Ежевика и…
Сотворите ли вы мое сердце? Мои руки до сих пор далеки? Твои руки, приятно холодные, касаются моих щек и словно освежают меня и мои очерненные мысли. У меня появляется желание собственноручно их согреть, такие нежные, словно…Ежевика, ваниль и…
Тихое спокойствие окружало меня до тех пор, пока руки Дазай-сана не протянулись ко мне, и он не позвал меня с собой в этот мир, который ничего для меня не значит… возможно… наверное. Я знаю лишь печаль и потрясшую меня боль, но теперь я могу увидеть все цвета, теперь я могу полюбить вас, ведь вы наконец-то сотворили мое сердце, словно отполированную картину разрисовали яркими красками. И нечто доброе, несомненно, находится здесь. Наше начало — это ослепительные мимолетные дни и ночи. Ты позовешь меня издалека?Ежевика, ваниль и…
***
Осенние вечера особенно холодны. Ветер срывает увядшие листья с деревьев, посылая их в невиданный полет. Какая судьба ожидает эти сухие, оранжевые и красные листочки? Солнышко давно скрылось за горизонтом, и стало будто холодно. Но холода мне больше не страшны, ведь Акутагава-кун рядом со мной. Со мной его нежный аромат…Ежевика, ваниль, сладкая вата и…
Так сладко, — мечтательно думает про себя Дазай. Мы слушаем какую-то тихую музыку на одной из телевизионных программ. Она нам совсем не мешает. Не мешает мне обнимать тебя, отдавая все свое тепло, ведь взамен я ощущаю твое тепло и знаю, что ты существуешь здесь, а не в моих снах, которые иногда становятся страшными кошмарами. Ты же их разгонишь? Мне очень нравится то, как ты готовишь мне воздушный горячий шоколад с лавандой. Мне и больше никому. Я очень люблю все то, что ты делаешь… я люблю тебя. Хоть и не всегда могу выразить это словами. У тебя мягкие, шелковистые волосы, я бы касался их вечно, вечно, вечно. Сейчас я хочу поцеловать тебя, и я целую, а ты немного скрытно улыбаешься… так красиво можешь только ты. Теперь мне больше нет нужды искать утешение, нанося себе глубокие раны, которые приносят неимоверную боль… ты - мое утешение. Я надеюсь, что ты, Акутагава-кун, будешь делить со мной это счастье, мое яркое счастье. Только оставайся рядом, идя со мной до будущего, уходящего вдаль, когда даже там я буду чувствовать тебя…Ежевика, ваниль, сладкая вата, темный шоколад и…
Похоже, что я верю в тепло. Когда Дазай-сан рядом, я чувствую то самое счастье, о котором он всегда твердит. Мне так тепло. Когда Дазай-сан рядом, я не замечаю, наступает ли утро, и превращается ли оно в ночь, не замечаю. Преодолев боль и слезы, я увидел все то, что видит он. Может быть, я тот, кто озаряет, словно будущего свет, человека, которого больше нет? Но даже если это и так, то я не хочу этого замечать. Слова, которые он мне говорит, похожи на любовь. Я хочу верить в чистое небо. Мне жаль лишь об одном, о том, что завтрашний день мы не сможем провести вместе, Мори-сан поручил мне одно задание, и оно важное, как он сказал. Выходные Дазай-сана появляются реже, чем мои. Его выходной завтра, а мой на следующий день. Думаю, ему будет одиноко без меня. Дазай-сан давно просит меня приготовить унаги-янагава, думаю завтра, как вернусь, обязательно приготовлю на ужин, кажется, я смогу его так обрадовать.Ежевика, ваниль, сладкая вата, темный шоколад, карамель и…
***
Порывы неописуемого восторга и волнения смешались и ветром бушевали в Осаму. Он не мог усидеть на месте, неведомое чувство беспокойства заставило сердце безостановочно стучать, а дыхание сбиваться, заставляло вставать и подбегать к окну, высматривая любимую фигуру. Но она не появлялась, сколько бы он не подходил к окну. Он долго так бродил, что-то неведомое не давало покоя. И, не выдержав этого порыва, Дазай подорвался, надел свой черный костюм и черный плащ, помчался туда, где должен быть любимый Акутагава. Дазай был благодарен одной вещи — Рюноскэ невероятно быстро мог запомнить написанное, поэтому, единожды прочитав и запомнив местонахождение нужных целей, оставил бумаги дома. Осаму искренне благодарен за это, он знает, куда ему нужно идти.***
