Можно Соласа еще на пару слов?..

***

      — Мне надо было остановиться прежде, чем это могло причинить тебе боль… Я должен был. Но я был слишком эгоистичен. Прости.       — Ничего. Ты попробовал. У тебя не получилось, — пожав плечами, не без ехидства произнесла Эллана. — Это ведь лучше, чем ничего не делать, — ты сам говорил…       Солас рассмеялся, но безрадостно.       — Это не тот случай… — в конце концов медленно заметил он с горькой улыбкой.       — Ах, то есть бывают случаи, когда лучше ничего не делать… А почему этот случай не тот? Почему рушить один мир, чтобы спасти другой, — это тот случай, а рушить свои коварные планы, чтобы спасти любовь, не тот?..       Солас нахмурился.       — Коварные?.. — переспросил он недовольно. — Впрочем, пусть коварные… Для тебя и твоего мира они, возможно, таковыми и представляются. Я отвечу на твой вопрос: я не рушу твой мир, чтобы спасти свой. Я просто спасаю свой — восстанавливаю то, что однажды разрушил…       — А всё остальное — лишь приятные побочные эффекты… — тихо пробурчала Элласа себе под нос.       Солас осекся, но продолжил-таки:       — …Исправляю свою ошибку. Это мой долг. Любовь же… — Он вздохнул. — Не стоило до этого доводить — вот и всё. Это была… — Он опять осекся.       — Еще одна ошибка, — продолжила Эллана за него.       Солас избегал ее взгляда, но молчанием он подтверждал сказанное.       — Мне жаль, — лишь сказал он.       Ей тоже было жаль, а потому она не хотела останавливаться на все еще болезненной теме и бередить рану.       — Скажи, если вернуть всё назад… Ты бы сделал то, что сделал? — задумчиво спросила Эллана и на всякий случай пояснила: — Я о Завесе и эванурисах… Заведомо зная о результате, что бы ты предпринял тогда?       — Тогда это был выбор меньшего зла: гибель всего мира или… лишь его части. Что бы выбрала ты? — спросил он риторически, наклоняя голову вбок.       Эллана усмехнулась сама себе, проводя мысленную параллель с собой как целым и рукой как частью. Что лучше: умереть или лишиться руки? Вот только что бы она ни выбрала — всё равно умрет. Всё в сущности бессмысленно и абсурдно, и она не понимала, за что должна страдать.       — Со мной было нечто похожее, — сосредоточенно кивнула Эллана. — После того, как Кассандра сняла с моих рук оковы, на меня тоже посыпались важные решения: храмовники или маги, союз с ними или плен, Гаспар или Селина, Хоук или Страуд… Я была судьей в Скайхолде и выносила решения, казнить или помиловать. Конечно, это не судьба всего мира, но… это всё равно чьи-то жизни. И знаешь, какой вопрос меня постоянно мучил?.. Почему именно я? Почему я?.. Ты не задавался этим вопросом, почему именно тебе надо решать судьбу мира? Тебе, а не остальным эванурисам. Почему именно ты, Солас?       — Нет, — уверенно ответил он, поправляя латные рукавицы. — Эванурисы обезумели в своих сражениях за власть. Тщеславие застлало им разум. Кто-то должен был положить конец этому безумию. И, как и в твоем случае, достаточными силами и возможностями обладал только я. Не думай, что это было легкое решение, — посмотрел он ей в глаза. — Но я был готов взять на себя эту ответственность.       — «Ответственность — еще не опыт. Действие не обязательно лучше бездействия», — тихо сказала Эллана, отвечая взглядом на взгляд. — Это тоже ты сказал. Это твои слова. Не уверена, что с моей стороны будет достаточно тактично упоминать твою фразу, предшествующую этим словам… — усмехнулась она. — Но я рискну, еще раз напомнив, что это были именно твои слова: «Достали идиоты с моральным долгом» …       Солас склонил голову на бок, уголки его губ еле заметно дрогнули.       — Я заметил, ты пытаешься использовать мои слова против меня же самого, — отметил он. — Мне лестно, что ты хорошо их запомнила, но они, вырванные из контекста, уже не несут того же смысла... Я все же надеюсь, что на самом деле ты понимаешь, что я отличаюсь от тех идиотов, о которых говорил тогда… — он поднял бровь.       