Bittersweet symphony

      Всю оставшуюся ночь мы посвятили поцелуям. Не таким, какими одаривали друг друга в доме Бьёрна. Эти поцелуи были нежны, сладки на вкус, легкие, как воздух, желанные, как наркотик. Я задыхался, то ли от выкуренного очередного косяка, то ли от чувств, которых никогда прежде не испытывал, о которых не ведал, и имя которым так хотел узнать. Я целовал удобно примостившегося в моих объятиях мальчика, и мне казалось, будто бы я целовал самого себя. Только идеального, совершенного, известного вдоль и поперек и такого уютного. Безумное ощущение, но оно было, смешиваясь с одурманивающим туманом в голове и сердце. — Я хочу жить только для тебя. — Бездумно шепнул я, в полутьме разглядывая лицо пьяно улыбающегося Исака. — Можно? — Какой банальный подкат. — Неожиданно сказал он, продолжая лежать неподвижно. — Почему? — Спросил я, совершая очередную затяжку. — Потому что, чем больше громких слов — тем короче любовь. — То есть по-твоему только громкие слова разрушают любовь? — Нет, я считаю, что любви не существует в принципе, поэтому разрушать тут нечего, — размеренно говорил Исак, рассекая тихим голосом темноту. — А громкие слова только помогут быстрее сообразить, что у человека на уме. Обычно, если тебя обливают красивыми речами, то уж точно не стоит ждать ничего больше. — Тебе только семнадцать, почему ты уверен, что любви нет? Что же есть, если не любовь? — Есть влюбленность и желание, спровоцированное химическими процессами в организме. — Сказал Исак, будучи глубоко убежденным в своих словах. — Мы выбираем друг друга, потому что подходим по определенному составу. Не знаю, может, мы выделяем какие-то феромоны, притягиваемся, и оттого появляются чувства, и мы называем их любовью. Но потом мы проводим вместе какое-то время и становимся уже друзьями. Мы узнаем друг друга, сближаемся, обзаводимся имуществом, детьми и воспоминаниями. Уже не только химия связывает нас. Но все это вызывает только привыкание, никак не любовь, а, может, даже жалость к самому себе и уйму потерянным годам, если вдруг возникнет желание разойтись. Хотя, некоторых это не останавливает, чтобы вновь начать все сначала с кем-то еще. — Ты обкурился, Исак, — осторожно заметил я, перебирая пальцами, выглядывающие из-под капюшона пушистые кудри мальчика. Я бы мог подумать, что это лишь своего рода подростковый максимализм, такой период, через который проходим мы все, но здесь было что-то другое. — Да, я обкурился. — Согласился Исак. — Но мое мнение ни завтра, ни через год, никогда не станет другим. — Я изменю его. — Ласково пообещал я, касаясь губами лба мальчика. — Нет, Эвен, — грустно возразил юноша. — Мы с тобой, как те парочки с громкими словами и сильной химией. Я знаю это. — Спорим? — На что? — Когда я выиграю — мы поженимся. — Что? — Засмеялся Исак, давясь дымом. — Ты, блин, больной. Просто фантастический псих. — Не исключено, — неоднозначно согласился я. — Так как? Станешь моим супругом? — Ты забыл упомянуть более вероятное развитие событий: что я получу, когда ты проиграешь? — Более вероятное… — Цепляясь за слова, протянул я, затягиваясь в очередной раз, — так ты признаешь, что я могу выиграть? — Ни в коем случае. Просто, если ты хочешь спорить, то должны быть разные варианты, Эвен. — В этом споре не должны. — Тогда это не спор, а просто твоя чокнутая идея. — Хорошо, во имя моей к тебе любви, в которую верую только я — поддамся тебе, так и быть. Если мистическим образом проиграю, то куплю тебе шоколадку. — Серьезно? Я вскинул брови. — Это немного неравнозначно женитьбе. — Объяснил Исак, но я слышал, как он улыбался. — Ну, могу предложить тебе ничего, потому что победа моя. — Уверенно ответил я, на что Исак, не долго думая, предложил другой вариант: — Нет, у меня идея лучше — купишь мне самые дорогие апартаменты в мире. — Ага, это, по-твоему, равнозначно женитьбе. — Возразил я. — Ну, в твоем варианте, если бы мы поженились, тебе все равно пришлось бы выложиться. И не только на апартаменты. — А почему только мне? — Потому что это твоя бредовая идея. — Я согласен на твое условие. — Тихо завершил я, отнимая все слова у обескураженного Исака. И мы снова утонули в поцелуях, закрепляя тем самым сделку, о коей помнить будем мы оба, но также притворяться, что все забыли — настолько абсурдной была договоренность, условия которой я хотел и был готов выполнить хоть сию минуту, но с чем решил подождать, ведь я действительно загорелся азартом и желанием принять участие в игре, уверовав в то, что все же смогу доказать юноше существование любви. Ведь я любил его.       