Осенние вечера особенно холодны. Яркая белая луна освещала необъятные небеса и проходила сквозь ветви деревьев, освещая множество проложенных троп. Раскинувшийся лес на окраине Йокогамы опадал даже сейчас. Сухие, оранжевые и красные листья путешествовали по ветру. Казалось бы, идя по множеству троп, Дазай решительно шел по истинно верной тропе, видя, что именно по ней прошло множество ног. И даже так, дующий ветер, не смог полностью уничтожить любимый сладкий запах духов…Ежевика, ваниль, сладкая вата, темный шоколад, карамель, орхидея и…
Перед ним открылась небольшая поляна, окруженная опадающим лесом, и эта поляна показала Исполнителю картину, главной краской которой была кровь. Подчиненные, отданные Акутагаве в подчинение, лежали в море своей крови. Что здесь произошло? — задался вопросом Дазай. — Кто здесь? — услышал Осаму. — Кто же здесь? — Я, я здесь, что произошло? — Дазай-сан… э-это задание приманка… м-мафию обманули… это задание ловушка для… — человек закашлялся собственной кровью. — Акутагава, где Акутагава? — взволнованно говорил Дазай. — Акутагава-сан… простите, я не знаю, — после тело подчиненного ослабло, и его глаза навсегда закрылись. — Черт, что еще за ловушка, кому это понадобилось? — пробормотал Осаму. Где же ты? Нужно было идти дальше, несмотря ни на что, и, немедля, Исполнитель отправился дальше, все еще ведомый более насыщенным ароматом сладких духов…Ежевика, ваниль, сладкая вата, темный шоколад, карамель, орхидея, красные ягоды и…
Боль нарастает, нарастает, и, срываясь на бег, Осаму направляется вперед. Одежда цеплялась за ветви, и они же били по лицу. Боль от ветвей отдавалась до тех пор, пока Дазай вновь не выбежал на полянку, смотря на горизонт, за которым открывались небеса. Но она кончалась заросшей зеленью, что медленно становилась желтой, и цветами, длинной лестницей, от конца которой шла дорожка, выводящая из леса, ведущая в неизвестность. Осаму не хотел видеть того, что так ярко выделяла белая луна. Кто же тот неизвестный человек, что посмел обмануть Портовую Мафию? Кто же тот неизвестный человек, что пытается объявить Мафии войну? Кто же тот неизвестный человек, что склонился над бездвижно лежащим на земле телом? Дазай не мог разглядеть этого человека, но того, кто лежал на холодной земле, любимого Рюноскэ, разглядеть не стало особой сложностью, казалось бы, Осаму увидел его даже в кромешной тьме. Почему ты не дашь отпор, почему твои глаза закрыты?Ежевика, ваниль, сладкая вата, темный шоколад, карамель, орхидея, красные ягоды, мед и…
Сладкий и прекрасный аромат привел его к этому месту, где глаза ночного неба закрыты. Уже видя немного больше, Дазай смог заметить высокий рост незнакомца, его длинное пальто с меховым воротником и его головной убор… что тоже меховой. Зачем он вновь наклонился так низко, наклонился для чего? Слишком близко к дорогому лицу. Дазай не может сдвинуться с места, но ярость в нем бушевала, словно ветер на море создавал шторм, настоящую бурю. Высокая, непроглядная, тонкая фигура выпрямилась, и теперь отчетливо видна эта широкая безумная улыбка. Перешагнув через Акутагаву, он, помахав рукою на прощание, отправился прочь по лестнице в неизвестность. Исполнитель понял, кто это, он узнал его. Только этому человеку понадобилось убрать Мафию со своего пути, начав с самых сильных фигур. Пересекая поляну, направляясь к Акутагаве, Дазай не заметил его одиноко лежащий окровавленный шейный платок. Лишь подойдя ближе, Исполнитель смотрел неверящим взглядом и рухнул на колени. Ветер не сильно развивал черный подол плаща, а кровь разлилась морем под Рюноскэ и рекой стекала по лестнице, окрашивая еще не засохшие цветы в красный цвет. — Рю… Рюноске? — взмолил Дазай. — Ты же слышишь меня, да? Дазай коснулся щеки, что стала бледной. Появившаяся кровь была смазана у уголка рта, возможно… Осаму коснулся груди, совсем легонько, и его рука окрасилась в красный. Спустившись чуть ниже, он взял Акутагаву за руку. И что-то лежало в его руке. Бумага, пропитанная кровью. Но даже в промокшей насквозь бумаге Дазай нашел каждое слово:Из-за меня эта красота ранила сама себя. Интересно, могу ли я назвать это случайным самоубийством?