Эллана вздохнула.       — Все это очень абстрактно, — пожаловалась она. — Ты говоришь о своих чувствах и ощущениях, но не приводишь фактов. Для многих в Орлее и Ферелдене я, как и эванурисы для тебя, тщеславная остроухая сука, и это тоже своего рода правда — их правда, с их ракурса... Я не могу выстроить свое отношение и свои ощущения на основе твоих — мне нужны для этого факты. Но ты не желаешь ими делиться. Как и всегда, впрочем. На этом и строится вся твоя ложь…       — Я не… — перебил было он, но Эллана набралась сил и не дала ему этого сделать, твердо повысив голос — как инквизитор.       — Ложь! — четко повторила она, подняв подбородок и посмотрев в мрачные глаза напротив. — Когда рядом со мной плечом к плечу сражается древнеэльфийский бог, позволяя думать о нем, как об отступнике-бродяге с Севера, или когда он говорит, что его сфера — это эльфийская сфера, умалчивая о том, что он сам добровольно ее передал врагу, для меня это ложь. Ты же, конечно, можешь довольствоваться тем, что кругом одни идиоты, не способные задавать правильные вопросы и строить правильные выводы, а сам ты был честен и безукоризненно совершенен, — сказала она спокойно. — Тут у меня уже есть все факты, и я построила на этом свое отношение.       — Считаешь меня лжецом? — мрачнея, он подошел ближе.       Эллана подавила в себе порыв отступить. Она так же твердо, как и ранее, ответила на взгляд.       — Да, — сказала она уверенно. — Более того, считаю тебя… патологическим лжецом. Ты даже сам, похоже, не понимаешь, что в жажде умолчать и недосказать окончательно заврался. Это становится образом жизни для тебя. — Возможно, она так не считала, но сейчас, когда он, чернее тучи, стоял так близко и сдерживал гнев, что-то в ней заставляло вдавить кинжал сильнее. — Даже здесь и сейчас ты уходишь от конкретики в нежелании открыть мне больше фактов. Хотя чего уж теперь бояться?! — взмахнула она рукой. — Что я, твоя пешка, находящаяся при смерти, смогу предпринять, чтобы помешать тебе? Это же уже просто нелепо… Перестань тешить себя иллюзиями, будто я могу помешать твоим планам, и признай перед самим собой: это всё просто твой страх быть честным и открытым перед кем-то; страх разделить с кем-то эту правду и это бремя, — жестикулируя рукой, потребовала она, внутренне же сокрушаясь, что Соласу все-таки удалось вывести ее из себя.       На последних ее словах его лицо переменилось: он словно бы собрался и снова взял себя в руки. Отступив на шаг, он спокойно отчеканил:       — Если ты считаешь меня лжецом, то нам действительно больше не о чем разговаривать, — но было понятно, что он обиделся.       Эллана вздохнула, призывая себя к спокойствию.       — Посмотри вокруг, Солас, — вдруг миролюбиво, без прежних эмоций сказала она, обводя рукой пространство. — Это Тень. Твой любимый мир. Здесь живут твои… друзья. — Они еще с первых дней знакомства не сошлись мнениями по многим вопросам, в том числе по вопросу дружбы с духами.       Эллана отвернулась от Соласа, вроде бы осматриваясь и разглядывая пейзаж. Она сосредоточенно щурилась, как в реальности, оглядывая местность с возвышения, хотя в Тени для этого не было необходимости — даже ослепшие видят выстроенные здесь изображения с отличной четкостью, если захотят.       — Ты многому научился здесь, — сказала она, возвращая взгляд к собеседнику, и усмехнулась. — Особенно этому изменчивому полуправдивому и эфемерному образу мысли. И нам не о чем разговаривать, — перестала она улыбаться, — не только потому, что я считаю тебя лжецом, а ты считаешь меня не достойной доверия. Но и потому, что мы в принципе из разных миров. И я не о древности и современности. А о том, что я из реальности, а ты из иллюзий. Мы никогда не найдем общий язык. И завеса между нами — не такая уж плохая идея…