Аа-у, девчонки ямми-ямми, Следите за краями, Но попадает в кровь, Бля, сука-любовь. Аа-у, девчонки, кто-то сзади Подумал, что мы бляди, Но попадает в кровь, Бля, сука-любовь. Серебро, "Девчонки ями-ями" Веселье в том, что ты можешь написать песню о любви не всегда в традиционном смысле — песня не всегда должна быть романтичной или даже о человеке в общем, если ты сам этого не захочешь. Гарри Стайлс для BBC Radio 1 05/17
Номер ДВАДЦАТЬ ОДИН. Объект съемки (декорация): Комната, украшенная к рождеству. У елки стоит небольшой столик с разнообразными десертами и цифрой двадцать девять на торте. План: Второй средний. Содержание: Герои сидят на полу лицом друг к другу, медленно целуются. «С днем рождения», — говорит Герой1, проводя пальцами по щеке Героя2. Герой2 улыбается и отвечает: «Спасибо, что пришел». «Не мог не прийти». Звук: Рождественские песни фоном. Голос. Номер ДВАДЦАТЬ ДВА. Объект съемки (декорация): Комната, украшенная к рождеству. У елки стоит небольшой столик с разнообразными десертами и цифрой двадцать девять на торте. План: Первый средний. Содержание: Герои целуются и медленно раздевают друг друга. У елки на полу лежит дощечка с использованными дорожками кокаина. «Люблю тебя» — «Люблю тебя». Звук: Рождественские песни фоном. Голос. Номер ДВАДЦАТЬ ТРИ. Объект съемки (декорация): Комната, украшенная к рождеству. У елки стоит небольшой столик с разнообразными десертами и цифрой двадцать девять на торте. План: Крупный. Содержание: Телефон, брошенный на диване, вибрирует. Идет входящий вызов от «муж». Звук: Рождественские песни фоном. Вибрация. Голос (стоны).***
Перерыв. Луи срочно нужен был перерыв, но он не мог себе позволить этого даже в канун Рождества, даже в свой день рождения, продолжая разучивать Аллегретто семнадцатой сонаты Бетховена, оттачивая мастерство, танцуя пальцами по клавишам своего нового цифрового пианино с наушниками, что позволяло играть в любое время дня и ночи. Луи перебирал пальцами, словно сумасшедший, тряся головой, двигаясь всем телом, но все было не то!, не было той легкости, и каждый раз он заминался к концу, пальцы переставали слушаться и становились толще баварских сарделек. Луи резко снимал наушники и кидал их в стену после пятой-десятой-сотой попытки сыграть идеально. Он кричал, пинал ножки кровати, ненавидел себя за это бессилие, ненавидел свои руки, что они тряслись и не подчинялись ему. Он устал. Луи падал на кровать и плакал, стараясь не тревожить кисти, сложив их точно умирающий лебедь. Он садился, не давая себе возможности быть слабым, и доставал учебник, чтобы повторять предметы снова и снова, пока втирал мазь в запястья и пальцы, пока его руки отдыхали. Он был словно одержим. — Малыш? — в комнату тихо зашел Алекс, настороженно осматриваясь. Он выглядел сонным, и только тогда Луи понял, что солнце взошло, что солнце уже садилось. — Пап, все нормально, — тут же ответил мальчик, стараясь улыбнуться, зная, что сейчас последуют уговоры отдохнуть, взять перерыв. — Уверен? — Алекс сел на кровать рядом и взял кисти сына, как хрупкий фарфор, качая головой на их состояние. Он ничего не сказал и стал аккуратно массировать запястья, едва надавливая. — С днем рождения. — Ох, правда? — мальчик захлопал глазами и тяжело вздохнул, прижимаясь к груди отца. — Уже шестнадцать. — Совсем взрослый, — рассмеялся Алекс, целуя Луи в макушку. — У меня для тебя подарок. Сегодня в Метрополитене… — Ставят "Электру", знаю. Но билетов нет. Зачем ты… — Ты говорил, что хотел пойти. — Да, но Гарри же отказал. — Это мой подарок. Два билета в партер. Можешь пойти с кем за… — Как ты смог? Пап! Боже! Правда?! — Луи кинулся на шею Алексу, обнимая его так крепко из последних сил, целуя в обе щеки и случайно мазнув по губам, отчего покраснел до кончиков ушей и резко отвернулся. Его сердце билось как у младенца, губы покалывало, и все еще было так радостно, что он попадет на Оперу Штрауса, на которую никак не мог достать билеты. Их разбирали так быстро, что Луи не успевал опомниться. Но Алекс!, он смог! — Спасибо, — в который раз повторил Луи, все еще красный. — Люблю тебя, — Алекс улыбался и притянул к себе сына, чтобы оставить на его щеке поздравительный поцелуй. — Пойдешь с Майком? — Нет, он… исчез. Мы говорили два дня назад, больше он не отвечал. Я думал, пойдем с тобой. Ты хочешь? — Очень. Буду счастлив. — Я так рад! Пап! Спасибо! — Луи заставил себя забыть о покалывании в губах и снова обнял отца, уткнувшись ему в шею. — Люблю тебя. Алекс заставил Луи поспать, приоткрыв окно и задвинув шторы, уложив его под одеяло, заботливо наложив бандаж на запястья. Луи едва ли передвигался, почувствовав заботу, еще пытался сопротивляться, но сил уже не было. Алекс обнял его со спины и стал рассказывать детские сказки, на что Луи еще съязвил, ведь ему исполнилось шестнадцать, а не шесть, но вдруг ощутил давно забытое родительское тепло и перестал противиться любых действий со стороны отца. Алекс обнимал его и помог расслабиться впервые за долгое время упорных тренировок. Его мысли не беспокоили математические вычисления, которые он ненавидел всей душой, формулы и даты, ноты не плыли перед глазами, и музыка не звучала в усталой голове. Луи засыпал счастливым, с обещанием самого вкусного завтрака, который он должен будет съесть полностью, иначе билеты в Метрополитен Алекс подарит кому-то другому. Луи уплетал панкейки с разными топпингами, но явно переоценил свои силы, наевшись тремя, тогда как его ждала еще цела гора. — Не смогу больше, — выдохнул мальчик, откинувшись на стуле, потирая надувшийся живот. — Еще два. — Не-ет, я стану толстым. — Луи, кушай, ты помнишь условия. — Но я не могу! Пусть Гарри тоже ест! — Луи надулся, перемещая в тарелку еще один панкейк, и налил на него клубничный джем. — Последний. — Гарри уехал. Он… Я не знаю, во сколько он будет. — Снова забыл о моем дне рождении? — ухмыльнулся Луи, слизывая джем с пальцев. — Нет, он просто занят. Наверняка, — нахмурившись, ответил Алекс, вставая из-за стола с чашкой кофе, что было явным признаком его нервозности. — Он не мог забыть. Он написал в твиттере с утра, что сегодня день рождение его любимого мальчика, так что он не забыл, просто занят. — Любимого мальчика? — Да. — М, — Луи отхлебнул чая, совершенно точно не веря, что это он любимый мальчик, уверенный, что Гарри сейчас у Ловиса, с которым все еще общается, у которого сегодня ТОЖЕ день рождения, уж о нем-то Гарри явно не забыл. Милый, добрый Алекс, как же ты слеп. Луи промолчал и съел еще один панкейк, только бы не сболтнуть лишнего, его вечер не должен был оказаться омрачен чужими отношениями, а отсутствие Гарри только на руку — фотографов не будет, да и шуму меньше. Луи всем сердцем любил Метрополитен, этот кусочек другой реальности в огромном городе, где время, казалось, замирало. Подходить к зданию под звук шума фонтана и затихающие разговоры, еще при свете солнца войти внутрь, с замиранием сердца ожидать, когда в зале выключится свет, ведя тихие светские беседы или читая программку, чтобы чем-то себя занять и не трястись от предвкушения, и вздрогнуть с первым звуком оркестра. Это было любимой частью Луи. Когда душа замирает, готовая вот-вот разорваться, пуститься по залу вместе с музыкой, взлетая под самый потолок. Пальцы до хруста сжимались, желая сыграть в воздухе вместе с оркестром. Ах!, оркестр! Как бы хотел Луи оказаться там, играть с ними, с самыми лучшими, под руководством дирижера, отдаваться опере совершенно иначе. Слезы текли по щекам неконтролируемо, когда Электра исполняла свой последний танец, свой танец ликования. Голоса, звук — звучали так совершенно, безукоризненно, что Луи едва ли сидел на месте, сжимая руку Алекса, удерживая себя этим. Он немного подпрыгивал и возвращался на место, ведомый невидимой силой. И чуть ли не первый начал аплодировать, быстро вытирая щеки, вставая с места, высказывая этим свое восхищение. Он обнимал Алекса и благодарил так отчаянно, сказав, что это его лучший день рождения, что он будто вернулся в то время, когда они с родителями посещали филармонию. Он благодарил, выходя из здания в сумерках с трясущимися руками и гудящей головой, нервной улыбкой, которая никак не могла сформироваться. Луи не отошел от увиденного и услышанного уже