Youth in Retrospect

      Ребристые для неё       Она встречает его, когда покупает коробку презервативов.       — Эти — дерьмо, понимаешь, — говорит он, кивая на бледную фиолетовую коробочку в её руках. — Ничего не чувствуешь.       Несколько мгновений она смотрит на него в упор. Звоночек над дверью весело звенит, указывая на приход в магазин шумной группы школьников.       — Извините? — отвечает она, краснея.       Он вытягивает шею, стараясь рассмотреть очередь впереди; женщина средних лет препирается с кассиршей, хватаясь за свою кредитную карту с довольно злобной гримасой на лице.       — Всего лишь хотел быть честным, — отвечает он, пожимая плечами.       Она поджимает губы.       — Я не спрашивала вашего мнения, честного или нет.       Он фыркает.       — Ага, вы, очевидно, и парня своего тоже не спрашивали.       Она стискивает зубы.       — Перестаньте разговаривать со мной.       Он закатывает глаза и продолжает ждать своей очереди. Несколько минут проходят в напряжённом молчании. Она украдкой смотрит на кассу — женщина средних лет всё ещё ругается с кассиром, с опасным энтузиазмом размахивая квитанцией из стороны в сторону.       — Это просто смешно, — говорит сам с собой парень, нетерпеливо постукивая пальцами по экрану своего серебристого айфона.       Гермиона многозначительно смотрит на рекламу упаковок презервативов «Черешневая Пина Колада со вкусом жевательной резинки». Она хмурится. Кто будет покупать такое? — Я говорил ебучему Лейстренджу не опаздывать. Господи, неужели этим людям нечем заняться?       Она рассматривает содержимое его корзинки для покупок: контейнер клубничного греческого йогурта, два мотка ярко-голубой художественной тесьмы, маленькая пачка тампонов среднего размера и упаковка печенья с горьким шоколадом.       — Бесит, что в зале практически нет персонала, — она капризно тянет слова. — А для кого тампоны? Для вас? Или вашей девушки?       Он хмурится.       — Не оригинально. Совсем.       — И не должно быть.       — Хорошо, потому что это глупо.       — М-м-м, ага, вы это уже говорили.       — Вы же не хотели, чтобы я с вами разговаривал.       — Нет, но я всего лишь хотела узнать, есть ли у вас девушка, чтобы передать бедняжке свои соболезнования.       — Это угроза?       — Вряд ли. Но любая, находящаяся с вами в отношениях хоть несколько дней, заслуживает получить открытку, не думаете?       Он усмехается, не отвечая. Гермиона смотрит на свои часы; ссора на прилавке переходит в соревнование на самый громкий крик, рука кассирши яростно дрожит над кнопкой вызова охраны.       — Нет девушки, — наконец-то буднично произносит он. — Тампоны многофункциональны — они хорошо подходят для остановки кровотечения из разбитого носа.       От удивления у неё падает челюсть.       — Часто нос разбивают, да? — выдавливает она.       — Нет, — отвечает он, усмехаясь. — Я хозяин боксёрского зала. У нас много соревнований. Иногда они бывают… грязными.       Гермиона моргает, рефлекторно прижимая к себе коробочку презервативов. Она рассматривает его, задерживаясь на непристойно обтягивающей белой футболке и длинных, слегка мешковатых, чёрных спортивных штанах; у него татуировка на внешней стороне левого предплечья, но она не может понять, что там изображено. Неряшливая небритость на подбородке и идеальная кожа. Гермиона видит небольшую серебряную вспышку пирсинга на его языке, когда он облизывает губы, наблюдая за ней с высокомерно поднятыми бровями. Он высок, подтянут, грациозен — не то чтобы у него особое атлетическое телосложение, но есть в нём что-то угрожающее.       — Грязные, — повторяет она слабым голосом. — Конечно. Эм. Это…       Её прерывает громкий вой пожарной сирены. Кассирша размахивает маленьким перцовым баллончиком и что-то верещит, пока женщина средних лет скидывает с прилавка несколько банок напитка «Пятичасовая энергия», стараясь в спешке покинуть помещение и остаться целой.       — Отлично, с меня довольно. Лестрейндж может сам купить свой ёбаный йогурт, — парень шипит, пиная ногами свою корзинку, перед тем, как проталкиваясь через толпу людей, покинуть здание. Он останавливается перед Гермионой и вырывает презервативы из её рук. — Серьёзно, не покупате их. Они как наждачная бумага. Ваш парень точно их ненавидит, но слишком бесхребетный, чтобы сказать вам это.       Он уходит раньше, чем она может сказать ему, что, вообще-то, парня у неё нет.       Размер XL со смазкой для контролируемого оргазма       Она пытается доказать себе, что свидание с Эваном Розье не сплошное разочарование: он не может перестать пристально разглядывать её декольте даже для того, чтобы, по крайней мере, заплатить за обед. Гарри, бывший футболист, познакомил её с этим человеком, который не в состоянии запомнить её имя.       Гермиона кривится от воспоминаний. Блядский Виктор.       — Не хочешь ли выпить по стаканчику? — спрашивает Эван, когда они стоят за пределами ресторана.       Она шаркает ногой и жуёт губу, стараясь сформулировать вежливый отказ от его предложения: она частично надеется, что её странное поведение сделает всю работу за неё. Но, как видно, Эван невосприимчив к особой марке неловкости, потому как его милые голубые глаза сверкают нечестивым, злым обещанием в тусклом жёлтом свете фонаря. Его чрезвычайно широкие плечи расслаблены, что предаёт ему ещё более уверенный вид, словно он знает, что она ничего не сможет ему возразить. Всё, что Гермиона может вспомнить, - так это то, что выпила три бокала Шардоне, до того, как всё стало немного размытым.       — Мне завтра утром нужно быть на лекции, — она нерешительно увиливает.       Эван заключает её талию в кольцо натренированных рук, ведёт вверх по улице и сворачивает за угол. Она спотыкается на высоких каблуках дважды — он посмеивается над её неуклюжестью и притягивает поближе к себе. Гермиона пытается отстраниться, но на улице прохладно, а тело Эвана такое тёплое, что у неё… не получается.       — Ох, давай, Гермиона, — обходит он, останавливаясь напротив высокой зелёной двери без видимых признаков глазка и с шелушащейся краской. Грубый череп изображён над помятой латунной ручкой. Рисунок кажется знакомым. — Только один стаканчик? Да?       