Кто ты

Яблоко делится на два — Круглая, сочная цифра. Моя Дорогая. Кто я

— Кто ты? — слабый надтреснутый голос Чарльза в полутёмной спальне прозвучал неожиданно громко, потому что Эрик не нашёл ни слова с того мгновения, как переступил порог. Солнце уже ушло на запад, оставив только несколько последних лучей на вазе с красно-жёлтыми яблоками на прикроватной тумбе; сердцевины просвечивали тёмным среди золотисто-медовой мякоти. Светлой и золотой была молодая улыбающаяся Рэйвен на фото рядом с вазой. Эрик наклонил голову, снимая шлем, но взгляд Чарльза оставался всё таким же безмятежно-туманным, без намёка на узнавание. И тогда он обернулся, чтобы спросить. Волосы высокой и по-прежнему прямой Джин Грей — что чистая литая медь. Глаза у неё лихорадочно-влажно блестели. От усталости — на чьи плечи легли обязанности директора? От слёз — атмосфера в полупустой школе была траурно-мрачной? — Мы даём ему лекарства, — шёпот мисс Грей в тишине тоже гремел набатным боем. — К сожалению, они… они влияют на память. Но без них нельзя. — Она отвела локоны с лица, заправила за ухо нервным, беспокойным движением и нахмурилась, прикрыла рукой странные шрамы на щеке — кожа на скуле будто оплавилась: — Это… несчастный случай. Эрик кивнул: конечно. Несчастливая случайность. Это всегда будет несчастливая случайность. О приступах Чарльза он слышал — и что с каждым разом приступы становились всё мучительнее, беспощаднее, опаснее, сильнее всего задевая тех, кто находился рядом с ним — Людей Икс. Но жертв не было. Пока не было. Глаза Джин Грей заблестели ярче — всё-таки от слёз. Плачет ли этот… Скотт Саммерс, глядя, что — без умысла — сделал с женщиной, которую любит? Или слёзы у небритого сутулого Циклопа, неприязненно покривившего губы, но молча уступившего Магнето дорогу, высыхают, выжженные, до того, как появляются? Изрядно обросший и угрюмый, полировавший когти о перила на главной лестнице Росомаха, от которого несло крепким пивом, как из полной бочки, хотя бы не давал себе труда скрывать, что не рад видеть Леншерра. Он уныло выругался: «О чёрт» — и сплюнул на потускневшие от времени лакированные ступени. — …Кто ты такой? — повторил Чарльз, когда Джин прикрыла за собой дверь: «Позовите, если буду нужна», а Эрик сел в кресло рядом с кроватью. — Я твой враг, Чарльз, — он поколебался, но всё-таки опустил шлем на пол: вряд ли даже усиленный металл спасёт от того, с чем не справилась и Феникс. — Вспоминай. …о песке на кубинском береге, и о дымной гари от горящих листьев, и о кислом запахе пороха, и о весе одной-единственной пули в ладони, и о глухой высушенной белизне Пентагона, и о Париже и Вашингтоне, и о каирской пустыне, и о пыльном воздухе с вяжущим металлическим привкусом, и о гудящем железе, и о десятках других столкновений, каждое из которых — «в последний раз». Кажется, он упустил момент, когда Чарльз задремал, потому что вопрос застал его врасплох, заставив почти вздрогнуть: — Кто ты? — Чарльз болезненно хмурился, снова не узнавая. Эрик вздохнул и сдался. — Твой друг, Чарльз, — он взял нож и яблоко покрупнее из вазы. Тонко срезанная кожура скручивалась на коленях в крутые спирали — из таких, почему-то вспомнилось именно сейчас, его мать делала розочки для украшения яблочного пирога, — и ему вдруг стало удивительно легко. Вечно юная Рэйвен весело смотрела на них с фотографии. Чарльз даже сейчас улыбался так же, как в молодости. Как в их первое и последнее лето вместе.