оказавшись дома, все еще был сам не свой и наполовину отсутствовал в реальности, отвечая Алексу вполоборота. Он тут же сел за фортепиано на первом этаже и стал подбирать музыку, медленно скользя по клавишам. — Где вы были? — голос Гарри заставил Луи вздрогнуть и остановиться, его будто окатили ледяной водой, выдернули из прекрасного состояния эйфории, послевкусия, окунув в действительность. — В Метрополитен-опере, — ответил Алекс, который сидел на диване и слушал Луи, все еще не сняв костюм и не разувшись. — Отмечали день рождения. — Что еще за… — Гарри замер около фортепиано, резко посмотрев на сына, который лишь ухмыльнулся и покачал головой, третий раз он пропадал чуть ли не на сутки, третий раз Алекс делал вид, что все в порядке. — Ты же написал поздравление, да, детка? — Да… я… — Гарри поджал губы и резко подошел к мальчику, подтягивая его с банкетки. — С днем рождения, сладкий. Весь день был занят, не смог вырваться. — Перестань, — Луи оттолкнул его и отошел, закрыв крышку. — Что? То есть… Почему? Мы можем отметить все вместе, завтра. Поедем к моим родителям и отметим вместе с Рождеством. — Как и в прошлом году? — Луи обнял себя и сел возле Алекса, который смотрел в пустоту. Его серые глаза сейчас выглядели такими огромными, с мешками под ними, Луи вдруг заметил, как осунулось лицо отца, как изменился он за короткий срок, постарев лет на десять. Может быть, в светлых волосах уже есть седые пряди? — Ал, зачем он так? Я же хочу как лучше. Поедем на рассвете и к обеду уже будем у родителей. Отметим все вместе. — Я не поеду, — отрезал Луи, вставая, намереваясь отправиться в комнату. — Поедешь. — Нет! Мне нужно заниматься, а твои поездки длятся не меньше недели! — Не кричи на меня! Маленький… маленький… — ноздри Гарри раздувались, он покраснел и рассвирепел, смотрел то на Луи, то на Алекса, в котором не находил поддержки. — Ты неблагодарный! — За что я должен быть тебе благодарен в этот раз? Что ты написал сообщение своему другу, а теперь говоришь, что это для меня?! — Это не… Что ты несешь?! Замолчи сейчас же! Неблагодарный! Неблагодарный! Неблагодарный! — Неблагодарный! Неблагодарный! Неблагодарный! Только и слышу! Лучше сдохнуть в канализации, чем жить с тобой! Лучше, блять, я бы стал шлюхой, чем согласился быть твоим сыном! Ах, меня же и не спрашивали! Пошел к черту! — Вернись, Луи! Мы не закончили! — Мне плевать! — Я отвезу тебя в дом передержки завтра же! Собирай вещи! Ах, нет! У тебя нет ничего своего! Все это куплено на мои деньги! Я работаю как проклятый, а ты смеешь орать на меня! Неблагодарный мальчишка! Проваливай из моего дома! Давай! Катись! — Гарри кричал во всю глотку, кидая в Луи рюкзак, футболки со стула, наушники от фортепиано и ноты, ноты, ноты. — Что ты делаешь?! Ты больной! Как ты еще не сдох от передоза?! Не трогай! Не трогай! — Все здесь мое! Ничего у тебя нет! Это мои ноты, мое чертово пианино! — Не трогай! — Катись отсюда, давай! — Гарри, — Алекс появился в дверях, останавливая мужа на полуслове со смятыми листами в руках, под его ногами валялись разорванные страницы, выдранные из толстых тетрадей. Луи глотал слезы, прижимая к себе те, что успел спасти, смотря на Алекса, как подбитый зверенок. Он сорвался с места и побежал вниз, чтобы покинуть эту квартиру, полную ненависти к нему. — Чего ты добиваешься? — Ничего, — Гарри бросил ноты на пол и направился в свою комнату, где вышел на балкон и закурил, сжимая сигарету дрожащими пальцами. — Он начал. Я хотел поехать к родителям. Он начал кричать. Не я. — Ты забыл про его день рождения. — Я написал в твиттере! Я был занят весь день, неужели нельзя было подождать до вечера? До завтра? — Гарри вытер слезы рукой, в которой держал сигарету, и снова затянулся. — Я хотел отметить всей семьей. А он начал кричать, придумывать что-то. Позвони маме, спроси, она знает, что я хотел приехать с вами. Она уже замариновала индейку. Ты не веришь мне? Ал? Ты не… — Верю, детка, — Алекс подошел к Гарри вплотную и обнял его, позволяя мужу уткнуться себе в изгиб шеи и заплакать. — Но Луи нужно вернуть. На улице уже ночь. — Он будет у Майкла, — фыркнул Гарри, — даже не переживай. Он постоянно торчит там, если не играет. — Я позвоню, не плачь, детка. Я объясню все Луи, я объясню. — Люблю тебя, прости, что все так… — Ты не виноват, — Алекс вышел в комнату и со слабой улыбкой добавил «люблю тебя тоже», набирая номер сына. Луи выбежал так поспешно, что даже не прихватил с собой денег. Никакой теплой одежды, только льняная рубашка от Balmain и обычные черные джинсы. Выбегая, он хотел схватить хотя бы пиджак Армани, в котором всегда так уютно и никакой ветер не страшен, но слова Гарри о том, что «тут ничто не его» резали в ухе тупой болью, и Луи отвел руку от вешалки в последний момент. Ничего он не возьмет, кроме того, что уже на нем. А в том, что на тебе, как известно, можно с гордостью уйти. Мальчик долго шел по улице, где продувал холодный декабрьский ветер, и мерзлая погода обступала со всех сторон. Даже не к кому пойти, думал Луи, минуя кафе, где в теплом уютном свете сидели люди, согреваясь напитками и добродушными разговорами. Он запросто мог подхватить какой-то менингит, простуду, грипп, ангину, любую хворь можно было подхватить в такую-то погоду и в столь легкой одежде, совсем не имея денег, чтоб зайти хоть куда-то и немного согреться. И совсем отчаянно, до безумия и полной беспомощности не к кому пойти. Такой привычный, теплый Майкл был теперь далек, а больше у него никого и не было. Одноклассники, что же, с ними он в неплохих отношениях, но не настолько, чтоб ночью завалиться к ним на ночевку, почти что без предупреждения, вряд ли их родители оценят. И ветер, ветер, ветер, ветер, этот отвратительный ветер со всех сторон, лучше любого рентгена он просвечивал тонкое тело Луи насквозь. Вечерние фонари своим ярким светом заводили его все дальше и дальше, в какие-то неизведанные районы Нью-Йорка. Куда он брел? Зачем? Не проще ли было лечь где-то в Центральном парке и сдохнуть от холода? Вот так просто, без всяких пафосных предсмертных записок («Завещаю все свое движимое и недвижимое имущество, — голос Гарри: «Нет у тебя ничего!», — то есть ничего, никому. Прощайте»), без лишней шумихи, лечь на мерзлую траву, вдали от людских любопытных глаз — и умереть. А весной, когда нехоженые тропы снова войдут в моду, жуткое, разложившееся тело с впалыми глазными яблоками, измученное трупными червями, найдут ничего не подозревающие люди. Скорее всего, Луи так бы и поступил, пошел бы в Центральный парк и сдохнул бы от холода и горечи, если бы не забрел в район, где собирались лучшие проститутки (за исключением, конечно, отельных) города, если бы в момент, когда он в голове уже строил план прохода к парку, возле него не остановилась машина, блеснув в глаза ослепляющим светом фар. — Эй, малыш, не холодно ли для такой одежды? — спросил басистый мужской голос с несильным немецким акцентом. Почти как у Алекса, с тем отличием, что Алекс говорил с акцентом, только когда сильно нервничал. Луи уже почти было нагрубил, хотел ответить, что это не дело какого-то постороннего мужчины, но в нужный момент понял, зачем эта машина остановилась, и это показалось прекрасным шансом в последний раз развеяться, скинуть с себя оковы глупой тоски, саднящей боли. Что может быть прекрасней, чем в последний раз, перед самой смертью переступить все пороги морали и получить от этого наслаждение. — А ты хочешь меня согреть, папочка? — спросил Луи, стараясь сделать так, чтоб от холода зубы не стучали друг о друга, сталкиваясь как безумные. — Как тебя зовут? — спросил мужчина, открывая дверь. — Михаэль, — ответил Луи. Первое имя, которое пришло ему на ум, кажется, так звали племянника Алекса, который остался в Австрии. — Можешь называть меня Михаэль. — Михаэль… красивое имя, — сказал мужчина, нажимая на газ и удаляясь от этой музыки. В салоне, наконец, было тепло, и Луи изо всех сил старался не показать, что ему холодно. — Но оно совсем не американское. — Ага, это мой псевдоним, в честь брата Гайдна, — Луи мог рассмотреть человека, который только что снял его. Ему было около тридцати, не противный, совсем не противный, хотя и совсем не тот тип, который привлекал Луи. Скорее всего, достаточно высокий, так