Она колеблется. Гарри постоянно говорит, что ей нужно немного расслабиться, и это неплохая идея, не так ли?       — Хорошо.       Эван подмигивает, кладя руки ей на бедра.       — Один стаканчик, — говорит он то, во что, вероятно, сам не верит и низко соблазнительно мурлыкает.       Гермиона слабо улыбается и кивает. Ничего страшного, ведь она не будет заходить к нему домой.       — Один стаканчик, — соглашается Гермиона, следуя за ним внутрь.       Интерьер паба тёмный и мрачный, как она и боялась; стены древние, выложенные красным кирпичом, покрытым трещинами и рушащимся прямо на глазах; барная стойка из лиственницы шаткая, длинные ножки болтами привинчены к полу. Несколько молодых мужчин группируются позади, вокруг чёрно-белого дартса, пока старая песня Journey вырывается из жестяных устаревших колонок. Стойка бара липкая от пролитого алкоголя, три полупустые бутылки виски стоят в ближайшему к дартсу углу. Гермиона не сразу замечает бармена.       — Это «Комната», — говорит Эван, направляя её дальше в узкое помещение. — На самом деле, это тайное место. Владелец паба мой друг, он обычно не появляется до поздней ночи. Пойдём, бери себе выпить, я познакомлю тебя со всеми.       Три часа спустя один стаканчик превращается в шесть, и у Гермионы возникают вопросы. Почему она не планировала спать с Эваном? Он такой красивый. И сильный… Он выиграл три партии в дартс в её честь и устроил соревнование по армрестлингу с кем-то по имени Мальсибер… Последний так же был достаточно любезен, чтобы представить её двум своим лучшим друзьям, Эдмонду и Абраксасу, которые оказываются гораздо забавнее, чем Гарри и Рон, и гораздо менее назойливые, и более …       — Ты веришь в родственные души? — произносит она нечленораздельно, опираясь о грудь Эдмонда. Абраксас гладит её по спине; его серые глаза блестят, он прихлёбывает виски из полного бокала и оживляется, когда начинает играть первый куплет Майкла Джексона.       — Ага, — отвечает Эдмонд, стуча кулаком по барной стойке. — Абраксас… Абраксас и я знакомы со времён школы. Сейчас мы вместе так давно… я считаю, что мы с ним родственные души, но, возможно, это немного не тот тип связи, который ты имела в виду, потому что, ты знаешь, у тебя есть сиськи. И даже если это плохо, я думаю, что хорошо; напомни мне поздравить Розье — мы более… джентльменские джентльмены, если ты понимаешь о чём…       Абраксас стонет и упирается головой в плечо Гермионы; непосредственно за этим она слышит, как Эван и Мальсибер устраивают пьяный спарринг на стопке гимнастических матов. Всё странней и странней, зачем гимнастические маты в пабе?       — Детка, — говорит Абраксас, отмахиваясь рукой, — Это не предложение, Господи. Просто. Тихо. Все вы. «Тhriller» начался.       Гермиона кашляет, смеётся, а затем икает. Её губы на вкус, как пиво Гиннес, она отстранёно думает, что это не то, что она обычно предпочитает. А что же она обычно пьёт?       — Что таково особенного в «Тhriller»? — зевает она в изумрудно-зелёный кашемир джемпера Эдмонда.       Он затыкает её.       — Не услышим её начала… Это дерьмо священно. Абраксас даже танец знает, — говорит он угрюмо.       — Это не просто песня, Миона — это смысл жизни, — добавляет Абраксас.       — Ох, тогда хорошо, — она зарывается пальцами в волосы Абраксаса, изучая светлые шелковистые пряди с восхищением. — Знаешь танец? На самом деле?       Эдмонд поднимает руку к барной стойке, сметая пустую бутылку из-под виски. Бутылка падает на пол. Никто не обращает на это никакого внимания.       — Да, до того, как встретить Тома, мы были соседями по комнате в Итоне, где он каждую ночь включал видео, — говорит Эдмонд своим ритмичным приятным голосом. — Мы не были вместе тогда… поэтому я всегда старался заставить снять футболку, когда он собирался танцевать. Боже, Аби выглядит так хорошо, весь потный и…       — Ой, — Абраксас шипит. — Вы разрушаете припев.       — Не дай Бог, — Эдмонд, невозмутимо и сонно. — Не подпевать, ты говоришь?       Гермиона фыркает и зевает.       — У него есть и куртка? — спрашивает она, поглядывая на Эвана, который побеждает Мальсибера в эксцентричной шляпе. Кстати, Мальсибер тоже вполне подходит. Она обязательно должна трахнуть его. Гермиона перемещается на соседнее с ним место, чтобы понять, какой тип презервативов тот предпочитает. Этот ужасно грубый и совсем нестрашный, привлекательный незнакомец был так настойчив, когда уверял её, что она делает неправильный выбор, но девушка всё равно купила их, в большинстве своём назло совету незнакомца, хотя, возможно, Гермиона должна была просто послушать его.       — Сдаю её в химчистку два раза в месяц, — втягивая носом воздух, говорит Эдмонд.       Она не может вспомнить тему разговора и покорно решает сменить её.       — Верно. Э… Ты не знаешь, какие презервативы предпочитает Эван? — она спрашивает тихо, вполне довольная формулировкой вопроса. Может быть, она и пьяна, но вполне всё осознает. Практически.       Однако музыка в этот момент останавливается. Абраксас давится глотком виски. Эдмонд смотрит на неё беспомощно, хоть он и удивляется, но выглядит обаятельно. Смутно, она замечает, как Эван и Мальсибер сталкивает друг друга на землю, один из них: она не может сказать кто, триумфально кряхтит. Может быть, тот, кто выиграл?       — Эм, — Эдмонд мнётся.       — Дорогая, — начинает Абраксас.       — Блять, да! Получай, паршивый выпендрёжник! — Эван кричит, когда каблук его сапога ударяет Мальсибера по заднице. Гермиона замечает, что они оба остались без курток, одинаковые татуировки, размытые в её нынешнем состоянии, чернели на левых предплечьях. Как странно. Она точно не видела таких раньше? — Подожди, пока я не скажу Тому, наконец…       Входная дверь открывается с драматичным скрипом петель.       Невозможно знакомый человек медленно заходит в бар.       