Исполнитель с силой сжал бумагу, что на нее уже не похожа, и ударил кулаком о землю. Почему так получилось? Почему он снова должен терять самое дорогое, Акутагава был самым дорогим из тысячи всевозможных грез. Он почувствовал, как его руку невесомо сжали. Туманный взгляд коснулся темно-синего неба. — Рю… Было тяжело и невыносимо больно, но все же Акутагава тепло посмотрел на Дазая, видя его растерянность и беспокойство, но ничего с этим поделать он уже не может, больше не осталось сил и времени, которое сейчас было драгоценным. — Все будет хорошо сейчас, я… — слабый отказ увидел Осаму. — «Мне уже ничем не помочь», — так получилось, что лишь губами произнес Рюноскэ, и мгновенно почувствовал неугасаемое жжение, и боль на шее, он начал сильно кашлять. Снова появилась кровь, падающая наземь. — Тише, тише, ничего не говори, — попросил Дазай, проводя по драгоценному лицу, убирая появившуюся кровь. — Ах… Рана, открытая, глубокая рана на такой фарфоровой шее, обезобразила ее. Осаму не мог поверить в то, что эта рана уничтожит все то счастье, которое ему хотелось обрести, а это было так близко. И смотря на кровь, текущую ручейками наземь, он понял, куда затерялся любимый голос, он исчез навсегда. В потаенных уголках сердца Акутагава нашел капли силы, чтобы прикоснуться лишь к нему, к Дазаю. Словно маленькое желание. Прикоснувшись к щеке Осаму, тот положил свою руку на его… холодная. — «Прошу, не совершайте глупостей, берегите себя, Дазай-сан», — голоса более не было, но для того, чтобы понять, он Дазаю не нужен. — «Мне не будет больно, потому что я люблю…» Последний блеск глаз пропал, будто оказался в тумане. Словно начинающийся дождь, капельки слез стекали по лицу, падая в кровь, подобно жемчужинам. Все, что было, все силы рассеялись, исчезли в Рюноскэ холодным ветром, дующим с востока, и его безвольная рука соскользнула вниз и для Дазая, будто эхом раздался ее удар о землю. В этот последний для них момент чувства Дазая говорили, что это конец. — Аааа, нет! Я не буду совершать глупости, только не уходи! Нет! Не-ет! — кричит Дазай. — Постой, не смей меня покидать! Прошу, не надо! — безнадежно прошептал он. Осаму обнял Акутагаву крепко-крепко и, покачиваясь, нашептывал лишь одно слово — «нет». И слезы были такими горячими, такими обжигающими. Казалось, теперь сладкий аромат удушал, удушал сильнее, чем веревка, повязанная вокруг шеи. Этот сладкий удушающий аромат…Ежевика, ваниль, сладкая вата, темный шоколад, карамель, орхидея, красные ягоды, мед, абрикос и …
Легкая, невесомая, воздушная улыбка застыла на бледном лице Рюноскэ. Как же скрытно всегда читалась боль на нем. И в этих драгоценных ночных глазах сейчас грустное сияние. Осаму провел рукой по все еще мягким волосам, коснулся щек, бледных губ, целуя, спустился к шее… так больно, так тяжело, так невыносимо на нее смотреть. Он уткнулся лицом в грудь Акутагавы. — Рю-Рюноске! — крик от всего сердца.***