как даже сидя он был выше Луи, без второго подбородка, что уже радует, но с легкой щетиной. Без залысин. Что же, не худший вариант, подумал Луи. — Я хочу оставаться загадкой. — У тебя уже не получается. Я знаю, что ты знаешь, кто такой Гайдн. Это о многом говорит, — мужчина уверенно ехал куда-то. Интересно, куда возят проституток, подумал Луи. Этот опыт казался ему с каждой минутой все более и более познавательным и увлекательным. Об этом потом можно написать песню, в конце концов! Можно будет даже потом рассказать Майклу, вот он, наверное, развлечется, слушая, как Луи подался в одну из древнейших профессий. Но воспоминания о Майкле снова вернули грусть. Не надо было думать о нем. — Сколько тебе лет? — Девятнадцать, — не задумываясь ответил Луи, так как знал, что скажи он правду, его мгновенно выставят за дверь, и тогда точно нужно будет подыхать от холода. А машина все ехала и ехала, пересекая бедные кварталы города и возвращаясь к тем, которые были более привычны Луи. Районы с дорогими отелями, роскошными квартирами, стильными бутиками и ресторанами, запись в которые осуществлялась едва ли не за год. — Это Balmain на тебе? — продолжал расспрос мужчина, имени которого Луи даже не знал. Принято ли у проституток спрашивать имена клиентов или это вызовет подозрение? — Что? — спросил Луи, словно не понимая, о чем говорит мужчина. — А, ты об этом? — он провел рукой по своей рубашке. — Нет! Дешевая подделка. Откуда бы у меня взялись деньги на хорошую одежду? — Плохо с клиентами? — Типа того. — Прости, но ты не слишком похож на проститутку. Может быть, поэтому? Я просто решил попытать удачу, зная, что обычные люди ночью просто так не ходят по тому кварталу. — Проститутки — тоже обычные люди, — ответил Луи, не зная, что сказать. Конечно, он не похож на проститутку! Еще час тому назад он не был никакой проституткой! — У нас, знаешь ли, тоже есть свои радости и заботы, мы тоже люди. — Да, прости, я не это имел в виду. — Нет, это ты прости. Давай просто весело проведем время и не будем говорить о всякого рода морали и этике. Ты снял меня не для того, чтоб обсуждать все это, — Луи не хотел лишиться своего первого клиента плохим поведением, но проблема была в том, что он совсем не знал, что и как говорить. Сколько вообще берут проститутки за ночь? — Кстати, тысячу долларов за ночь, — наобум сказал Луи, думая, не переборщил ли. — Как-то маловато! — рассмеялся мужчина, и Луи не мог понять, ирония ли это или он правда говорит, что мало. — Э-э, у меня такой сервис. Чаевые по желанию клиента, — быстро нашелся Луи, но мужчина рассмеялся еще пуще прежнего. — Ты не очень давно в этом, да? — Ага, даже меньше, чем ты можешь себе представить, — улыбнулся Луи. — Так куда мы едем? — Я живу сейчас в отеле. Если ты не против, мы отправляемся туда, — сказал мужчина, прекращая смеяться. — Почти приехали, — добавил он, и Луи оглянулся по сторонам. Он знал этот район. Господи, это самое сердце Нью-Йорка! Блять, это Ритц! Куда его занесло? Ведь здесь постоянно ошиваются друзья Алекса и Гарри, они могут запросто узнать его, если увидят. Блять, блять, блять. — На самом деле я обычно не вожу проституток, уж прости за откровенность, сюда, но ты вполне соответствуешь отелю, никто даже не поймет. — Ага, спасибо, — сконфуженно ответил Луи, думая о том, как не попасться никому на глаза, а потом вдруг понял, что ему насрать на друзей Алекса, а уж еще больше — на друзей Гарри. Он гордо войдет в фойе, ничего и никого не стесняясь, и пусть хоть весь Нью-Йорк смотрит! Это его первая тысяча долларов, заработанная самостоятельно, и никакая шавка больше не сможет сказать, что у него нет ничего своего. Как минимум, у него своя — целая тысяча. Правда, обычно дети продают лимонад или помогают по дому, но это обычные дети, а Луи может заработать больше и лучше, и без всякого лимонада! Как бы Луи ни вышагивал, выпрямив спину до хруста, как бы он ни задирал подбородок, следуя за Гансом, на него никто не обращал внимания, так уж было здесь заведено, что гость — хозяин, и вправе приводить кого захочет, пока это не тревожит других постояльцев. Разумеется, его оценил консьерж, который был везде и всюду, передвигаясь так незаметно, что и Луи не приметил его взгляда. Консьерж знал все обо всех и всегда был начеку, готовый к любым требованиям, так в номер господина Леманна отправили ужин на двоих с презентом от отеля в виде дорого шампанского и корзинки с фруктами. Луи не оглядывался по сторонам, будто попал в самый дорогой отель Америки, хотя он и попал в самый дорогой отель Америки, и вел себя сдержанно, немного сконфуженно, находясь в лифте с посторонним мужчиной, который нажимал кнопки, не спрашивая этажа. Всех тут знали, но вот его нет. И то, что никто не задавал вопросов, было только хуже. «Я шлюха! Меня сняли на ночь!» — хотелось закричать Луи, чтобы не было о нем сплетен, чтобы никто не подумал иначе. Ганс же молчал и уже снял пиджак, открывая свои плечи, которые находились немного выше головы Луи. Он еще никогда не чувствовал себя таким крохотным, даже с Гарри, хотя тот был на полторы головы выше него. Что-то в Гансе было иначе, в этой его высокости и широкой спине, скрытой белой тканью рубашки. — Я поднимусь через двадцать минут, — сказал Ганс, открыв дверь и впустив Луи в номер. Он бросил пиджак на стул и кивнул сам себе. — Приготовь ванну, пожалуйста. — Да, — Луи улыбнулся, радуясь, что у него будет немного времени осмотреться, однако это время может сыграть с ним злую шутку, показав, как дела обстоят на самом деле. Он не стал раздумывать, вспоминать ссору, ему было совсем не до этого. Он же теперь шлюха! Так нужно привести себя в нормальное состояние, чтобы сойти за нее. Луи включил воду в главной ванной комнате, чтобы джакузи было полным, щедро бухнул пены и отправился во вторую комнату, уже поменьше, чтобы подготовиться. Это не заняло много времени, но к его выходу вода уже доставала до бортиков, а пена перевалила за край, на столе в гостиной появился ужин, а у подножия джакузи фрукты и шампанское в ведерке со льдом. Луи улыбнулся и залез в воду, хихикая от того, что та плюхалась на кафель. Стоило ему расслабиться, как входная дверь открылась, а через минуту в ванную зашел Ганс, одетый в халат. Он погасил основной свет и включил небольшую лампочку над зеркалом, отчего желудок Луи скрутило. Только теперь он осознал, что все взаправду, что сейчас его трахнут, что это не будет как с Майклом, который заботился о нем, хоть и говорил грязные словечки. Ганс снял халат и бросил его на пуфик, не стесняясь своей наготы, но вот Луи покраснел до самых ушей и отвел взгляд, хоть и понимал, что этим выдает себя, но сил его не было! Голый Ганс, тело которого было довольно спортивным, с легкостью можно было сказать, что раньше он занимался скорее всего баскетболом, но теперь забросил, и рельеф скрылся под небольшим слоем жира. Дорожка темных волос начиналась от пупка и уходила вниз, густо разрастаясь на лобке, возбуждая Луи за одну секунду, которую он смотрел на мужчину. Это не выглядело как у Майкла, который ухаживал за собой, и размер его был меньше, словно в подтверждение возраста. Ганс был крупный во всем и, забираясь в джакузи, вылил в пару раз больше воды, чем это сделал Луи. — Михаэль, — Ганс откинулся на бортик и развел руки, смотря прямо на Луи, который глубоко вдохнул, успокаиваясь, и улыбнулся, забираясь на мужчину лицом к нему, седлая бедра. — Чего ты хочешь? Папочка, — Луи игриво прищурил глаза, ведь так делают шлюхи?, и провел раскрытыми ладонями от плеч вниз, боясь, что Ганс почувствует их дрожь. Но тот лишь прикрыл глаза и сказал: «Все по прайсу, детка». Все по прайсу. Луи похлопал ресницами и кивнул сам себе, наклоняясь вперед, опускаясь губами на шею мужчины, покрывая ее маленькими поцелуями, переходя на ухо, предполагая, что оно у всех чувствительное. Луи вошел во вкус, услышав вдох Ганса, и повел бедрами, упираясь в возбужденный член, который, он чувствовал это, еще только вставал, набирая в размерах. Луи двигался медленно, руки мужчины опустились ему на попу, что заставило тихо проскулить от этого ощущения подчинения, дурманящей власти над собой. Луи уже не контролировал себя, выцеловывая челюсть и шею Ганса, целуя его губы, которые умело