На нём удобные чёрные брюки с белыми пуговицами внизу. Тонкий фиолетовый галстук в клетку свободно болтается вокруг шеи. Волосы зачесаны назад, и Гермиона думает, что видит очертания пачки сигарет, лежащей в кармане его брюк. Глаза пробегают по посетителям паба, как будто бы он перебирает их, Гермиона вздрагивает немного от этой нечёткой мысли, а затем взгляд задерживается на ней несколько мучительно долгих мгновений. Он не узнаёт её. Она не расслабляется. Гермиона не разочарована. Она действительно чертовски пьяна. Гермиона не знает, кто она. Во всём, как всегда, виноват Гарри.       — Сказать мне что, Розье? — незнакомец, в конце концов, задаёт вопрос, адресованный Эвану.       Розье робко скалится.       — Сказать о прыжке на Мальсибера, сэр, — отвечает он, — Смог бы нокаутировать его, как я считаю, но…       — Ох, что за дерьмо, — перебивает Мальсибер, кисло глядя на него. — Я позволил тебе одержать ёбанную победу, чтобы ты не был избит перед своей девчонкой…       — Отвали! Ты не видел, куда шёл локоть, ты, блять, знаешь.       Мужчина из магазина — Том, она поражена тем, что тот, кто учил её выбирать презервативы, так близко, он выдыхает нетерпеливо и двигается дальше в паб. Том останавливается напротив неё с Эдмондом и Абракасом. Он пахнет табаско и сандалом, Гермиона вдруг начинает серьёзно беспокоиться за своё чувство самоконтроля, которое практически отсутствует, когда она пьяна.       — Твоя девчонка, Розье? — он указывает на неё пренебрежительно, Гермиона кусает губы, засовывая подальше чувство протеста по поводу того, что она не принадлежит Эвану. Том поражает её, что усугубляется выпитым алкоголем. Рука Эдмонда сжимает её предплечье, что чувствуется скорее как предупреждение. Смехотворно. Честно. Что с ней не так? — Эта? Твои вкусы, как правило, гораздо менее… изысканные. Теперь-то ты превратился в настоящего мальчика, Пиноккио?       От насмешливого тона Тома Эван приобретает необычный оттенок розового. Гермиона вздрагивает. Может быть, поэтому она не хотела спать с ним. Она признаёт, что он действительно кажется немного тусклым.       — Э-э-э, — говорит Эван, прочищая горло. Он смотрит на неё, пока она намеренно избегает его взгляда. — Я имею в виду… да, я думаю.       Это не объяснение, едва ли даже его начало, но оно является достаточным ответом для Тома.       — Гермиона, — он говорит медленно, растягивая гласные в имени. Это звучит как ласка, нежная и успокаивающая. Нет, это звучит чертовски сексуально. Она понимает, что он смотрит на неё, в частности, на её обнажённые бёдра. Гермиона необыкновенно собой гордится, за то, сколько усилий она потратила на бритьё ног этим утром. — Розье — это тот бесхребетный парень, который не может пожаловаться на презервативы?       Мальсибер хохочет из-за угла, а Эван бьёт его в грудь. В то же время Абраксас начинает дрожать, что она принимает за беззвучный смех. Гермиона логически приходит к выводу, что Эдмонд был бы обеспокоен, будь это припадок.       — Может быть, — она еле слышит, что говорит, да и не уверенна уже в том, что делает. Эван, конечно, не её парень, но Том выглядит настолько оскорбленным, что Гермиона не решается переубедить его, и это беспокоит её. — Или, может быть, я изменяла ему. Кто знает?       Абраксас падает со стула, его щёки блестят вишнево-красным от недостатка кислорода. Эдмонд поджимает губы, скрывая улыбку. Мальсибер перестаёт поддерживать себя в положении стоя и рушится на таинственную груду гимнастических матов. Эван запутался, а Том просто…       Том жмурится и подходит ближе. Его поза выражает жёсткость. Он гораздо больше неё, несмотря на свою худощавость. Она чувствует неожиданное возбуждение, мурашки пробегают по спине.       — Нет, — говорит Том, засовывая руку в карман брюк. Гермиона задаётся вопросом, что же он хочет достать. — Я не думаю, что так. Скажи мне, принцесса, ты купила их?       Она морщит лоб. Её мысли текут вяло. Свет позади бара мерцает где-то на периферии, Гермиона отвлекается на то, как он превращается в тонкие тошнотворно-жёлтые линии, когда она моргает.       — Да, — говорит девушка честно и облизывает пересохшие губы. Гиннес всегда был таким кислым? — Не знала, какие из них лучше, а ты сбежал прежде, чем я успела спросить.       Зубы Тома сверкают белизной, когда он улыбается. Это опасная улыбка, выглядящая зловеще в тусклом свете паба. Однако и она в полной мере не может стать сдерживающим фактором. Девушка всё ещё хочет дотронуться до него.       — Позволь мне исправить это, — бормочет он, вытаскивая квадратный пакетик фольги из задней части чёрного кожаного бумажника, держит его между средним и указательным пальцами. Её желудок подпрыгивает. Том наклоняется вперёд, его дыхание опаляет её ухо, и протягивает презерватив в сторону скандально низкого декольте. Гермиона чувствует, как металлические ребристые края царапают кожу её груди, это так головокружительно. Наконец она понимает значения слова «эротический».       — Как? — она шепчет, пытаясь сосредоточиться. Стены… наклоняются. Нет, пол.       Гермиона взмахивает рукой, ожидая падения в баре. Ничего не существует. Комната вращается? Что происходит?       — Гермиона? Мышцы её живота сокращаются. Очень подозрительно. Ей нужно сесть. Когда она встала?       — Дерьмо, её сейчас вырвет…       Она видит клетчатый фиолетовый галстук. Это шёлк? Он, вероятно, очень мягкий. Гермиона трогает его, чтобы быть уверенной. Он может стать достаточно хорошей подушкой, если она сможет убедить владельца галстука позволить ей это проверить.       — Блять, ты что, дал ей медицинский спирт?       Что-то застряло в лифчике, чешется. Гермиона кладёт руку на платье, может быть, если она немного спустит его, станет удобней, лиф слишком облегает, Гермиона должна была надеть что-то другое. Боже, почему она послушала Гарри? Но затем она сглатывает, неоднократно, движение вызывает… дрожь?       — … это не совсем наша вина, Том, она такая крошка, что ты беспокоишься…       Гермиона так устала. Боже. Её ноги такие неустойчивые.       — … смотри на неё, ты действительно думаешь, что она подходит для вашей версии ёбанной игры…       Её руки снова взлетают вверх. Она не помнит, что посылала рукам сигнал делать это. Её запястье ударяется обо что-то твёрдое. Тело? Стена?       — … Богом, блять, клянусь, я запру тебя на ёбанном ринге вместе с Грейбеком, если она не…       Гермиона раздумывает о бесполезности своих миндалин. Пытается хихикать. Какие-то дымные и пикантные пузырьки у неё на языке. Это жидкость? Бар плывёт. Гермиона должна закрыть глаза. Нет. Нет. Так намного хуже.       — Подружка ебучего Розье, не твоя, может позволим ей уйти…       Гермиона отдыхает на чём-то? На ком-то? Она прислоняется. Гермиона не падает, и это прекрасно. Она устала. Жарко. Её волосы связали очень тщательно. Гермиона должна сказать спасибо.       — … погодите вы, имбецилы, блять, она даже…       Нос трётся обо что-то. Рубашка? Рука неловко потирает низ спины. Она плавает в облаке сандала. Это странно. Её рот чувствует себя странно.       — …Том, может, ей просто нужно отоспаться…       Гермиона устала. Она хочет спать. Но её живот… скручивает?       — … блять, блять, блять, смотри, как она побелела…       Расслабленный стон вырывается из её горла.       — … о Боже, это похоже на повторение свадьбы Яксли…       Её внутренние органы, будто, перемешались. Она резко садится.       — … быстро, отведи её к грёбанной раковине…       Воздушные спазмы. Тело скручивает. Гермиона не может вспомнить, где она. Она летит?       — … не делай этого, блять, как грубо…       Гермиона видит клетчатый фиолетовый галстук, она пробует шоколад, и голубой сыр, и белое вино, и палтуса в лимонно-масляном соусе, и крепкое пиво, и орешки, и виски, и всё взбитое, и плавленое, и замороженное, и она не может — Гермиона не может…       Она поднимается. Гермиона падает в обморок.       Двойной экстаз XL с ультра скользящей смазкой       Гермиона поправляет свои широкие черепаховые очки и стучит по сенсорной панели банкомата. Она ненавидит носить наличные, но отчаянно хочет эклер из пекарни ниже по улице рядом с её новой квартирой, где не принимают кредитные карты. Этот забавный устаревший чопорный рукописный знак «ТОЛЬКО НАЛИЧНЫЕ» в окне ничего ей не сделал, но она очень разозлилась, увидев его впервые. Но Гарри, грёбанный предатель, принёс коробочку, полную маффинов, в один выходной и разрушил её жизнь навсегда. У неё никаких сомнений в том, что именно его нужно обвинять в том, что она больше не может спокойно смотреть на пирожные. Её жизнь гораздо проще пока в неё не вмешивается Гарри.       Банкомат пищит и спрашивает пин-код. Гермиона жмёт на цифры, возможно, чуть сильнее, чем необходимо.       — … конечно, мистер Риддл, — она слышит нервное; щебечет пожилой человек в нескольких шагах. — Я никогда не мечтал о…       — Могли бы, и сделаете это, — кто-то знакомый резко перебивает.       Гермиона наклоняет голову и негодующе смотрит на вращающиеся песочные часы дисплея банкомата. Почему она захотела взять квитанцию? Почему она заставила себя пойти на такое?       — Уверяю вас, мистер Риддл, все недоразумения по поводу моих коллег были исключительно результатом…       — Опечатки, так вы сказали? —заканчивает плавно этот навязчивый бархатный голос.       Песочные часы зависают. Она украдкой смотрит влево. Человек, с которым Том разговаривает, побит, на что указывает синеющий синяк на челюсти. На нём дорогой полосатый костюм двойка. Она хмурится.       — … поверьте, это всё, — слова Тома, сказанные покровительственным тоном. — Я, в основном, просто хотел придерживаться с вами того, что было обговорено ранее во время визита мистера Розье. Он может быть так непростительно груб, не правда ли?       Принтер банкомата пронзительно кричит. Её сердцебиение учащается. Она не может определить от возбуждения это или от тревоги, что сводит с ума.       — … мне важно знать, что мы общаемся честно, вы понимаете? — продолжает Том. — Я человек слова и не хотел бы, чтобы сообщение мистера Розье стало… расплывчатым в течение доставки.       — Конечно, конечно, — другой человек говорит пристыжённо.       Банкомат выплёвывает её дебетовую карту. Она хватает её, засовывает в кошелёк вместе с пачкой наличных и разворачивается к выходу.       — Гермиона? — выкрикивает Том. — Это ты?       Она замирает перед двойными дверями из матового стекла. Гермиона разворачивается, снимая очки, сразу же приклеивая смущённую улыбку на лицо. Это не совсем обычно для неё, чувствовать себя неловко около него, не так ли?       — Том, — отвечает она, волнуясь. — Какой сюрприз.       Том прогуливается до неё с нечитаемым выражением на лице.       — Ага, — говорит Том, проводя языком по краю зубов, играясь с серебряной штангой пирсинга, пронзающей его середину. — Тебе всё ещё нездоровится, не так ли?       Это произошло не так уж и давно. Прошло всего два дня. Гермиона чувствует желание поспорить с ним, но это помешало бы её достигнуть желаемой цели: бежать так быстро, как только может.       — Нет, всё хорошо, — отвечает девушка, неловко добавляя. — Но я немного тороплюсь…       — Это хорошо. Эдмонд и Абраксас были очень обеспокоены, — перебивает он. — Ты, видимо, их… тотемное животное. Что бы это не значило.       Она чувствует неприятную вспышку раздражения, он так снисходителен. Кто-то действительно должен поставить его на место.       — Кое-что, связанное с сексом, — говорит она ровно. Гермиона действительно не хочет, чтобы он говорил, серьёзна она или нет. — Невероятно эксцентрично. Эван впервые видел такое. Тебе не было бы интересно.       Пирсинг в его языке опять ударяет по зубам, будто, осуждающе.       — Ты использовала презерватив, который я тебя дал? — он спрашивает, опираясь боком о стену и скрещивая руки на груди.       — Я не могу понять, почему ты думаешь, что это касается тебя, какая разница есть у меня или нет…       Том ухмыляется и подходит настолько близко, что она может чувствовать его дыхание.       — Он — мой бизнес, принцесса. И я хочу знать, что и куда он вставляет, чтобы суметь проконтролировать его, когда меня нет рядом.       Озадаченная, она смотрит вокруг. Её глаза расширяются, когда она видит Эвана около закрытой кассы, флиртующего с возмутительно высокой и длинноногой блондинкой в микроскопическом розовом платье. Гермиона наклоняет голову. Неужели Тому не рассказали, что Эван не её парень? У Эдмонда и Абраксаса должен был быть повод солгать, но…       — Эван так дружелюбен, правда? — она жеманно улыбается, решаясь. — Его характер отлично дополняет мой, я могу быть довольно сдержанной, ты знаешь.       — О, я знаю, — говорит Том мрачно.       — Нам хорошо вместе, вот к чему я клоню, — она идёт дальше, делая вид, что машет Эвану, блондинка теперь направляет свои руки ему под рубашку, играясь с пряжкой ремня. Гермиона не сдаётся. — Всегда.       Том издевается.       — Да, именно поэтому он изменяет тебе.       — У нас свободные отношения.       — Нет, принцесса, просто это называется «измена».       — Просто потому, что тебе не хватает зрелости, чтобы исследовать эмоционально обогащающие возможности полиамории.       — Это слово ужасно сложное для обмана.       — Ты — задница.       — А ты отрицаешь очевидное.       — По крайней мере, я не пристаю с разговорами к незнакомцам, стоя в очереди в супермаркете.       — Я был разочарован твоим выбором презервативов.       — Хорошо, а я оскорблена твоим комментарием, относящимся к моей личной жизни, о котором я, к тому же, не просила.       — Если ты видишь, что совершается преступление, но ты не говоришь об этом, то ты являешься или не являешься его соучастником?       — Это замечание ради общественного блага? Хочешь сказать, что мне необходимо застегнуть ремень безопасности?       — Ты ведь делаешь это регулярно?       — Может, мне нравиться жить на краю?       — Может быть, ты сломаешь себе шею по пути домой?       — Может, нет.       — Нужно ли мне напоминать тебе о безопасном сексе? Или Розье уже говорил об этом? Он хитрый ублюдок.       — Ты был одним из тех людей, пропагандирующих воздержание, которые неодобрительно раздают по воскресеньям презервативы в студенческом медицинском центре, не так ли?       — Это не смешно, принцесса.       — Я не шучу.       Он неопределенно хмыкает.       — Я думаю, Розье собирается немного увеличить пробег того презерватива.       — Вот и хорошо. Я рада, что он пользуется гибкостью наших свободных отношений.       — В самом деле. Блондинка… не утончённая.       — Нет необходимости говорить с отвращением. Уверенна, она хорошая девушка.       — Не мой тип.       — Прекрасно, не было бы ее, была бы другая? Хотя такую торчащую задницу довольно трудно не заметить.       Том не отвечает.       Она рискует взглянуть в его сторону.       Его губы дёргаются, и она вынуждена бороться со счастливой улыбкой, когда понимает, что он наслаждается общением с ней. Том не производит впечатления человека, который много смеётся. Он, кажется, любит издеваться, насмехаться или смеяться над чужим несчастьем. Эта мысль необъяснимо огорчает её.       — О, смотрите, — объявляет Том, — они собираются трахаться. На публике. Кто-то должен начать принимать ставки на то, как скоро их арестуют.       — Кто-то?       — Не я, — растягивает он. — Я очень законопослушный.       — Да, согласна. Именно поэтому ты угрожал тому бедному человеку с синяком на лице. Потому что ты такой законопослушный.       Том молчит несколько секунд.       — Ты слышала это? — с напускной беспечностью спрашивает он.       Она жуёт внутреннюю сторону щеки и поворачивает голову, чтобы посмотреть на Эвана и блондинку. Они жадно целуются на офисном столе. Белый пластиковый плакат с аккуратными печатными буквами на клавиатуре гласит: «ПЕРЕРЫВ НА ОБЕД».       — Как думаешь, могут ли люди разъединять свои челюсти, как питоны? — вслух размышляет она, игнорируя вопрос Тома. Она не знает, чем он зарабатывает на жизнь, и знать не хочет; но предполагает, что Том занимается чем-то большим, чем просто управление боксёрским залом.       Он медленно вытягивается, боком приближается к ней и намеренно собственнически кладёт руку ей на плечи. Она не дрожит, но понимает, что это провал.       — Ну, если не могут, Розье будет разочарован.       — Это смотрится так, будто он хочет съесть её лицо.       — Кстати о еде…       — Ты собираешься сказать что-то пошлое?       — Эдмонд и Абраксас просили о компании своего тотемного животного на обед. Это пошло?       — Я сказала, что это было кое-что, связанное с сексом, не так ли?       — Идёшь на обед или нет?       — Это двойное свидание?       — У тебя есть парень.       — Ты дал мне презерватив.       — Ты использовала его со своим парнем.       — Говоря о…       — Ты хочешь сказать что-то пошлое, принцесса?       Она издаёт смешок прежде, чем может себя остановить.       Его рука сжимает её плечо.       Витой ультратонкий XXL со спермицидной смазкой       Том без рубашки.       Он стоит в центре одного из рингов собственного зала, мягкие чёрные спортивные штаны низко приспущены на бёдрах. И Том без грёбанной рубашки!       У Гермионы пересыхает во рту.       Её ногти впиваются в страницы учебника химии.       Она чувствует, как нехарактерный приступ истерии поднимается у неё в желудке.       Том без рубашки. Почему он делает это с ней? За что Том её наказывает?       — Гм, — говорит Гермиона, не в силах отвести взгляд.       — Миона? — спрашивает Эдмонд, в его голосе слышится беспокойство. — Мне сказали, что тебе нужно учиться. Мне было довольно строго поручено, что я должен убедиться, что ты это делаешь. Чтобы позже мы могли отправиться в Гончарный Сарай. У Абраксаса появилась идея бросаться подушками, я полагаю, он доверит её твоему суду… На что ты пялишься?       У Тома аккуратная дорожка тёмных жёстких волос ниже пупка. Она хочет пройтись по ней языком. Его живот плоский, мускулистый. Грудь шире, чем она ожидала, и соски тёмно-розовые. Гермиона надеется, что он вспотеет. На тонком чёрном шнурке, висящем у него на шее в районе ключиц, как подвеска, болтается золотое кольцо с овальным ониксом. Его кожа бледная и, в основном, безупречная, лишь немного подпорчена розовым шрамом, простирающимся через всю грудную клетку. Гермиона задаётся вопросом, кто же так ранил его. Она также спрашивает себя, является ли кратковременная вспышка ярости, которую она испытывает при мысли, что кто-то причинял ему боль, ранним признаком безумия или нет. Наверно, так и есть. Ей так не повезло.       — Что? — с запозданием выпаливает девушка.       Эдмонд выглядит ошеломлённым.       — Чёрт побери, — стонет он, откидываясь назад на своё место. — Том? На самом деле? Ты не могла бы быть просто счастлива с ёбаным Розье?       — Я никогда не была вместе с Розье, — возражает она автоматически и делает паузу.— Подожди, почему это имеет значение? О чём ты говоришь? Что случилось с Томом? Эдмонд властно выгибает бровь. Её глаза сужаются. Он барабанит пальцами по твёрдой поверхности стола.       — Вы делали ставки с Абраксасом, не так ли? — спрашивает она лукаво. — Вот почему ты не исправил Тома, когда он решил, что мы с Эваном вместе.       Он сдувается.       — Не можешь подождать немного прежде, чем трахнуть его? Ещё две недели? Я должен разрешить Абраксасу носить куртку на публике, если он выиграет, — скулит он жалобно. — Он всегда побеждает. Миона, ты понимаешь, сколько примирительных минетов я сделал за последние полгода? Ты… Нет, ты не понимаешь. Моя гордость поставлена на карту.       Гермиона поднимает свой отброшенный карандаш и вертит ластик.       — Я думала, ты любишь делать минет. Бог знает, что я зашла достаточно далеко… Но дело в том, что я не собираюсь трахаться с Томом. Куртка может остаться в шкафу ещё надолго.       — О, ты собираешься трахнуть Тома. Ты просто делала это своими глазами, если бы я был не таким предвзятым, то чувствовал сейчас себя очень неловко. Этот взгляд, которым ты одарила его, был горяч.       Она краснеет, пиная его под столом.       — Я ему не нравлюсь, так что, это не имеет значение.       У него отвисает челюсть.       — Ты, ты несерьёзно, не так ли? — он бледнеет от недоверия. — Он помечает свою территорию. Я имею в виду, блять, прошлой ночью он взял замороженный йогурт. Он позволил тебе добавить топпинг в его ванильно-шоколадную смесь, и я даже не говорю об этом грязным способом. Я имею в виду, что он позволил тебе положить топпинги ему в мороженое.       — Ему понравилось, — говорит она беззащитно.       Эдмонд моргает. Снова и снова       — Нет, — отвечает он медленно, будто разговаривает с очень маленьким ребёнком. — Ты ему нравишься.       — Ты ошибаешься, — настаивает она. — Мы не… Это не так… Мы препираемся, говорим о книгах, он постоянно даёт мне презервативы, чтобы высмеять меня, потому что он знает, что я переживаю по поводу своей личной жизни. Думаю, мы друзья, не более того.       Он смотрит недоверчиво.       — У Тома нет друзей.       Гермиона протаскивает простой карандаш вниз по серебряной спирали своей записной книжки. Без какого-либо сексуального намёка.       — Кроме того, он — преступник, — продолжает она, будто парень ничего не сказал. — Мои родители дантисты, Эдмонд, я не могу встречаться с преступником.       — Но он не преступник.       Гермиона смотрит на него.       — Он держит картонную коробку, полную паспортов, в багажнике своей машины.       — Том управляющий.       — Он сказал, что любит носить чёрное, потому что это единственный цвет, эффективно маскирующий пятна крови.       — Том боксёр, который бьёт парней для удовольствия. Разве он не говорил тебе о тампонах?       — Эдмонд.       Он раздражённо вздыхает       — Хорошо, но Том не преступник, Миона, — говорит он. Ждёт. Уголки его губ искривляются. — Преступник уже бы попался.       Она наклоняет подбородок, чтобы скрыть улыбку, затем поднимает глаза и сквозь ресницы, вновь смотрит на Тома.       Их взгляды пересекаются. Он ухмыляется. И её сердцебиение учащается.       — Ты не будешь ждать две недели, не так ли? — мрачно спрашивает Эдмонд. — Проклятье.       Тонкий большой с эффектом голой кожа без латекса       Дождь неумолим. Он жалит её обнаженную кожу, пока она бежит по улице, свежей и холодной. Рука Тома в её руке такая же мокрая, как и он сам. Том тащит её под крытую нишу — вход в небольшой независимый кинотеатр. Повреждённый бумажный плакат, рекламирующий специальный утренний показ «Вторжение девушек-пчёл», беспомощно развевается на столбе фонаря за ними.       — Чёрт, — бормочет он, стряхивая воду с намокших кончиков волос.       — Хорошо, что быстро добежали, — замечает она, а зубы отстукивают рваный ритм. На ней лишь белый сарафанчик без рукавов, едва достающий до колена с низким квадратным вырезом, обшитым кружевом. Бордовый шёлковый лифчик с пуш-апом, который Гермиона с оптимизмом надела утром, виден сквозь тонкую, пропитанную дождём ткань. Его глаза всё время опускаются к её груди. Она борется с желанием скрестить руки. Гермиона хочет, чтобы Том смотрел. Гермиона не хочет, что бы Том смотрел. Гермиона… блин. Ей кажется, что она у края чего-то бесконечного, превращающегося в страшное падение, и девушка не уверена, что всё прекратится, когда она доберётся до земли.       Гермиона замечает, что эта ситуация ещё более безвыходная от того, что их собственная одежда прилипает к каждому изгибу тел, как вторая кожа. И как же восхитительно очерчиваются мускулы на его почти сверхъестественно совершенном теле! Внимание притягивают дизайнерские обтягивающиеся джинсы, оплетающие длинные стройные ноги и узкие бёдра, тканая серая хлопчатобумажная футболка, и проступающий под ней пресс, переходящий в острые линии его таза. Полоска простой чёрной резинки, как она может предположить, принадлежит его боксерам. Гермиона смотрит на его лицо. Его взгляд устремлён вперёд. Губы, она замечает мельком, гладкие и пухлые, яркие, рубиново-красные.       Она сглатывает. Гермиона пытается сосредоточиться на шуме дождя, заливающего асфальт. Выходит не особо успешно.       — Гермиона, — говорит он, и его тон не такой, как обычно. Мягче. Нет, она не может сказать конкретнее. Том всегда загадка.       — Надеюсь, ты не оговорился, — бормочет она, накручивая ремешок сарафана на палец. — В ресторане, я имею в виду. Мы не успеем вовремя, а я знаю, как ты бесишься, когда люди опаздывают. Я тоже такая на самом деле, это у нас общее. Не то чтобы у нас было что-то общее. Ты выше. И немного старше, и более атлетичный, и…       Он затыкает ей рот рукой.       Гермиона знает, что его кожа должна быть холодной, ледяной и мокрой. Но двушка чувствует мозоли у основания его пальцев, чувствует, как они царапают её обветренные губы. Ощущение это интимное, палящее. Или даже хуже: жгучий, иррациональный ожог, который не может быть нормальным.       — Гермиона, — повторяет Том, подходя к ней.       Она выдыхает в его ладонь.       — Да? — спрашивает девушка, приглушая голос.       Он убирает руку. Она не упустит его. Нет.       — Розье никогда не был твоим парнем.       Её ресницы толстые и тяжелые, слипаются из-за дождя. Гермиона моргает, пытаясь стряхнуть воду.       — Нет, — признаётся она.       Том делает второй шаг. Девушка замечает вспышку пирсинга на его языке, когда он приоткрывает рот, останавливается, колеблется и протягивает руку, чтобы дотронуться до её обнажённого плеча. Мурашки вспыхивают у неё на руках, его большой палец нежно рисует линию поперёк её ключицы. Она думает, что он следует за траекторией дождевых капель.       — Ты бросил меня в ту ночь в баре.       Ещё один шаг.       Он ведёт палец вниз по её вырезу её сарафана, останавливаясь, когда достигает округлых холмов её груди.       Её внутренности скручиваются.       — Да.       Его палец блуждает по её коже. Её соски напрягаются.       — Ты порвала мой галстук.       Её трусики влажные от дождя, от неё, а липкий насмешливый оскал кружева на самом верху внутренней стороны бедра возбуждает.       — Да.       Ещё один шаг.       Он не должен быть сейчас так близко. Ткань его джинсов грубая на лодыжках.        — Ты не использовала те презервативы, которые я тебе давал.       Другая его рука останавливается на затылке в её безнадёжно мокрых и спутанных волосах. Том сжимает только один раз, и она выгибает спину со вздохом.       — Нет.       Последний шаг. Его тело так близко, как магнит. Все его выпуклости соответствуют её впадинам.       — Сейчас я тебя поцелую.       Гермиона сдвигает свои бёдра, усиливая контакт.       — Да.       Он опускает голову.       — А позже, я собираюсь трахнуть тебя.       Его стояк отлично чувствуется между её бёдрами.       — Да, — пальцы ног сами собой поджимаются.       — Но сначала я собираюсь съесть тебя.       Гермиона чувствует его дыхание на своей коже.       — Да.       Её губы приоткрываются, задевая его, рука по шее опускается вниз, ногти царапают позвоночник.       — Я трахну тебя своими пальцами, языком и членом.       Девушка тяжело дышит в его рот, её груди прижимаются к его твёрдой груди, тело странно натянуто, мускулы вывернуты, а нервные окончания не отвечают. Гермиона боится, что уже и не знает, чего хочет, потому что никогда не была так возбуждена.       — Да.       Он осторожно двигает бёдрами. Жёсткая линия его члена пульсирует у неё на животе.       — Я буду лизать тебя везде.       Она вздрагивает.       — Да.       Его руки опускаются на её задницу, обхватывают её, сжимают; один палец скользит в углубление между ягодицами и толкается вверх, вниз, внутрь.       — Я попробую тебя здесь.       Тёплое волна поднимается внизу живота.       — Да.       Другая его рука тянется к груди, зажимая соски сквозь влажный шёлк лифчика.       — Я попробую тебя здесь.       Его язык выскакивает и дразнится, проходя по изгибу нижней губы.       — Да.       Рука в её попке движется ещё ниже, под юбкой, всей ладонью хлопает её по половым губам.       — Я попробую тебя здесь.       Она резко выдыхает. Три его пальца согнуты над её промежностью, потирая клитор. Без предупреждения он выворачивает их, слегка разгибает, и она всхлипывает.       — Да.       Внезапно двери кинотеатра распахиваются, и наружу вываливается большая трепещущая, взволнованная толпа, состоящая в основном из молодых людей. Напряжение между ней и Томом резко падает, и он спотыкается, немедленно протягивая руку, чтобы схватить её за талию.       — … блядская классика, это…       — … они уже не снимают такие фильмы…       — Помогает, что «королевы пчёл» — такая хорошая метафора для авантюристок, да…       — Ничего похожего на «Порочные губы», хотя…       — … может насиловать их всякий раз, когда они…       Толпа рассеивается, когда раскрыты зонтики и куртки из нейлона застёгнуты на молнию. Они с Томом выглядят несколько странно, но никто не пытается заговорить с ними, за что она благодарна. Гермиона всё ещё ошеломлена, всё ещё дрожит, всё ещё не совсем уверена, что сможет удерживать себя в вертикальном положении, если Том случайно её отпустит.       — Ты сказал, что собираешься поцеловать меня, — напоминает она ему, сжимая его плечи.       Выражение его лица меняется на удивление, а затем Том медленно и нежно улыбается, опускает подбородок, подталкивая её носом.       — Я уже, — соглашается он, серьёзно кивая.       Она должна прикусить щёку, чтобы не смеяться.       — Интересно, хоть один из тех презервативов, что ты мне давал, такой фантастический, как о нём говорят? — продолжает девушка.       — Полагаю, я мог бы потратить несколько часов на проверку.       — Проверка может занять больше, чем несколько часов. Ты дал мне их достаточно много.        — Ты всегда так требовательна?       — Может быть… Хорошо, это займёт не более нескольких часов.       — Затем ты попросишь измерить его.       — На самом деле у меня есть измерительная лента.       — На случай чрезвычайных ситуаций, я понимаю.       — Нет, Абракас нуждался в этом, он очень требователен к подушкам.       — Я не хочу обсуждать Малфоя.       — Мы могли бы обсудить презервативы.       — Презервативы обсуждать я тоже не хочу.       — Ну, и кто теперь требует?        — Всё ещё ты, принцесса.       — Это спорно.       — Но это так.       — Это…       — Трудно целовать тебя, когда ты не затыкаешься.       — Это звучит, как вызов.       — И всё же, ты всё ещё разговариваешь.       — Мне нравится тебя раздражать.       — Поэтому ты всегда кладёшь мне столько еды?       — Ты сказал, что тебе понравилось…       Он подаётся вперёд.       Гермиона испускает короткий писк удивления, когда их языки переплетаются. Губы её покалывают, пульс её пульсирует, а кости её тают.       Она смеётся в их первый поцелуй.       Гермиона беспомощна. Она счастлива.        Натянутая овечья кожа с непрерывной шелковистостью       Рука Тома — тёплый, утешительный вес на спинке её стула. Гермиона подталкивает неровно поджаренный гребешок зубцами вилки, не испытывая особого голода, и смотрит на противоположный край стола.       — Не так уж и плохо, — утешает она.       Эдмон хмурится и смотрит на неё равнодушно.       — Аби нашёл единственный ебучий ресторан в Лондоне, принимающий заказы на караоке, — отвечает он, отставляя свою тарелку с ньокки и кальмаром и придвигая почти полный графин водки. — И ты думаешь, что это не так уж и плохо.       Том кашляет, ударяя себя ладонью в грудь, а Гермиона немедленно пихает его локтём под рёбра.       — Сцена небольшая, — пытается объяснить она, вздрогнув. — Не так много места, чтобы… танцевать, если это то, о чём ты беспокоишься.        Эдмонд жалобно бормочет.       — Он сможет её приспособить, — говорит он, поднимая рюмку водки. — Танец. Я видел, как он это делает. Это потрясающе… Боже, это всё ты виновата, Миона! Если бы ты просто держала его в брюках ещё неделю…       Девушка спокойно делает глоток шампанского.       — Ты смешон, я разговаривала с ним, прежде чем он пошёл…       — Это на самом деле не так, — прерывает Эдмонд, — Спроси Тома, Том видел куртку, это точная копия. Я даже не могу представить, что заставило бы людей подумать, что это совпадение. Это специальный заказ.       Том испускает смешок.       — Да, — говорит он. — Это… ну, ты увидишь. Малфой на самом деле ничего не делает частично.       Гермиона вздыхает.       — Просто… заткнитесь, вы оба, он скоро выйдет на сцену. Та девушка с укладкой а-ля Шанайя Твейн недавно закончила своё выступление.       Эдмон торжествует.       — Не давай ему приближаться к своей заднице, по крайней мере, месяц.       Том давится бурбоном.       — Чёрт бы тебя побрал, Риддл, этого бы не случилось, если бы у тебя был самоконтроль…       Гермиона потирает лоб.       — …блядская грёбанная крыса, ублюдок, сука, пизда…       Лампы меркнут.       — Ох, не смотри на меня так, Томми. Миона рассказала мне, какого хрена ты творишь в спальне…       Бархатные шторы раздвигаются.       Абраксас выходит на сцену, держа в руке микрофон, и опускается на одно колено. В ресторане воцаряется тишина. Эдмонд смотрит удивлённо.       — Ну, это… хорошо.       Моногамные отношения и противозачаточные таблетки       — Ты знала? — Том спрашивает, скрещивая лодыжки и откидываясь назад на весьма сомнительно устойчивую стопку картонных коробок.       — Что Абраксас собирался сделать предложение? Да, я помогла ему всё спланировать, — отвечает она, заправляя волосы за ухо и хмуро смотрит на листы пустых белых этикеток.       — Я уже отмечала, где были полотенца?       — Мальсибер взял их. Но как ты помогла ему это спланировать?       Она фыркает, сверяясь с аккуратно написанным списком, прикреплённым к холодильнику.       — Я хотела, чтобы всё бельё было вместе. Теперь всё не в порядке.       — В любом случае, я хотел бы, чтобы Яксли занялся этим. Он хотел увидеть новый дом.       — Ты знаешь, что мне не нравится, когда ты присылаешь э-э-э… сотрудников, делающих что-то за меня. Я сама могу организовать свои вещи.       — Ты снова собиралась назвать их миньонами?       — Конечно нет, так было раньше…       — Так-с, так-с. Перестань менять тему. Вы планировали предложение в стиле Thriller? Я должен был знать, что Малфой недостаточно умён для всего этого.       — Вообще-то, это была его идея. Я просто должна была сделать так, чтобы он выиграл пари.       — Было пари?       — Да, после той ночи, когда я порвала твой галстук, они поспорили на то, что мы с тобой…       — Усовершенствуем наши отношения?       — Я собиралась сказать «трахнемся», но… по сути, да… Вы выбросили мой миксер?       Том шатается по незанятому кухонному пространству, засунув руки в карманы брюк.       — Я купил тебе новый, — отвечает он, подходя сзади и обнимая её за талию. — Он бирюзового цвета и лучше смотрится с фартуком.       — Это тебе Абраксас сказал?       Он опускает свой подбородок на её макушку.       — Он вьёт гнездо.       — Это не его дом.       — О, а это не так? Тогда я подумал, что он почти переехал к нам.       — Ты ревнуешь?       — Я не ревную, принцесса.       — Ты ревновал к Эвану.       Том целует её шею.       — Розье — идиот. И я не ревновал, ведь знал, что выиграю.       Гермиона разворачивается в его руках и прижимает руки к груди. Кольцо, которое он всегда носит на шее, находится в зоне её прямой видимости. Теперь она знает эту историю, представляет, что оно для него значит, и почему он не снимает его. Она проводит пальцами по контуру, постукивает по трещинам в ониксе и мягко улыбается.       — Ты знал, не так ли?       — Действительно, — протягивает он, — Мои методы соблазнения безупречны.       — Твои методы соблазнения включали в себя бросание презервативов на меня с различной степенью враждебности, в надежде, что я попрошу провести наглядную демонстрацию?       — Да, потому что это сработало.       — Кроме того, была такая вещь, как ванильно-шоколадная крошка — это было восхитительно.       — Я бы хотел, чтобы ты не стала выражать свои мысли так часто. Мне нужно поддерживать репутацию.       Гермиона втягивает его в поцелуй, медленный и ласковый, а затем возвращается назад.       — Ты ел что-то кокосовое? Жвачка?       Том закатывает глаза и роется в заднем кармане, доставая наполовину использованную пачку жевательной резинки яркой расцветки.       — Лестрейндж заставил меня идти на дегустацию пирога, — объясняет он. — Последний кусок был чертовски ужасным. Какая-то шоколадная губка с консервированным лимонным творогом. А это — единственное, что было у него в машине. Не так уж и плохо, честно, довольно… тропическая.       Гермиона берёт жвачку. Читает название. Удивляется.       Она помнит тот день, когда встретила его, помнит корзинку для покупок, заполненную греческим клубничным йогуртом, а также декоративные ленты и тампоны. Девушка помнит, как злилась, как была заинтригована, смущена; вспоминает, как накидывалась на него и дразнила, думая, что купит дюжину коробок этих чёртовых ужасных презервативов только ради принципа.       Она смеётся. Гермиона задаётся вопросом, не любила ли она его уже тогда?       Жвачка со вкусом «Черешневая Пина Колада».