Утром я проснулся первым. Еще долго разглядывал спящего мальчика, запечатывая ласковые поцелуи на детском лице, отчего Исак так мягко улыбался сквозь сон. Наверное, я бы отдал все на свете за то, чтобы целовать его и касаться этих золотых волос каждое утро. Меня разрывало на части от чувств, которые не помещались во мне и для описания которых не существует подходящих слов ни на одном языке мира. Не знаю, ощущал ли Исак что-то подобное, но я был уверен, что моей любви хватит на нас двоих на целую вечность. И это не имело ничего общего со сказками о «вечной любви» вампира, которую приноровились показывать в современных фильмах. Просто я знал себя. Именно Исак был больше того, кого называют «мое все». Исак был больше, чем идеальным. Но почему? Это по-прежнему оставалось загадкой.       А потом первобытный голод накатил на меня так же внезапно, как в ночи рассекает небо молния. Нарастая с каждой секундой, он заставил меня смотреть на Исака уже совсем не на как Исака, но существо из плоти, а главное, крови, побуждая ею и насытиться. Я вскочил с кровати, безуспешно пытаясь не шуметь, и метнулся в кухню, где испуганный Мортен, едва завидев меня, чуть не выронил тарелку с утренним омлетом. Я же дрожащими руками открыв дверцу холодильника и разорвав пакеты с кровью, принялся выпивать всю, обливаясь и пачкая ею все вокруг. А когда моя жажда успокоилась, а дымка перед глазами рассеялась — тогда я смог узреть Мортена, не сводившего с меня сконфуженного взгляда. — Полегчало? — С грубыми отцовскими нотками спросил он. Я кивнул. — Тогда убери, — строго добавил Мортен, указывая на лужицы крови под моими ногами. И я покорно взял тряпку, вставая на колени, чтобы вымыть следы своего естества. — Ты пришел не один? — Мягче спросил Мортен, доедая свой завтрак. — Нет, — ненавидя себя, ответил я, сполоснув тряпку. — С Исаком. — С тем самым Исаком? Может, пригласишь его пообедать с нами? — Хорошо, — улыбнулся я, — А где Хельга? — На выезде, но к обеду пообещала вернуться. Мортен ушел в ванную, чтобы успеть собраться на работу в школу, где несколько раз в неделю он преподавал испанский язык. Но в одиночестве на кухне долго я не находился и, благо, успел переодеться и убрать все до того, как сладкий, охрипший ото сна голос, тихо донесся из-за спины: — Ты так резко сорвался, тебе стало плохо? Развернувшись, я увидел растрепанного Исака, скромно топтавшегося на пороге. Такой чистый, он тревожился за мое здоровье, как ребенок, глядя на меня большими глазами, чья зелень просто излучала невинность. — Прости, что напугал тебя, — не заметив, как расплылся в глупой усмешке, сказал я, приглашая мальчишку зайти на кухню. — Мама на работе, отец дома. Мы уже позавтракали, тебе приготовить что-нибудь? Какао будешь? — Я бы не отказался, — неуверенно произнес Исак. — Сделаю тебе еще бутерброды, — сказал я, на что юноша мотнул головой: — Это не обязательно… Но мне довелось его перебить, подходя ближе и кладя руки на худые плечи: — Исак, все хорошо. Ты здесь, а я рядом с тобой. Чувствуй себя, как дома. Юноша, покраснев, улыбнулся, заставляя приятный мороз пробежаться по моей коже. Я достал продукты из холодильника и включил плиту под кастрюлей с молоком, когда Исак опустился на кожаный диванчик за столом. — Надеюсь, ты не торопишься, потому что я хочу пригласить тебя на наш семейный обед. — Сказал я, нарезая колбасу. — С твоими родителями? — Настороженно уточнил Исак. — С моими родителями, — кивнул я, оборачиваясь к юноше и вскидывая брови: — что? Ты не хочешь? — Не думаю, что это хорошая идея. — Проскулил Исак, — я ведь ночевал у тебя. — И что? — Сведя брови, недоуменно спросил я. — С друзьями ты тоже так? С Юнасом? Не оставался у него на ночь и не ел в его доме? Чем я хуже? Исак промолчал. Я же, понимая прекрасно то, что являлся ему далеко не другом и, судя по логике юноши и ночным разговорам, «между нами возникла химия, мы обкурились, а потом я отсосал ему», и только. Но я научился не обижаться на мелочи, да и разве можно было? Мне двести лет, а ему лишь семнадцать отроду, и чего мне хотелось, когда мы встретились лишь совсем недавно? — Я останусь на обед, Эвен, — тепло сказал Исак, а я с благодарной улыбкой поставил перед ним на стол обещанные бутерброды и какао.