сминали его, позволяя немного доминировать. Луи едва ли ожидал, что его насадят на член так быстро, так скоро, едва проверив пальцами. Он стонал и жмурился, но принимал все, что ему дают, он, в конце концов, теперь шлюха, и у него будет тысяча баксов. — Папочка, папочка, — хныкал Луи, хлюпая водой, скользя руками по крепкому телу, вплетая пальцы в волосы Ганса, который молча трахал его, сжимая попу до боли, раздвигая половинки, чтобы войти по самые яйца. — Кончу в тебя, а потом ты отсосешь мне на кровати, детка. Я трахну тебя в рот, пока чертова бутылка будет торчать из твоей задницы. — Да-да-да, — Луи откинулся назад, удерживаемый сильными руками. Нет, это не было как с Майклом, это было опьяняюще, сильнее любых наркотиков. Его голова кружилась от нехватки кислорода, что съел пар, перед глазами все плыло, и губы мужчины находили его и не позволяли сделать вдох. Луи прыгал на члене, стонал, как настоящая шлюха!, все громче и громче, наконец, слыша и стон Ганса, который насадил его до основания и замер, кончая глубоко внутрь, отчего кончил и Луи, сотрясаясь всем телом. Он был настолько чувствителен, разгорячен и расслаблен ванной, что ни на что более не был способен. Но у Ганса были другие планы. Мужчина бросил его на кровать мокрого, заставил встать раком и засунул в него банан, смазав лубрикантом, отчего тело Луи затряслось, принимая волны боли и унижения. Ганс бил его по заднице, а после ввел свой снова вставший член ему в глотку так глубоко, что Луи едва не задохнулся, слезы выступили на его глазах от сдерживаемых рвотных позывов. Однако мальчик смог привыкнуть и даже втянуться во вкус, вылизывая член и волосатые яйца, он же шлюха, а значит должен получать удовольствие что бы ни торчало из его задницы. Чертов банан! Нет, этого Луи никогда бы не хотел вспомнить. Ганс кончил три раза за эту ночь и выглядел слишком счастливым, размякнув на постели и попивая шампанское.***
После тщетных попыток дозвониться до Майка, который, как и Луи, настойчиво не брал трубку, с тем только отличием, что Луи попросту выключил телефон и, похоже, вовсе не собирался ни с кем говорить. Майк же не брал трубку, хотя вызов шел. Скорей всего, они с Луи уже спали, но у Алекса было неспокойно на душе, Луи выбежал совсем без денег, в легкой одежде. Все ли с ним в порядке, добрался ли он до друга, не простудился ли по дороге? Алекс искусал себе все локти за то, что не заметил, как Луи выбежал, пока сам он слушал оправдания Гарри, его слезные речи о невиновности. Надо было хотя бы вызвать ему такси! Сказать, что Гарри вспылил, что он вовсе не хотел говорить того, что сказал, а так его сын, их сын выбежал с чувством несправедливой обиды, с мыслями о том, что он никому не нужен. Алекс никогда не простит себе, если в ближайшие несколько часов не сможет сказать всего этого Луи, если не сможет просто поговорить с ним. Уже ближе к часам двум ночи Алекс почти что сдался, но решил попробовать последний раз дозвониться. Телефон Луи по-прежнему не отвечал, а вот Майкл после нескольких длинных гудков отозвался: — Алло, — послушался сонный голос, не сильно похоже на Майкла, но мало ли, какой у него голос со сна. — Доброй ночи, Майк! — обрадовался Алекс. — С Луи все в порядке? Он хорошо добрался? — А-а, это не Майк. Доброй ночи. Секундочку, — там, в совсем другом пространстве сонный мужчина, который со сна перепутал свой телефон и телефон Майка, потревожил своего любовника, мирно спящего мальчика. — Майк, тут по поводу какого-то Луи. Спрашивают, все ли с ним в порядке. Майк взял в руку телефон и невидяще посмотрел, кто звонит. Ему и не надо было это, он знал, что по поводу Луи может звонить только Алекс. — Доброй ночи, Алекс. — Доброй ночи, Майкл. Еще раз прости. Я хотел спросить, нормально ли добрался Луи, но взял твой сосед по комнате. — Что? Нормально ли добрался Луи? Куда? — не сразу понял со сна Майкл, но потом дошло, что, скорей всего, Луи куда-то ушел, а значит, ему нужно прикрытие. — А, ну да! Не сразу со сна сообразил! Все в порядке, я оставил его в своей комнате и ушел, он сейчас сладко спит. Уснул сразу по приходу. — Ты не представляешь, как я тебе благодарен! Они с Гарри немного повздорили, и Луи выскочил так быстро, не взяв ни денег, ни теплой одежды. Так… сущий пустяк, а не ссора, — сказал Алекс, больше для своего успокоения, хотя знал, что ссора — вовсе не пустяк. — Если ты оплатил ему такси, то я позже отдам тебе деньги. Спасибо большое! — А-а, да, понятно. Ничего страшного, — уже более взволнованно ответил Майкл. У Луи ничего не было с собой, и он один в огромном Нью-Йорке. Майк очень надеялся, что у него есть где переночевать. — Доброй ночи, — поспешил отделаться от Алекса Майк, чтоб побыстрее позвонить Луи и узнать, что это за расклад такой. — До свиданья. — Что случилось, Майк? — Ничего, Джон, все в порядке. Спи, — он погладил мужчину по голове и встал с кровати. — Мне нужно еще кое-кому позвонить. — Этому самому Луи, который сейчас у тебя? Когда ты успел его встретить? Мы весь вечер вместе, — не унимался Джон, который по отцовской привычке заботился и о чужих детях. — Дело в том, что я понятия не имею, где он. И мне срочно нужно это узнать, иначе я не смогу заснуть. Но ты спи, все в порядке. Луи — это не твои проблемы, — нежно ответил Майк, не желая беспокоить своего любимого мужчину по пустякам. — Если ты не сможешь уснуть, то Луи — это и мои проблемы, — в тон ему ответил Джон. — Беги звони и возвращайся, я пока проверю, никто ли не написал мне на почту. Политики не спят, как ты знаешь. — Еще час назад ты дрых, как сурок, — улыбнулся Майкл и вышел на балкон. С Ритца открывался роскошный вид на Центральный парк и на ночной Нью-Йорк, который уж точно никогда не спит. Огни освещали улицы, дороги, во многих окнах не было ни намека на сон, они бдели город, кажется, круглосуточно. Майкл пролистал список контактов, последний звонок от Луи приходился на вчера, значит, он даже не пытался дозвониться. Что же, значит, ему было куда идти, это уже успокаивает, осталось только убедиться, что с ним все в порядке, Майк нажал на экран и приставил телефон к уху, но в ответ только механический голос о том, что абонент вне зоны доступа. Словно не веря этому, Майк во второй раз попытался позвонить. Он, казалось, не воспринял достаточно безапелляционный голос, который хотел убедить его, что до Луи — не дозвониться. И во второй раз все так же. — Сука! — выругался Майкл, чувствуя свою беспомощность. Впервые он почувствовал, что воздух на балконе по-настоящему холодный, а сигарета вовсе не согревала, или же его просто кинуло в дрожь. — Сука! — он в последний раз, как баран на новые ворота, посмотрел на контакт, подписанный «Луи», и еще раз настойчиво нажал, чтоб позвонить, как будто это могло как-то помочь. — Эй, малыш. Что я говорил о курении? Ты же убиваешь себя! — на балкон вышел Джон, вставая сзади Майка и обнимая его за талию. — На данный момент меня ничего не убивает больше, чем Луи, — ответил Майкл, но сигарету все же выбросил в пропасть высотой в двадцать этажей. — Он ведь уже взрослый мальчик, сможет и сам о себе позаботиться. Это наш последний день вместе, пошли спать. — Джон, — Майк развернулся в его руках и провел ладонью по лицу мужчины, — ему шестнадцать, и он только строит из себя взрослого мальчика. И сейчас он один без денег и теплой одежды в огромном Нью-Йорке! — Это дерьмово, — согласился Джон. — Он не берет трубку? — Не берет. Блять, надеюсь, он понимает, что делает. Если завтра же он мне не перезвонит, то я его растерзаю при встрече! — выдохнул Майк, и от его теплого дыхания пошел пар. — Пошли постараемся уснуть, хотя сна у меня ни в глазу. — Попытайся уснуть! Я так люблю просыпаться раньше тебя… — В случае чего, я сделаю вид, что сплю, раз тебе это так нравится, — улыбнулся Майк и зашел в теплую комнату, к теплой кровати.***
