыхая, расслабляясь, еще вздрагивая от последовательных взрывов внутри себя и чуть не сваливаясь на своего друга, истомно застонавшего из-за накрывшего его оргазма. Простыня покрылась каплями спермы, еще капающей с подрагивающего члена Такао. — Шин-чан, — тяжело проговорил Такао. — Похоже, я выздоровел. — Заткнись, — хрипло отозвался Мидорима, заканчивая прекрасный оргазм поцелуем в мужскую спину. Шинтаро завалился рядом, натягивая штаны и растворяясь в эйфории. — Шиииин-чан, — напялил трусы Казунари, усаживаясь на постели. Он продолжал тяжело дышать, смотря на окно и удивляясь смене погоде. — Похоже, мы спугнули зиму. Вон, солнышко выходит. — Не говори ерунды, Такао. После секса резко не наступает весна, вот что. — Я серьезно, — тряхнул головой Казунари, стараясь привлечь Шинтаро к созерцанию погоды за окном. Но вместо того, чтобы привстать и посмотреть, что же именно творится в мире, Мидорима касается пальцами руки Такао и заваливает его, заставляя улечься рядом. — Тебе нужно больше отдыхать. — Если это значит, что мы через пару минут еще раз… Мидорима чихнул, перебивая обязательно долгую тираду своего друга.