Русская противоречивость

Утро. Теплые весенние лучи солнца бьют в окна, подсвечивают кружевную скатерть стола, ласкают лицо и руки. Иван Брагинский пьет кофе. Довольно необычно для русского, ведь раньше он любил только чай. Черный, терпкий, сумасшедше сладкий чай, а сейчас вот вдруг кофе. Россия разглядывал свое отражение в окне, думая о том, почему ему комфортно именно в этом обличье. Мужском, если быть точнее. Колдовские глаза задумчиво глядели на Ивана. А правда, почему? Память подхватила русского на своих волнах и унесла в далекое прошлое. Анна Брагинская стояла перед молодым светловолосым юношей с небесно-голубыми глазами. На взгляд они были одного роста. Юноша смущался и краснел, взволнованно глядя на девушку из-за очков. — Альфред, что ты хотел? — настороженно и в то же время слегка раздраженно поинтересовалась русская. — Артур бы запретил мне, но я же герой, я смог, и, вообще, освободился от опеки Артура… — начал внезапно тараторить Джонс, но, увидев недоумение в глазах девушки, запнулся, помолчал несколько секунд, а затем лучезарно и как-то глуповато улыбнулся (видимо, так он надеялся зарядиться уверенностью), выпалил: — Я люблю тебя. Давай закончим эти вечные соревнования и будем вместе? Анна округлила от удивления глаза и просто таращилась на Америку. — Ты столько всего натворил, рассорил с друзьями и семьей, а теперь «давай все закончим»?! — девушку как-то передернуло. Для Анны вообще была больная тема — потеря друзей, и распад их общего, большого и уютного дома — СССР. Она только отошла от шока и перестала кричать по ночам во снах. — Ты добить меня хочешь, Америка? Теперь Брагинская начала делать шаги назад от Джонса, нервно поглядывая на него. Тем временем Альфред опомнился, схватил Россию за плечи и, тем самым, затормозил ее. — Подожди, Анна! — тут американец нервно рассмеялся. Его тоже не радовала вся эта ситуация на самом деле: — Я же не просто так! — Что «не просто так»? — сощурилась девушка и попыталась вырваться из хватки американца. Однако тот ее не отпустил, а лишь сжал сильнее. — Я… Ну… Ты не должна быть с ними, — Альфред сказал последнюю фразу необычайно серьезно и медленно. — С какого… — Я так сказал, — отрезал Джонс и прижал Анну к себе, прошептав про себя: — только со мной. Россия все-таки вырвалась, оттолкнула американца и сбежала… Волны воспоминаний отхлынули от Ивана, взгляд стал сосредоточеннее. И с чего бы он вспомнил про Америку? Ах да, обличье. В тот день Иван выполнял задание, которое проиграл Калининграду. Нужно было весь день быть в женском обличье. Пруссак был этому несказанно рад — девушка получилась очень милая из Ивана. А вот Америка видел Россию только третий раз, да и «Анна» представилась как сестра Ивана. Настырный Джонс долго преследовал девушку и не отпускал, пока та не сдалась. Сказать, что России было плохо? Нет. Америка умел любить. Анна не знала, где и у кого научился, но он умел, и Брагинской это нравилось… Иван пытался отогнать ненужные мысли, но просто не мог. Сознание будто захлебывалось в темной мутной пучине. — Как все быстро… — сонно шептала с утра Анна, прижимаясь к Альфреду и укутываясь сильнее в одеяло. — Ну и хорошо, — весело ответил молодой человек, поглаживая девушку по волосам одной рукой и приобнимая другой. Они устали после продолжительной борьбы. Но что бы ни говорил тогда Альфред, их соперничество не прекратилось… Иван так и не показал свой настоящий облик Америке. Россия, конечно, знал о наклонностях американца с 1970-х, но не решился все рассказать, хотя и предполагал, что Джонс как раз с того времени сам все понял. Сейчас русский сидел один, его мысли снова выстроились в один монотонный ряд и ходили лишь вокруг кружки кофе. Но долго это продолжаться не могло. Они слишком долго были вместе, а потом не были. И эти воспоминания порой глухо отдавались где-то под орденом Ивана. Удары внутри вгоняли в прострацию. Брагинский даже не слышал, как хлопнула входная дверь, не слышал привычные тяжелые шаги. Да он и не думал, что Америка приедет туда, где скрывался Россия ото всех, узнает место, о котором русский не говорил никому… Руки в кожаной старой куртке, теплая широкая грудь, тихий голос над самым ухом и чувствующаяся интуитивно улыбка. — Я ведь скучал, Аня.