После секса Луи лежал немного опустошенный. Он никогда не думал, что это так сложно — отдаваться незнакомому человеку за деньги. Очень гадливое чувство к самому себе заполняло его изнутри, теперь эта история не казалась ему такой уж веселой, во всяком случае пока что. Может быть, позже он сможет рассказать ее, как нечто до хохота веселое, но сейчас ему хотелось либо помыться, либо сесть за пианино, чтоб выкинуть из головы все то, что накрепко засело. Если бы Ганс не предложил сигарету, то Луи было бы еще хуже. Возможно, он бы попросту разрыдался, выдавая себя с потрохами, если бы не эта сигарета. — Я видел там, в гостевой комнате… пианино. Ты не против, если я сыграю немного? — спросил Луи у Ганса, на руке которого лежал. — Однажды мой знакомый сказал мне, что курить после секса — блядская привычка, — Луи с горечью вспомнил о Майке. Майк казался теперь еще более далеким и недоступным. — Сыграй! — весело ответил Ганс. — Мне даже интересно… — Что может сыграть шлюха? — спросил Луи с улыбкой. — Я, быть может, удивлю тебя, — Луи встал с кровати и голый пошел к пианино, за ним последовал Ганс, тоже голый. Им не было кого стесняться. Мальчик сел за рояль, открыл крышку и пару раз нажал на клавиши, чтоб проверить, хороший ли звук, настроено ли все. Все было прекрасно. Он начал играть грустную мелодию, красивую и грустную, ему не нужны были ноты, он помнил ее наизусть, без труда воспроизводил по памяти. Вторая соната Скрябина соль-диез минор всегда удавалась ему на славу, Луи не сбивался, не путался в клавишах. Это была дивная музыка! Тонкая, прозрачная, то набирала темп, то сбивалась до самых тихих и прекрасных переливов, эта музыка была так высока, так дивна, что Луи совсем забыл о том, что ему горько. Теперь существовала только эта мелодия как конечный смысл жизни, как последняя истина, как высокая жалость к человечеству, которая спустилась с небес. Перед самыми быстрыми пассажами Луи набирал в грудь воздуха, чтоб потом исполнить их на одном выдохе, не нарушая мысли и движения своими легкими. Он покачивался и тянулся на встречу к роялю, потом как бы отталкивался от него и играл, играл, играл — и только этим дышал, вдыхал ноты с воздухом, наполнялся ими. — Ты меня действительно удивил! — сказал Ганс. — Красиво играешь. Что это? — Скрябин, — ответил Луи. — А теперь я хочу получить свои деньги и уйти, — Луи больше не хотелось оставаться в этом номере, с этим мужчиной, не хотелось больше чувствовать свое тело, сперму, которая осталась в нем, всю эту гадость, весь этот отвратительный мир нести на себе, а он, словно Сизифов камень, давит сверху — и нет спасения. Ни с кем не хотелось видеться, ничего не хотелось слушать. Теперь у него есть тысяча долларов, и он сможет снять себе комнатку в каком-то небольшом отеле, купить сигарет и, возможно, найти место, где есть пианино. — Как пожелаешь, — Ганс пошел за кошельком и достал оттуда полторы тысячи, чаевые по желанию клиента, так сказать. Это еще больше улучшало состояние Луи, на полторы тысячи уж точно можно как-то перебиться! Луи оделся обратно в свою легкую кофточку, предвкушая холод, который мгновенно окутает его там, снаружи, в безумном, быстром Нью-Йорке. Ему снова стало невыносимо грустно, у него ничего не осталось теперь, даже этой теплоты, которая так приятно распространялась по всей комнате, даже этого трижды проклятого мужчины, который хоть на какое-то время заставил его отвлечься от всего. Он уходил, как и прежде, в никуда, с поруганным телом и тысячей баксов в кармане. Ганс смотрел, как он одевается без сожаления и грусти. Для него Луи был очередной шлюхой, а они всегда уходят. Луи смотрел на пианино, как на свою последнюю радость. — Где тебя можно будет найти? — окликнул его Ганс, когда Луи уже стоял в дверях. — Нигде! — ответил Луи и хлопнул дверью. Спустившись на лифте, пройдя через фойе, где на него с улыбкой смотрел консьерж, который всегда так провожал «посетителей» своих клиентов, Луи почувствовал омерзение. Теперь ему не хотелось гордо нести себя, как королеве мира, теперь ему хотелось разве что опустить голову и втупиться в начищенный до блеска, до зеркального состояния пол. Но он не сделал этого. Если чему и научила его жизнь, так это тому, что нужно быть последовательным. Как вошел, так и уходи. И уходя, уходи, а не мучай заржавевшие струны собственной печали, не мастурбируй моралью и не прикидывайся овечкой — уходя, уходи. С гордо поднятой головой, с широко расставленными плечами, словно никакой блядский мир не давит на тебя всей своей блядской мегатонностью. Оказавшись на улице, он опять стал никем, ничем, без рода и имени, даже без теплого пальто, но с полутора тысячами баксов. И это уже не так паршиво, как все грозило быть. Луи со всей злостью плюнул на асфальт, словно видя там и жизнь, и мир, и людей. Он пытался оплевать все это тем вязким привкусом спермы, который застрял у него во рту.***
Майк лег, но так и не смог уснуть, он слушал размеренное дыхание Джона и не мог нарадоваться этому, но в то же время что-то внутри отдавалось раздвоенной болью, он знал, что завтра этого всего уже не будет, он не знал, что случилось с Луи, — и все это не давало ему успокоиться. Мир слишком несказочный, чтобы в нем вдруг возьми да произойди сказка. Здесь ничего уже не будет, и ничего уже нет. И вскоре все кончится. Утро долго и мучительно серело за окном, блеклое солнце едва пробивалось через тяжелый облачный покров, но потом все же пробилось и засияло с такой невиданной доселе силой, убивая остатки мрака, последние темные углы. И слепило. И жгло прямо по белым простыням. Майк встал с кровати и прошел на балкон за новой порцией никотина. Джон, всегда чуткий к движениям Майка, тоже проснулся и проследовал за ним. — Так и не уснул? — спросил он. — Нет, не могу. — Все в порядке с твоим Луи! — воскликнул мужчина, чувствуя, как дурно на душе у его мальчика. — Когда он позвонит, тогда я поверю. Но позвонил Луи ближе к полудню, когда Джон ушел, возвращаясь к своей привычной жизни и снова оставляя Майкла одного. Сначала пришло сообщение о том, что абонент снова в сети, а уже через несколько секунд раздался звонок. — Привет, Майк! Я надеюсь, ты прикрыл меня, — голос Луи был немного сонным. Скорей всего, мальчик только проснулся. — Да, блять, я прикрыл тебя! И где тебя носило? Где ты сейчас? Я хочу приехать и надрать твою наглую задницу, — крикнул Майк с злостью. — И все же я рад, что с тобой все в порядке. — Я в каком-то мотеле на Кони-Айленде. В зимнее время тут потрясающе дешевые цены! Правда, мне пришлось ждать чертово метро гребанный час, а в остальном все нормально, — ответил Луи. — Ты когда-то бывал на ночных барахолках, малыш? А? Если нет, то я расскажу тебе занимательную историю, как меня чуть не вздрючили местные за то, что я у них из-под носа утащил пальто! Ты бы видел это пальто. Не пальто, блять, а посмешище. За такое не бьют людей, за такое максимум можно пожалеть их. Могу предложить позавтракать вместе где-то не в очень людном месте, потому что на мне такая одежда, что в ней даже стыдно приезжать на Манхэттен. — Луи, сука, что ты несешь? Алекс сказал, что ты вышел без копейки денег! Я всю ночь не мог сомкнуть глаз. Какой мотель? Какое пальто? Где ты раздобыл на это все деньги? — Майк был уже спокойней, но его голос звучал так, словно он в любой момент был готов опять сорваться на крик. — О! Милый, не притворяйся, что ты не знаешь, как можно ночью заработать приличные деньги. То есть это ведь я целочка из нас двоих, так что, по идее, ты должен быть осведомлен о том, что подрабатывать можно не только официантом. В любом случае, ты хочешь позавтракать или мне опять терпеть это невыносимое одиночество? — Ок, я приеду на Кони, мне нужно с тобой поговорить. Позвоню где-то через час. — Ага, давай, прись в эту жопу мира, в награду ты получишь от меня увлекательную историю, — сразу после этих слов Луи бросил трубку. — Гуляю я, значит, никого не трогаю, иду весь такой на стиле, типа: «Нет, мне не холодно, это такая мода!» Думаю о том, как сдохну от ебучей ангины, которая заполнит мое горло гадким гноем и запахом дохлятины, как тут, откуда ни возьмись, машина!.. Я аж охуел, когда оказалось, что это ко мне подъехали, но, думаю, всяко лучше, чем сдохнуть от ангины, — громко говорил Луи и потягивал сигарету с кофе. Только вот приподнятое настроение Луи никак не вязалось с кислым выражением на лице Майка. Луи рассказывал и рассказывал всю прошлую ночь в подробностях, без стеснения, без скромности, не приуменьшая и не преувеличивая. А Майку с каждым словом становилось все грустнее и грустнее. Он практически проклинал себя за то, что не хотел брать трубку