***

      На обед опоздали и Мортен, и Хельга. Но мы с Исаком не теряли время, решив украсить стол новыми блюдами. Не смотря на все предупреждения юноши не браться за еду, нам удалось сделать парочку очень аппетитных салатов. Как бы и мне хотелось их съесть, и как жаль, что я не мог их попробовать. Во время обеда я решил сослаться на боль в желудке или какие-то особые противопоказания, и просто посидеть рядом. А, когда все уже собрались за столом, Хельга без стыда переводила неоднозначные взгляды с Исака на меня и наоборот, показывая, что и без того ей все ясно. Я смущался, переживая, заметил ли этот безмолвный диалог Исак, но тот лишь охотно отвечал на вопросы Мортена: — Выпускной курс? — Весело спрашивал Мортен, но Исак помотал головой: — Предвыпускной, если так можно выразиться. — Уже определился с будущей профессией? — Продолжал мужчина, выкладывая на тарелку наш, недавно приготовленный салат. Я внимательно проследил за ним, когда тот поднес ко рту вилку. Хельга-то уже давно похвалила нашу работу. — Еще не выбрал. Думаю пойти на врача или на химика. — Вздохнул Исак, опуская взгляд. Я вскинул брови вверх, удивляясь про себя. Такие серьезные профессии никак не вязались с образом самого мальчика, оставляя представлять его, как студента факультета Искусств или Экономики (раз уж на то пошло). — Ничего себе, — Мортена, похоже, это тоже удивило. — Да ты молодец, парень, это похвально. Исак смущенно усмехнулся, кивнув в благодарность. Внезапно у Хельги зазвонил телефон, и она, извинившись, отошла. — Пап, как тебе салат? — Перевел тему я, взглядом указывая на его тарелку. Мортен лишь показал «класс» большим пальцем держащей вилку руки, и произнес: — А ты, Эвен Бэк Насхайм, пойдешь на кулинарный, и это не обсуждается. Исак тихо рассмеялся, но я лишь закатил глаза. И в тот момент, бледная, как снег, Хельга вернулась, неуверенно теребя мобильный в руках. — Мне нужно ехать, — мрачно сказала она, ласково касаясь пальцами волос Исака и целуя затем меня в затылок: — спасибо за обед, было очень вкусно. Когда я прошел за ней в коридор, Хельга, обуваясь, почти неслышно ответила на мой немой вопрос: — Магнус Фоссбакен пропал. Я застыл. Ведь с его семьей мы жили по соседству. Хельга и Мортен очень дружили с супругами Фоссбакен, знали и поддерживали Сельму в ее болезни, а Магнуса я знал, сколько здесь жил. Но с Магнусом, оказалось, знакомы были не только мы. Бесшумно подкравшийся сзади Исак оторопел, ошарашенно уставившись на Хельгу. — Что? — Встревоженно спросил я, подходя ближе, осторожно проведя ладонью по его плечу. — Магнус — мой лучший друг. А в следующее мгновение мне на телефон пришло сообщение. Это было видео, где мы с Исаком ласкали друг друга, снятое в тот вечер, когда Бьёрн устроил у себя вечеринку.