Взрослая сладость

      Едва незаинтересованный взгляд Кенджи выцепил на витрине это чудовище, в мозгу моментально что-то щелкнуло, громко и сухо, как деревяшки счетов. "Два года! Ровно. В прошлом году совсем из башки вылетело..." Некоторые прохожие даже притормозили, с интересом наблюдая, как высокий медноволосый мужчина, до того праздно дефилирующий по проспекту, вдруг резко остановился, будто налетев на невидимую преграду, выразил лицом несколько сложных, явно борющихся друг с другом эмоций, взмахнул руками, развернулся и стремительно влетел в раскрытые двери кондитерской.       - Надо, наконец, приучить его ценить сладости...       Бубня под нос, Шино бережно допер огромную коробку до машины, притаившуюся в спасительной тени посадок. Обычно буйное воображение, усугубленное врожденной умеренной похабностью, сейчас зависало и упорно не выдавало красочных полотен.       - Да он меня убьет, если расквасить этот кошмар по спине и облизывать, - вслух страдал мужчина, вертя руль, - не поедать же мне куски, гипнотизируя глазами, как те самонадеянные соблазнительницы из глупых американских фильмов, - переживания не помешали ему дважды нарушить правила дорожного движения на оживленных перекрестках.       За двадцать минут пути в голову так ничего и не пришло.       Ладно, поглядим, возможно, Асано будет не в том настроении. У него до сих пор затянувшийся кризис адаптации не прошел.       Напевая легкомысленную песенку, Кенджи убрал торт, вооружился необходимой утварью и взялся за готовку. Не передержать. С кровью, как любит Асано - ценитель стейков, тех самых, что "лучше, чем секс"...       В половину шестого Шино уже был возле университета.       - Видимо, отдохну я только на том свете, студенты окончательно... м-м, какие запахи! Что ты забыл в полиции, тебе бы в шефы... а это еще что?       Громадное нечто едкой расцветки красовалось посреди стола. Зеленые, белые и фиолетовые полосы крема чередовались с прослойками бисквита, сверху красовались свежие ягоды, источавшие одуряющий аромат, и Кацуя при виде монстра пришел в ужас, хотя внешне ничем себя не выдал. Просто Шинохара отлично знал своего любовника. И знал укоризненный отблеск в стеклах строгих очков.       Подумать только - говорящие очки.       - Сам же его весь и съешь, - хмыкнул Асано, расслабляя узел галстука и устало присаживаясь на высокий барный табурет.       Бедняга, все еще не привык к японскому ритму жизни. Шино как-то был в США, и ему, выросшему в Токио, суетливые американские будни казались какими-то замедленными. Кто бы упрекнул янки в нерасторопности - все у них дела, бизнес, бешеные молодежные каникулы, даже старики летают так, будто в штаны жгучего перца насыпали, а все же с японцами не выдерживают никакой конкуренции.       С некоторых пор он пренебрежительно стал относиться к жителям Штатов.       И Дэвид, типичный америкашка, в подметки не годится ему, Шинохаре Кенджи, что и работать успевал, и объект своего обожания окучивать, не забывая упрямо достраивать брешь в кладке психики Кацуи. Краузе хватало на одну лишь работу.       Шино аж встопорщился от осознания собственных подвигов, и шатен удивленно покосился на законника, на чье лицо вдруг ни с того ни с сего набрела зашкаливающая то ли гордость, то ли самодовольство.       О чем сейчас думает этот пошляк?       - Пора бы тебе завязывать с университетом, - невозмутимо отозвался Кенджи на застывший в красивых глазах вопрос. Боже, насколько же красивы эти профессионально-проницательные глаза, как густы и длинны обрамляющие их ресницы!.. Кенджи едва не пустил скупую мужскую слезу умиления, но вовремя одумался. Кацу с его богатой практикой вполне мог не так все расшифровать. И ведь не объяснишь же ему, ледышке, "снежной королеве". Не зря его так прозвали. Внезапные игривые атаки и прочие приставания были прерогативой Шино. - А что ты так смотришь? Трясешься за сердца студенток, которые разобьет твой уход? Могу послать к черту свою работу и работать вместо тебя, - вдохновенно продолжил детектив и тут же испугался: вдруг даст добро?       - Студентов, мальчиков, - не согласился Кацуя, наливая себе воды. - Не пори горячку и не отбирай мой хлеб. Это в Америке у меня было полным-полно работы, а здесь потенциальные жертвы судьбы нелегкой отлично маскируются. И вообще, тебе только юнцов учить, с твоими шуточками.       Он махнул рукой, задумчиво уставившись в окно и медленно стягивая с себя пиджак. Шинохара заметался было наседкой, затем уселся напротив и принялся изучать лицо Кацу, безупречные черты которого слегка портили синеватые круги под глазами.       - Мне кажется, самое время сделать перерыв.       Покуда Кацу соображал, Шинохара успел обзвонить свое и не свое начальство, убедительно, на свой взгляд, представившись ректору университета старшим братом Кацуи.       - Я хорош, правда? - широко улыбнулся детектив, который сам в жизни не видел этого брата, но был наслышан о нем.       - Правда, правда. - Кацуя выглядел раздосадованным и довольным одновременно. - Один в один Харуки. Шучу.       И фыркнул, с трудом представив шебутного братца говорящим обстоятельно и неторопливо.       - Я так понял, сабантуй приурочен к нашей второй годовщине. Прекрасно помню.       Из кейса выудились две бутылки красного вина. Если ответственность за кулинарные изыски брал на себя Шинохара, то Кацуя неизменно выбирал дорогой алкоголь.       Из головы Кенджи мигом выдуло ненужные мысли о докучливых хорошеньких студентках (и студентах), о Харуки, о работе и Америке, в которой остался раздражитель в лице Дэвида.       - Черт, сейчас бокалы принесу.       Мятежный день завершался умиротворенным ужином.       Час спустя сытый и расслабленный Кацуя наблюдал за пляшущими бликами на темнеющем потолке. Лениво перебирал жестковатые волосы Шинохары, который котенком возился где-то внизу. Разве что котята не обмазывают людей липкой дрянью...       - Отмываться до утра будем, - вздохнул шатен, чувствуя острый язык Кенджи в районе пупка. Сущий ребенок, которому скоро стукнет тридцать четыре.       - Нифего, я фсе фьем.       Невнятный ответ, следом, по влажному холодку от языка - чуть зазубренное лезвие ножа: им Шино зверски кромсал торт. И даже знание, что нож десертный, а не какой-то другой - все же если не холодное оружие, то вещь, которой вполне можно покалечить. Каким-нибудь образом... При наличии нужного градуса жестокости и изощренности. И Кенджи по совершенно спокойному дыханию возлюбленного понял, что страх того ушел, и что за двадцать четыре месяца относительного спокойствия их отношение друг к другу стабилизировалось, выровнялось в самом лучшем значении этого слова.       По меркам, допустим, пространства, это было сопоставимо лишь с прыжком через океан.       Два года.       За два года в их отношениях многое поменялось - с Кацу стало общаться гораздо проще. Он стал более разговорчивым и открытым. Его постоянное скрытое напряжение уходило - медленно, но все же оно испарялось, уступая место абсолютному доверию, теплому, как его любимый чуть остывший кофе. Шинохара не раз проводил эту аналогию, поражался своей сентиментальности и... утыкался носом в любимую спину, исполосованную давними шрамами, и вдыхал аромат хвои, и лез с поцелуями, и запускал руки под одежду, пощипывая кожу, и с ребячьим восторгом вслушивался в чистый, не испорченный курением смех. Раньше, во времена их совместного расследования, все это категорически отвергалось. Сейчас в ответ Кацуя бодался затылком, хлестая мягкими прядями по щекам, кусал кончики пальцев, умудряясь не отвлекаться от своих дел, обязательно кормил с рук, если был занят редкой готовкой. Либо не выдерживал контраста между собой, собранным и серьезным, и Шино, сохранившему подростковый задор, и тащил его в постель или в ванную, теряя по пути эту самую собранность.       Кенджи пугливо благодарил непонятно кого или что за их встречу, пусть встреча эта и была продуманна и формальна. Если бы не целая цепь событий... кто знает, с кем бы сейчас они делили постель и не только постель. Кенджи выдержал настоящую битву с Краузе, завершившуюся его, Шинохары, полной и безоговорочной победой. Взбешенный америкашка уехал ни с чем в свой Нью-Йорк. А его бывший, навсегда потерянный бойфренд...       - Хочешь чтобы я приклеился к простыне?       Шино моргнул. Разноцветное, омерзительно-сладкое месиво вконец изуродованного кондитерского шедевра красовалось теперь не только на животе Кацу, но и на боках, и на груди. Еще немного виднелось на левой лопатке.       - Я тебе не стейк, который ты столь божественно готовишь, - в больших серых глазах плещется чертовщинка. - Не нужно так часто меня вертеть туда-сюда, сам же вводил меня в тонкости кулинарии.       Психиатр замер, ожидая от несносного детектива какой-нибудь пошлости.       - Приклеишься - отдеру. Осторожно и любя, разумеется. А хороший стейк требует хорошей прожарки, понимаешь? - философски изрек Кенджи сквозь хохот Кацу. Навалился сверху, размазывая и по себе приторный крем, целуя уголки смеющегося рта, ключицы, гладкую кожу груди и соски, спускаясь все ниже, туда, где сладкой массы было больше всего.       Кацуя откинулся на подушку, впуская в легкие кислород. Теплые пальцы ласкали сильно и чувственно. Совсем не похоже на ненавистные болезненные хватания того ненормального демона.       Асано дернулся, прогнулся в пояснице, зашипел, едва головка оказалась в плотном кольце мягких губ. Доктор неуверенно толкнулся бедрами. Кенджи обожал, когда он так делал. Порыкивая, впустил его глубже, оглаживая низ живота и яички. Ощутив прикосновение к небу, Асано странно скукожился, упав на подушки. За прикрытыми веками слоями наплывали пятна, бледные и яркие.       Рыжий с собственническим удовольствием внимал хриплому дыханию, изредка нарушаемому низкими стонами. Раздвигал шире ноги Асано, хотя шире, казалось, уже некуда - он лежал перед ним, полностью раскрытый и странно уязвимый, белая кожа бедер поблескивала редкими каплями пота, сбегающими на быстро намокающую простыню; вибрирующая дрожь концентрировалась в низу живота, когда Шино представлял, как они оба выглядят со стороны.       - Давай-ка поактивнее, лапушка, - кое-как выдавил из пересохшего горла Кацуя.       Обжигающий язык заскользил быстро и напористо, то целиком накрывая сочащуюся головку, то до сладкой боли надавливая на отверстие уретры. И всюду ощущались руки. Порхали, умелые и настойчивые, нажимая на нужные кнопки взмокшего тела, и вскоре Асано выплеснулся обильно и грязно, как в жестком порно. От мокрого всплеска дыхание перехватило еще сильнее, и стало так стыдно, будто это произошло впервые в жизни на виду у всех. Раз, два, три... Бешеный пульс замедлился волевым усилием, лишь среди ребер что-то дрожало волнительно и щекотно. Преодолев себя, Асано приподнялся и с жадным интересом наблюдал, как Шино собирает пальцами с подбородка сперму, смакуя их, словно чудесное кушанье.       В воздухе небольшой спаленки стоял густой запах.       - М-м-м... - медная взъерошенная макушка оказалась вдруг под самым носом.       - Что?       Кенджи собрал немного растаявшего крема с его плеча и сунул ему пальцы в рот, стремительно опрокидывая навзничь.       Нещадно перебивая противную сладость, через полусомкнутые губы пролилось еще кое-что. Чуть пенистое от слюны, горьковатое и вязкое. То, чем так назойливо пропахла комната. Шатен закашлялся Шино прямо в рот, брезгливо передернувшись скорее от привкуса крема. Любовник цедил жидкость крошечными порциями, не позволяя Асано отстраниться. Медленный глубокий поцелуй - сладко-пряный осадок, казалось, не перебьешь уже ничем: ни водой, ни вином, ни кофе. Покорный глоток - и снова стыдно до жжения ушей.       Шинохара, наконец, выпустил его из-под себя, глазел на него, смущенного и немного опешившего.       - Однажды ты приучал меня к виски, теперь моя очередь прививать тебе любовь к сладкому, - оправдываясь, забубнил Кенджи; зелено-карие глаза, впрочем, горели дурным блеском, а рот пошло алел припухшими губами, которые он то и дело облизывал.       - Когда это я кончал тебе в стаканы?       - Никогда не поздно наверстать, - и здесь не сумел смолчать Шинохара, хитрой гусеницей подползая к Асано. - Ты лучше скажи: повторим?       Кацуя взглянул в молящие глаза. За две недели Кенджи сотворит из него законченного сладкоежку. Но сейчас отказать было невозможно.