Грустное сияние не видно, драгоценные глаза закрыты, а улыбка не спала до сего момента. Шея была аккуратно зашита и повязана белоснежными бинтами. Совсем как у меня. Ладони сложены на груди. И все та же белоснежная, как снег, блуза с рюшами. Тело украшено белыми цветами — лилиями — так, что не видно стройных ног. Кто-то покрыл бледное лицо нежно-розовыми румянами и таким же блеском для губ, чтобы казалось, что Акутагава просто спит, спит в цветах и видит сны о счастье и чистом небе. Пока еще не настало время, Дазай сидел, рядом положив руку на краюшек гроба, а на нее свою голову, смотря печально, с мечтой. Он то накручивал на пальцы черную прядку со светлым концом, то ласково и заботливо гладил по голове. Осаму и впрямь казалось, что дорогой Рюноскэ всего лишь спит и вот-вот проснется — или нет — с такой застывшей улыбкой на его устах, он уже проснулся и, не открывая глаз, улыбается тому действию Дазая, как тогда, однажды… было так весело. Тогда Осаму впервые услышал смех Рюноске, но он смог мгновенно спрятать его, но и это было счастьем для Дазая. Когда настало время, Дазай вложил в ладони Акутагавы небольшой букет из белых и бордовых роз, говорящих о крепкой и нежной любви. — Люблю тебя. Думаю, мы скоро встретимся, как только я закончу. Я не позволю быть тебе там одному. Ах да, я обещаю, что не буду плакать, обещаю. Подарив последний поцелуй, что был немного холодным, Осаму… нет, он не в силах оставить своего дорогого Рюноске, нет. Последнее, что он решил сделать — это ласково и играючи потереться носом об нос. Последнее, это точно последнее… Выпрямившись, Дазай почувствовал сладкий любимый аромат…Ежевика, ваниль, сладкая вата, темный шоколад, карамель, орхидея, красные ягоды, мед, абрикос и любовь… Мы спели краткую осенью песнь… У меня нет слов, которые я могу оставить тебе, но ты не будешь одинок… Оплакивай меня мелодиями дней ушедших…
***
В новых днях светило яркое солнышко, от которого нигде не скрыться. Даже холодные осенние вечера наполнились неведомым теплом. Откуда же оно? Идя по светлому коридору, Дазай, спрятав руки в карманы брюк, весело напевал себе что-то под нос. — Боже, Дазай, ну и надухаринился — стоять рядом невозможно, — раздался знакомый голос позади. — Чуя! — радостно протянул Осаму, повернувшись назад. — Тебе что, не нравится? — спросил он. — Честно? — вопрошающе посмотрел Накахара, и ему согласно сказали ответ моргающие глаза. — Да, мне нравится и даже очень. Но ты что на себя целый флакон вылил? Чуть-чуть же надо, двух раз вполне было бы достаточно. Тебе надо было поучиться у кое-кого, — почти шепотом произнес Чуя. — Понял? — Да. Что? — удивился Осаму. — Ты подозрительно легко согласился, — Чуя прищурил глаза и пристально посмотрел на Исполнителя. — Просто, — Дазай отвернулся от него и посмотрел в окно, из которого светило ослепительное солнышко, — я обещал Акутагаве-куну. — Ох, ну хоть кого-то ты слушаешь, — Накахара улыбнулся, услышав его слова. — Ну, я могу и тебя послушать… чуть-чуть, — в своей обычной издевательской манере произнес Дазай. — Вот же, — Чуя разозлился, но быстро охладел. — А как духи называются? — «А…» вот — смотри, — из внутреннего кармана плаща Осаму достал флакончик с голубоватой водой и дал его Накахаре. — Знаешь, если ты не будешь стоять так близко ко мне и подойдешь к открытому окну, и выветришься в него совсем, тогда я смогу нормально их почувствовать, — сказал Чуя, на что Дазай рассмеялся и немного отошел назад. Сняв крышечку, Накахара почувствовал сладкий аромат, как ему показалось карамели и, не отрываясь, поднял на Дазая глаза, когда тот заговорил. — Знаешь, Чуя, они мои любимые…Ежевика, ваниль, сладкая вата, темный шоколад, карамель, орхидея, красные ягоды, мед, абрикос, розы и мой любимый Акутагава-кун.