Глупая

Он прекрасно помнил, зачем пришел тогда в библиотеку. Взять для младшей сестры, которая терпеть не могла это место по причине «слишком много букв в одном помещении», «Маленький принц». Он старался ей объяснить, что это книга скорее для взрослых, но на все аргументы получал упрямое «нет». Слишком упрямый десятилетний ребенок. И он совершенно точно помнил ее. Сидела в кресле в самом конце помещения в больших наушниках с какими-то небольшими наклейками, уткнувшись в книгу и не обращая на проходящих людей внимания. Закрылась в своем мире, словно за стенами не собирались темно-синие тучи. Но тогда ему было абсолютно плевать.

***

Крис видел ее каждую чертову субботу. Он перестал так остервенело пить в пятницу, чтобы придти чуть позже нее, взять какую-нибудь книгу и усердно делать вид, что чтение занимает важную роль в его жизни. Она приходит около одиннадцати утра. Крис не мог понять — какие силы заставляют вставать ее в такую рань? Привычно улыбалась библиотекарше — редкостной каргой, как решил для себя парень — брала книгу, которую не дочитала в прошлый раз, садилась в свое излюбленное место и уходила из этого скучного мира с серой и грязной осенью. А Крис смотрел на нее. На ее волосы хрен-пойми-какого-цвета, на серые глаза обрамленные слишком длинными ресницами, на мешки под глазами размером с Антарктиду. На слишком тонкие губы. Она ему не нравилась. Слишком простая. Не цепляет. Слишком сливается. Но, блять, почему же он смотрит на нее каждую субботу, буквально прожигая ее взглядом? *** Он опять делал вид что читает что-то Ремарка. «Три товарища»? Впрочем, эта единственная книга от этого писателя, которая была ему известна. Бросал на Эву (что за глупое имя?) внимательные взгляды, буквально впитывая ее эмоции. Полуулыбка, румянец на щеках, слезы сопереживания, слабые попытки сдержать. И Крис был стопроцентно уверен, что она ничего не замечает. Наивный долбаеб. В один момент Эва (все еще глупое имя) подошла к нему с непроницаемым лицом, налепила ярко-красный стикер на обложку его книги и пошла к библиотекарше просить чая. Карга предлагала чай только ей, да еще и с печеньем. Крис с максимально скучающим видом отцепил бумажку и лениво взглянул на содержание. Не заставляй меня думать, что ты сталкер. Сталкер? Серьезно, блять? Самоуверенная девчонка подумала что он — Король Всех Вечеринок И Обольститель Всего Что Движется — будет наблюдать за ней? Это просто ее глупые домыслы, не имеющих под собой твердых аргументом. Еблан, в общем говоря Крис усмехнулся, поправляя прическу. Просто встать и уйти не вариант — фактическое поражение ему ни к чему. А вот написать все на том же стикере что-то в ответ. Прости, но девушки с мешками на пол-лица не в моем вкусе И собирался он поставить точку, как на его стол тихо приземлилась кружка с — кто бы мог подумать — какао. Она серьезно принесла ему тот самый напиток, который он бы и врагу не предложил? Ебануться и не встать. Называет сталкером, а сама приносит, мать его, какао. Эва, даже не взглянув на него, ушла на свое прежнее место стараясь не пролить содержимое ее кружки. Крис зачеркнул свои слова. Спасибо. И я не сталкер. *** Так продолжалось до декабря. Общение стикерами, какао (которое Крис совершенно неожиданно полюбил. И это не из-за того, что его делала она) и легкие кивки, когда встречались взглядами. Он знает в каком классе она учится, что в ее наушниках часто играет The XX, что она боится темноты и собак. Просто так, совершенно неожиданно для себя знакомился с ней с помощью чертовых ярко-красных стикеров. Просто неожиданно назначили встречу около библиотеки в воскресенье. Он пришел, на десять минут раньше, но Эва (очень глупое имя) уже стояла глядя в никуда. Наушники в очередной раз заменили ей мир. Она слегка улыбалась своим мыслям, от чего выглядела (не) глупо. Крис слегка толкнул ее в