несколько дней подряд. — Господи, Луи! — подытожил Майк, когда выслушал весь рассказ друга. — Я теперь буду всегда брать от тебя трубку, иначе ты наломаешь дров. Ты хоть понимаешь, с какой опасностью это все было сопряжено? Хорошо, что этот твой Ганс оказался честным человеком. А если нет? А если бы он убил тебя? — На самом деле мне и так хотелось умереть, так что я бы не сильно сопротивлялся. Но это только ночью все так плохо, а вот в такое морозное и солнечное утро все кажется поправимым, и жизнь такая долгая и прекрасная, и все совсем по-другому. — Тебе ведь совсем не весело, да? Ты не обманешь меня этим своим задорным тоном, я вижу, что тебе совсем не весело. — Ну, не весело. И что с того? Не плакать же! Я вчера и так выплакал больше, чем должен был. Теперь осталось только веселиться и отдаваться жизни, как могут только люди, дошедшие до невообразимой степени отчаяния, — Луи улыбнулся и затушил сигарету. — Тем более посмотри на мое пальто! Когда еще я поношу такой отстой?! Нужно это отметить! Хочу повеселиться, хочу выпить, хочу жить во что бы то ни стало. И буду жить, пока мне жить позволит жизни дух, — Луи быстро заел свои слова очередным блинчиком, смачно сдобренным сиропом. Он ел прямо руками, как варвар, и тут же отирал руки салфеткой. — И если твоя кислая рожа сейчас же не сменится на довольное, улыбающееся личико, то я тебя ударю.***
Гарри не любил, когда Алекс читал. Он становился таким безразличным ко всему, игнорировал происходящее, не брал трубки, не реагировал даже на него! Гарри ненавидел эти книги по маркетингу и НЛП, эмоциональному интеллекту и кучу биографий людей типа Билла Гейтса, но также он ненавидел и другую гору книг, которые отнимали у него мужа, гора эта была невидимая и звучала в его наушниках и из колонок автомобиля. Неизвестно, слушал ли Алекс, слышал ли, но звучали они довольно противно. Вот и сейчас Алекс устроился на диване в гостиной с одной из своих книжонок, сосредоточенно нахмурив лоб и каждую минуту проверяя телефон, не звонил ли Луи? О, его они ждали уже вторые сутки. Несносный ребенок, третья куча, которая может конкурировать с первыми двумя. Мальчишка сообщил, точнее он сообщил через Майкла, что будет сегодня вечером, вот только часы уже показывали двенадцать, а дверь так и не открылась. — Что читаешь? — мягко мурлыча, спросил Гарри, подползая к мужу на коленях, забираясь головой в пространство между книгой и телом Алекса. — Что читаю? — мужчина проморгался, будто бездумно бегал взглядом по строчкам, впрочем, как и всегда, а теперь вот очнулся, находя Гарри совсем близко к себе. — Эм… тебе не будет интересно, детка. — Но мне интересно, — Гарри игриво улыбнулся и потянулся за поцелуем, опуская руки на бедра мужа, скользя ими к паху. — Хочу расслабить тебя, ты слишком напряжен, сладкий. — Скоро придет Луи, — прошептал в ответ Алекс, все-таки позволяя трогать и целовать себя. — Не скоро, уверен, что еще не скоро. Гарри действовал ловко, стягивая с мужа трико и трусы, покрывая поцелуями его шею, перебирая пальцами горячие яйца и с таким наслаждением трогая член, набирающий силу под его рукой. Гарри стонал, проникая в рот Алекса языком, забираясь на его бедра и выгибаясь под прикосновениями, он был готов, он хотел его в себе, быстро расстегивая ширинку скини. — Я ждал тебя сегодня, я… я использовал пробку, — шептал Гарри на ухо Алексу, — так хорошо расслаблю тебя, сладкий. Ты не сможешь думать. Я буду прыгать на тебе, ты войдешь в меня по самые… — А вот и мы-ы-ы! — пропел Луи, вваливаясь в апартаменты со смехом и Майклом, который пытался удержать его в вертикальном положении, хотя и себя-то удержать не мог. — Па! Мы взяли чью-то машину у бара, — хихикал Луи, пытаясь стянуть обувь и свое теперь любимое пальто. — Кажется, за нами гнались копы! — Они трахаются, Лу! — смеялся Майкл, тогда как Гарри резко встал, приводя себя в порядок, так же, как и Алекс, лицо которого покрылось розовыми пятнами. — Простите, что помешали, мальчики! — Оу! Как неловко получилось, да, Майк? — рассмеялся Луи. — Впрочем, ничего неловкого. Они постоянно трахаются. Это их, блять, слово такое красивое хотел сказать. Пермане… Перманентно в этом состоянии. — Луи! — воскликнул Алекс, подбегая к сыну и на ходу заправляя свой член в трусы. — С тобой все в порядке? Я так волновался! Мы так волновались! — Я вижу, — Луи никак не мог прекратить смеяться. — Захожу и вижу, как вы тут локти кусаете. Или не кусаете? Кусать — это же больно. Держи зубки за губками, Гарри, иначе Алексу будет больно. — Луи, сколько ты выпил? — раздраженно спросил Гарри, по его выражению лица было видно, что он не рад видеть Луи, что он предпочел бы, чтоб Луи так и скитался где-то по Нью-Йорку. — Какую машину вы взяли? Что вы натворили? — Вопросы в порядке живой очереди, — сказал Луи и икнул. — Выпил я совсем чуть-чуть. Как раз столько, чтоб появиться на Манхэттене в этом пальто, а вот уже здесь, на этом проклятущем острове… короче, после второй бутылки мы не считали. Или ты считал, Майк? Гарри жаждет узнать всю правду. Расскажи ему правду! — Гарри, ты — гондон, — Луи и Майкл повалились на пол от смеха. На лице Гарри все больше и больше закипала ярость, он хотел было даже накричать на Алекса, чтоб он выпроводил этих мальчишек за порог, ведь они позарились на его честь! Позволили себе оскорбить его священную особу! — Эту правду он и так знает! Майкл, как Вы думаете, сколько мы выпили? — поднося воображаемый микрофон к лицу Майкла, спросил Луи. — А вино считается выпивкой? — Ты бы еще содовую к выпивке отнес! — поднимаясь и пытаясь утащить за собой Майка, который как раз скинул с себя обувь и отшвырнул ее на лестничную клетку, воскликнул Луи. — Надо в хронологическом порядке… — Майк прикрыл глаза, словно визуализируя все, что случилось с ними за день. — На Кони… бутылка шампанского, и че-то мы такое туда домешали. Пиво, что ли? Да, пиво и шампанское. Потом ты сказал: «Не вставляет». И мы вернулись на Манхэттен. После первой бутылки водки ты опять повторил: «Не вставляет». Потом вылез на стол и начал кричать, что ты — Святослав Рихтер. И нас выгнали. По-моему, в следующем баре нас выгнали из-за меня. Но у них такое пиво — ссанина! Вот я и решил помочиться в бокал. Это был перформанс, но его не оценили. Спустя два бара и несколько шотов мы забрели в место, где было пианино. Кажется, ты успел согнать пианиста до того, как нас выгнали. Но «Венгерский танец №5» у тебя не зашел, и ты начал играть что-то из последнего альбома Гарри. Благо, на три клавиши ты еще мог попасть, значит, мы были не очень пьяные. Такая, помнишь… мелодия бум-бум-бум, бум-бум-бум, — Майкл попытался изобразить мелодию, — словом, похоронный марш в примитиве. Вечерело, а тебя все «не вставляло». И только бутылку спустя… — Помню! — рассмеялся Луи, стягивая пальто с вешалки. — «Не вставляло, не вставляло, а потом — как вставило!» Кстати, Гарри, рождественский подарочек. На первые заработанные деньги я купил тебе это пальто. Пу-у, — протянул звуки Луи и кинул пальто в Гарри, который метал молнии глазами. Он был безумно зол на Луи, но не за пьянство, а за все эти «плохие» слова. — А машину мы нашли после того, как решили, что метро — это скучно, — добавил Майк и взял Луи под руку, направляясь в комнату друга. Или на кухню. Он не был уверен, так как в голове все кружилось. — Если придут копы, то мы уехали на своей новой машине в Калифорнию. — Да, вот сейчас как раз на полпути, — сказал Луи и потащил Майка по коридору. — Нет! Вернулись, — Луи резко развернул Майка и подошел к Гарри, доставая из заднего кармана веселый рождественский конверт с веселым Сантой, который машет огромной рукавицей. На конверте красовалась надпись «От одной шлюхи — другой». Видно, что мальчики старались изо всех сил, выводя буквы, но в таком состоянии получилось не очень. — Это тебе, Гарри! Начинаю возвращать долг, — Гарри быстро разорвал конверт, вымещая злость хотя бы на этом кусочке бумаги. Внутри было не меньше девятисот долларов. — Где ты взял это?! Луи встал на носочки и, хихикая с такой громкостью, что едва не оглушил Гарри, прошептал: — Я тебе позже расскажу. Только тш-ш-ш. Гарри хлопал ресницами, смотря то на деньги в его руках, то на две смеющиеся фигуры, которые все пытались подняться