плечо, привлекая внимание. — Привет, сталкер. — Слегка улыбнулась, неловко убирая наушники в портфель. Парень замер, стараясь подобрать нужный ответ, но в голове как назло было пусто. — Я все еще не сталкер. Они посмотрели два фильма, буквально смеясь над всем подряд. В них даже кто-то кинул попкорн. Придурок. *** Был очередной вторник, а это значит, что он надевает толстовку, покупает чипсы и газировку, после чего тащится к Эве, чье имя все еще глупое как их отношения. Он без стука входит в дом, осторожно прикрыв за собой дверь — возможность испугать ее всегда прекрасна. Вскрик, взмах руками и вечное «Дебил конченный, а если бы я въебала тебе в лицо?!». Тихой походкой пошел в ее комнату, откуда доносились тихие звуки «A Change Is Gonna Come». Чертова фанатка соула. Осторожно открыл дверь и замер. Крис видел ее только в рубашках/толстовках/огромных кофтах — проще говоря во всем, что будет максимально скрывать ее тело. А сейчас словно увидел впервые — ноги все так же скрывали спортивные штаны, но выше был только спортивный топ и майка. Он видел ее плечи, ключицы, лопатки, ребра и шрамы Хреновы порезы на плечах, тонкие красные линии на ключицах, глубокие полосы между ребер. Твою мать. Она себя режет, блять. Его друг себя режет, а он узнал об этом спустя четыре месяца общения. Он не замечал этого дерьма полгода. Ни один хренов раз не подумал, что ее «Прости, мне неуютно в другой одежде» просто жалкое оправдание для этого. И он бы не стал так волноваться, если бы они были на запястьях — ведь именно так люди стараются привлечь внимание, они так просят поддержки. Эти шрамы — личные. Видные только ей. У каждого из них особое значение. Эти шрамы для избавление от боли. От той боли, что сжигает тебя изнутри, от тех ебанутых бабочек в животе, которые режут кожу изнутри стальными крыльями. Шрамы, созданные только для нее. Только чтобы не рыдать в одиночестве опять. Чтобы не рушить все подряд, пока мама в очередной командировке. Он врывается в комнату, забыв о своем намеренье довести ее до приступа, и хватает за плечи. Эва — глупая девчонка — смотрит на него широкими глазами. Влипла, блять. Сделала слабую попытку вырваться, попыталась что-то сказать, смахнула слезинку и продолжила стоять на месте. Мол, я пыталась. — Сними чертову майку, пока я не порвал ее к херам, — зло рявкнул Крис, отталкивая ее от себя к кровати. Злость — за отметины. Ненависть — за недоверие. Презрение — за слабость. Эва трясущимися руками сняла майку, кинув ее под ноги. Ноги подгибались, поэтому села на кровать, и она была уверена, что вот-вот упадет во тьму. Крис сел перед ней на корточки, обводя каждый порез, пока Мун проговаривала причины его появления на теле. Расставание с Юнасом. Первая встреча с Крисом. Их поцелуй, когда тот был в стельку пьяный. И много-много другого. Родители. Переезд. Друзья. Все воспоминания человеческой ненависти и злости застыло рубцам на молочной коже. И Эва не выдержала — разрыдалась, тщетно стараясь сдержать всхлипы, закусывая кожу на большем пальце до капелек крови, правой рукой закрывая глаза. Не смотри. Не трогай. Уйди. А Крис ненавидел себя за невнимательность, Эву — за боль, что причиняла себе. Но сделать ничего не мог, поэтому злился на безвыходность. Тяжело поднялся и вышел из комнаты, чтобы вернуться с большим одеялом из комнаты родителей глупой Эвы. Он не отпускал ее от себя всю чертову ночь, насильно притягивая к себе, если та хотела отползти от него хотя бы на пару сантиметров. Он не отпускал ее даже утром следующего дня, когда нужно было собраться в школу. Он проверял на наличие новых порезов изо дня в день. А Эве не хотелось делать больно ему, поэтому боролась со своей зависимостью. Крис вообще не собирался ее отпускать. Никогда. Если понадобится, то привяжет ее веревками к себе, но хрен теперь она будет изводить себя глупыми мыслями.