наверх, удерживая себя и друг друга. — В общем, мы уходим в арьер... арриеееер, арьергард. Доброй ночи, — помахал Луи с лестницы, заплетаясь не только языком, но и ногами. — Луи-и-и, в арер… а-арие-ера… короче, туда не уходят, а встают! — поправил его Майкл, став вдруг таким серьезным, отчего Луи прыснул с новой силой. — Все встают, а мы уходим! Они скрылись наверху, Алекс устало потирал лицо, явно не зная, как ему быть, стоит ли применять сейчас статус строгого отца и навалять детям за их ужасную выходку или несколько ужасных выходок. Черт! Они угнали чью-то машину, и кому теперь держать ответ? Укатили в Калифорнию! Нет, уж завтра, когда их головы будут раскалываться, Алекс им наподдаст, не спустит с рук хотя бы выходку с машиной, ведь кто в их возрасте не пил? Может быть, кто-то и не пил, но Алекс не мог отчитывать за то, что творил сам, но вот чужие машины он не угонял. За это стоит отчитать. — Что такое ариерград? — Арьергард, Гарри, — едва слышно ответил Алекс, отправляясь на кухню за бутылкой виски. — Иди в комнату, скоро я поднимусь и оттрахаю тебя. — Я… — Гарри посмотрел на конверт в своих руках, на котором ярко выделялись кривые буквы «От одной шлюхи — другой», и что-то неприятное упало в животе в тот момент, когда сверху донеслись звуки долбежки фортепиано и громкие пьяные голоса мальчишек. В мелодии он узнал свою песню. — Да, я буду ждать, — отпустило, не стоит думать об этом больше. Он не шлюха. А Луи просто избалованный ребенок. Нет, он не шлюха. Не шлюха. — Гарри, я скоро поднимусь, разденься для меня. НЕ ШЛЮХА. Проснулся в одиночестве в этом гостиничном номере. Поиграл сам с собой, а ты где был? Она собирается быть ангелом, просто нужно подождать и увидеть. И потом оказывается, что она просто дьявол в постели. Я разбудил девушку, которая выглядела в точности, как ты. Я почти произнес твоё имя. "Я ношу твоего ребенка, но это никого не касается" Она сидит около меня, словно силуэт. Словно карамель, стекающая по мне, пока ноги не станут влажными. И теперь она по уши в меня втюрилась, как будто я специально заплатил за это. Как будто я специально заплатил за это, о да, я поплачусь за это. — Гарри? — Нам нужна еще водка! Гарри! Принеси нам водку, и мы обещаем написать тебе песню! Мы обещаем! Ах-ха-ха! Майк! Не трогай! Ах-ха-ха! — Гарри! Тащи водку, мы напишем тебе песню! Я даже знаю мотив. Сверху снова донеслась долбежка по трем клавишам, и Гарри узнал мелодию своей песни. — Детка, останемся в гостевой комнате? Не думаю, что наверху будет спокойно, — Алекс ухмыльнулся, осушая бокал и притягивая Гарри для поцелуя, проникая в его рот языком, сминая его задницу. НЕ-ШЛЮ-ХА! — Да, останемся.***
Луи занимался весь следующий день. Он начал сразу после того, как получил выговор, проводил Майкла, которому было абсолютно плевать на этот выговор, принял душ и выпил не меньше литра воды. Луи занимался в наушниках, не желая слушать причитания Гарри о том, что из-за него Рождество было испорчено, что они провели праздник в ожидании, в поисках «несносного ребенка», что еще никогда ему так не портили его любимый праздник! Луи не хотел слушать, но так уж вышло, что услышал основную часть, едва проснувшись и оказавшись на кухне в поисках воды для себя и Майкла. Гарри уехал быстро. Он собрал вещи еще накануне, ему оставалось только одеться, что он сделал очень быстро, натянув поверх домашней одежды толстовку и пальто. «Я улетаю в Англию», — повторял он, словно приговор, словно упрек, как будто это Луи прогоняет его, и это не запланированная поездка к родителям. Алекс отказался лететь с ним, сказав, что имеет слишком много дел, которые нельзя откладывать на неделю. Гарри обиделся. Он поджал губы и кивнул, не сказав больше ничего. Луи был счастлив, избавившись от родителя пусть и таким сложным способом, после которого его зад горел воспоминаниями о банане, а уголки рта побаливали от непривычного растяжения. Но он был бы не против повторить, если это обеспечит отсутствие Гарри в его жизни. Луи обнаружил на столе неряшливые, но усердно выведенные, тексты и ноты, с которых он и начал занятие, пытаясь вспомнить, что за ерунду они сочинили в алкогольном опьянении. Все оказалось довольно-таки неплохо, даже хорошо, поэтому мальчик все старательно переписал и сложил в папку с остальными песнями или их отрывками, которые периодически возникали в его голове. Он занимался до самого вечера, Алекс не заходил к нему в комнату, что заставляло в груди щемить. Луи вышел сам, решив предложить приготовить вместе ужин, как они делали это обычно, когда Гарри уезжал, также он планировал извиниться. Стоило Луи выйти, как он услышал надрывный кашель, доносившийся из ванной комнаты родителей, куда он и направился, нахмурившись, напрягшись всем телом. Он ступал тихо, точно домашний кот, кем его Гарри, должно быть, и считал, и, уже оказавшись у двери, надавил на нее, приоткрывая, чтобы узнать, что происходит. Алекс склонился над унитазом и содрогался при кашле, выхаркивая кровь. — Что… — Луи подался вперед, чтобы помочь, но Алекс замахал рукой, выгоняя его, пытаясь закрыть дверь, пока все еще кашлял, но сдерживал слизь во рту. Луи стоял в ужасе перед закрытой дверью, он оцепенел, пытаясь понять, что происходит, почему весь унитаз был забрызган кровью. Его трясло, когда послышались звуки рвоты вместе с кашлем, а через четверть минуты слив унитаза. Алекс вышел спустя некоторое время, опираясь на косяк двери, его шатало. — Пап, что происходит? — Луи удержал родителя от падения, беря его вес на себя, и повел в комнату. Алекс молчал, глухо кашляя, не открывая рта. — При-неси воды, — Луи уложил мужчину на кровать и дотронулся до его лба, на котором появилась испарина. — Теплой. Толь-ко… — Да, сейчас, что-то еще? — Нет. Луи бежал вниз, точно от этого зависела его жизнь, кипятил воду, проклиная чайник за скорость улитки, и опять несся вверх, замедляясь уже у комнаты. — Пап, вот, — тихо позвал Луи, ему казалось, что Алекс уснул, но тот просто лежал с закрытыми глазами и едва дышал. — Помоги мне, — Луи поддержал отца за плечи, усаживая его, помогая сделать несколько глотков, после которых Алекс начал кашлять. — Там… там… — хрипло пытался сказать он, указывая на тумбочку, а паника все сильнее брала Луи. — Лекарство… — Где? Боже, Боже, — Луи копался в тумбочке, отбрасывая презервативы и лубрикант, журналы и расческу, выискивая лекарство. — Пузырек. — Вот, давай, — Луи открыл крышку и приставил пузырек к губам отца, давая ему сделать глоток. Через некоторое время кашель прекратился, и Алекс смог выпить целый стакан воды. Луи сидел на кровати, прижав к себе отца, поглаживая его голову, чуть не плача от увиденного. Болен. Его Алекс болен. — Вызовем врача? — Нет, это нормально. — Это не нормально, пап. — Тише, потом. Просто приступ. Поговорим потом. Мне нужен сон. Луи лежал рядом. Он гладил намокшие волосы Алекса, укрывал его, охранял сон, закрывая шторы, когда солнце садилось и особенно сильно светило в окна. Луи был рядом, чтобы, если вдруг, помочь. Но как же он боялся этого «если вдруг», каким бессильным он ощущал себя в этой помощи! На бутылочке с сиропом ничего толком не было сказано, только то, что выдается по рецепту, и небольшое описание «противокашлевый препарат, оказывающий прямое воздействие на кашлевой центр и нормализующий дыхание». Что ж, то, что у Алекса с этим проблемы, очевидно, стоит только прислушаться к его скрипящему дыханию, будто воздух тормозит о шершавые стенки горла. Раньше, когда Луи простывал, мама готовила ему чай из разных трав, которые покупала в аптеке, и заставляла есть малиновое варенье, действие которого он до сих пор не понимал, ведь какой толк в ягодах с сахаром? Но с ним чая выпивалось больше. Поэтому, недолго думая, Луи сбегал в ближайшую аптеку, и уже через двадцать минут на тумбочке у кровати Алекса стояла кружка с ароматным чаем, это точно должно помочь. Алекс снова зашелся кашлем, просыпаясь и впиваясь пальцами в грудь так сильно, словно хотел разодрать кожу и добраться до легких. Это выглядело настолько жутко, превращая реальность в сон, что Луи не выдержал и кинулся к отцу, отрывая его руку от груди. — Пап, па-ап, успокойся, — просил Луи, пробуждая Алекса окончательно, заставляя его прийти в себя и полностью прокашляться себе в футболку, на которой оказался сгусток крови. — Вот, я сделал тебе чай, мама… мама готовила мне раньше. — Спа… — Алекс едва успел поставить кружку обратно, снова начав кашлять. Из его глаз текли слезы, лицо исказилось болью, и ничем Луи не мог помочь, оставалось только ждать и смотреть, как его любимый человек мучается, как он чуть ли не выхаркивает легкие. Алекс прикрывал рот одеялом, на котором Луи успел увидеть вязкую мокроту, смешанную с кровью, что мужчина поспешил спрятать. — Давай я буду держать, — Луи сел рядом, поднося кружку к губам отца, который сделал пару глотков и облегченно выдохнул. — Просто приступ, — нет, это уже не был тот сильный Алекс, тот Алекс, который мог решить любой вопрос, поехать на озеро, сорвавшись в один момент, нет, то был Алекс беспомощный, потерявший размеры, посеревший и несчастный. — Мы вызовем врача, — шептал Луи, передав кружку и взяв с тумбы телефон, на что мужчина только покачал головой и добавил: «Не нужно, у меня есть лечащий врач. Завтра… утром назначен прием». Жизнь Луи оборвалась в миг второй раз. Лечащий врач. Лечащий врач. Кому нужен чертов лечащий врач?! — Ты болен? — Я не… — Алекс устало прикрыл глаза и откинулся на спинку кровати, провел ладонью по волосам и лицу, подбирая слова, но не было здесь подходящих слов, все они казались как никогда страшными и ненужными. — Да. — Нет-нет-нет! Нет! Это же не серьезно?! Нет! Это не может быть серьезно! Это просто так да? Просто проверка, просто приступ?! — Да, — через силу улыбнулся Алекс, раскрывая объятия для сына. — Все нормально, просто приступ. Осложнения после гриппа, ничего особенного. — Поэтому не сказал раньше? — Луи сел на колени отца и прижался лбом к его шее, вдыхая родной запах, который теперь смешался с запахом трав и таблеток, и как он мог не заметить? Не обратить внимание на постоянный кашель, что звучал в квартире, эту теплую воду в кружках Алекса, которые он постоянно носил с собой. Как он мог не заметить? — Да и говорить нечего. Ты бы испугался, вот как сейчас, — Алекс поцеловал его в лоб, прижавшись на несколько секунд губами, и продолжил еще тише, — просто осложнение. Завтра мне выпишут рецепт на сироп… — Чтобы не кашлять? — Да, милый, чтобы не кашлять. — Я пойду с тобой. — Не стоит, тебе нужно заниматься, а это пустая трата времени. Я недолго там пробуду, лучше сделай все, что запланировал, а вечером мы устроим киномарафон. Как тебе? Закажем самой вредной еды и будем смотреть лучшие фильмы. — Я выберу! — Конечно, — Алекс улыбнулся и обнял сына крепче. В его легких мальчик услышал тот самый скрип, но ничего, завтра отцу выпишут новый рецепт, и все пройдет. Это всего лишь приступ. Ничего серьезного.***
Луи едва ли помнил, когда в последний раз расслаблялся. Отрывки их совместного вечера с отцом теплыми искорками мелькали далекими воспоминаниями, китайская еда еще не вызывала позывы рвоты, а от колы не крутило живот. Они поужинали, а после смотрели фильм, который выбрал Луи, который они долго обсуждали, на котором никто не заснул, хоть он и был на русском языке и с субтитрами. Едва ли у Луи нашлась еще минутка, чтобы отдохнуть полноценно. Он с головой ушел в подготовку ко вступительным экзаменам и аттестации. Каждая минута была расписана, эти ужасные графики, которые для него любовно составил Гарри, чтобы было легче, ведь сам он ежедневно делает это на протяжении уже больше пяти лет. Гарри вообще стал слишком активным в жизни сына, чем безумно мешал. За неимением дел он отвозил Луи на все занятия, пытался кормить его вовремя полезной пищей, поменял матрас на тот, который, по словам экспертов, улучшал сон — словом, Гарри делал все для того, чтобы Луи поступил. В этом отец и сын сошлись, оба хотели избавиться друг от друга самым безобидным способом. Одно Луи никак не мог понять. После каждого занятия с оркестром, когда он был особенно уставшим и не чувствовал себя, Гарри тащил его на прогулку, точно издеваясь. Они ехали в Центральный парк и ходили по этим идиотским солнечным дорожкам, Луи волочил свое уставшее от напряжения тело и проклинал болтливого Гарри, который предлагал купить все, что видел на пути, будь то сладкая вата, хот-дог или изделия ручной работы. Мужчина подкидывал доллары поющим музыкантам и непоющим тоже, иногда останавливался и слушал, прикрывал глаза, а после с поджатыми губами отвлекался на подошедших фанаток. Луи тогда устраивался на лавочке и пытался успеть хоть немного отдохнуть, мысленно подзывая толпу побольше, чтобы Гарри задавили или выдавили в пруд, на крайний случай — задержали чуть дольше. — Ты только посмотри! — Гарри пошел быстрее под обреченный стон сына. Впереди, в полсотни метров, стоял художник и писал пейзажи с натуры, воспроизводя Центральный парк маслом. — Как это прекрасно, Луи! Гарри захваливал художника, вытаскивал его на диалог, задавая все новые и новые вопросы о технике, о передаче цвета и света, о тенях, которые напрочь отсутствовали на картине, но Гарри этого упорно не замечал. Отсутствие перспективы и композиции, о чем художник стал вдруг увлеченно рассказывать Гарри, на что тот кивал и сжимал плечо мужчины. Луи стоял рядом и качал головой, пытаясь успокоить в себе злость на слепость отца и напыщенность автора. По ушам ему пилил противный звук расстроенной скрипки, перед глазами художник и Гарри размахивали руками и все повторяли о гениальности произведения. — Что за отстой, Гарри! — Луи не выдержал и выдал пренебрежительное словцо, давая понять этим, что еще чуть-чуть — и он взорвется. Гарри прекрасно знал это, побывав в шкуре объекта, подвергаемого критики постоянно, поэтому вежливо улыбнулся художнику, не желая скандала в погожую погоду, и пожал руку. — Продолжайте, дорогой, у вас прекрасно получается. Ваши картины достойны Лувра! — Блять, Гарри! Серьезно?! Какого черта? Тут не то, что Лувр, тут в парке стыдно показывать! Да еще и продавать! Ты посмотри… — Луи, тише, — шикнул Гарри, но Луи уже было невозможно остановить. — Абсолютное отсутствие разбора по планам. Основное сливается с задним планом, все выполнено в холодных тонах, так что даже не понятно, где центр композиции, на что, собственно, смотреть? Ты посмотри на детали на заднем плане, да они же замазаны, точно штукатуркой! Ни одной детали. И тут, — Луи очертил рукой предполагаемый передний план, — даже крона не проработана, и лица людей, как из цирка уродов. Я уже не говорю о втором центре интереса и статичности, от которой, блять, голова раскалывается! — Замолчи сейчас же, — зашипел Гарри, схватив сына за локоть. Его взгляд был полон злости, ноздри раздувались, даже фотограф отошел покурить, почувствовав неладное. — Никому не интересно, что ты думаешь про его картины, понял? Ты не образован и совсем не понимаешь в искусстве. — Ой, да ла… — Замолчи! Простите, мой сын совсем не смыслит в живописи. Мы купим ее, и эту, я повешу их в гостиной. Нет, сдачи не надо, вы заслуживаете куда больше. Я напишу о вас в твиттере, люди должны знать о таких талантливых художниках. Пообещайте, что не перестанете рисовать. Не нужно благодарить. Пожалуйста, мне не трудно. Давайте и эту. Они потрясающие! Я сделаю подарок своему другу. — В жопу такое искусство, — Луи схаркнул рядом с ножкой мольберта и пошел к выходу из парка, не окликаясь на крики Гарри.***
— Знаете, я думаю, эта песня о том… Я когда-то отдыхал в Швейцарии, и там были очень красивые озера с высокими фонтанами, и там было так много людей, они все были такие веселые. Так вот, эта песня о том, что можно быть веселым просто так. Просто потому, что тебя окружает красота. Но можно быть и грустным. То есть я не осуждаю человека за грусть. Вот. А еще можно, понимаете, быть немного сумасшедшим — это тоже хорошо. Знаете, можно быть еще и задумчивым. И вообще, мои фанаты – невероятные. Да, эта песня о том, что мои фанаты невероятные. И еще о том, что можно быть веселым, но и грустным. Разным, словом. — «Проснулся в одиночестве в гостиничном номере, поиграл с собой, где ты была? Снова уснул, напился к полудню, мне никогда не было настолько плохо». Вы уверены, что песня о том, что Вы сказали? — Ну да. Вы не понимаете, «поиграл с собой» — это о мыслях. Ну, ведь каждый имеет право трактовать песню по-своему, это нормально. Я так и хотел.