***
- Знаешь, - отсмеявшись от предыдущей истории начала Ева, - вот думаешь, наверное, что я без комплексов и не жалею о своих поступках? И ты права, но есть у меня один постыдный случай, - девушка тянется к открытой бутылке белого вина. - Было это незадолго до нашего знакомства, в загородном коттедже моего отца, - она сделала глоток прямо из горла, - ну, очередная вечеринка, алкоголь, лёгкие наркотики, и была там одна парочка. Оба были, что называется <тёпленькими>. Они сидели на разных диванах и мне взбрело в голову свести их. - Как на случке? Ну ты и Купидон, - я забрала у неё из рук бутылку. - Да, как на случке. Так вот, свести их, а я сама была уже изрядно пьяненькой и мне казалось, что они идеально подходят друг другу, и просто стесняются познакомиться. Я уверенной походкой с чувством долга в жопе подхожу к парню, повернув его за подбородок в сторону девушки, шепчу ему на ушко: "Она сказала мне, что хочет тебя" и гордым Эротом* вернулась за барную стойку, - она сделала паузу, - я без понятия сколько он выпил, но это сработало и он, выпячив грудь вперёд, как петух в брачный период поплыл в строну самочки, и просто врезался лицом в её лицо, - снова пауза. - Это сработало. Они, присосавшись друг к другу, многоножкой утопали в спальню. - И? - Утром выяснилось, что они родные брат и сестра, - я залилась звонким смехом рыдающего тюленя. Ева выглядит сконфуженной, кажется ей действительно стыдно. - Эй, да ладно тебе! Она ведь не забеременела? - Нет, - робко ответила подруга.***
Ева, будучи предоставленной самой себе, выросла вольной особой: сама воспитала себя, сама расставила приоритеты и принципы. Её мать, будучи ветреной особой, не заботилась о воспитании дочери. Она считала свой родительский долг выполненным, а нравоучениями о хорошем и плохом предпочитала роскошные благотворительные вечера со своим мужем - статным поляком с серебром на висках. У Евы есть второе имя, которого она стесняется - Персефона. Причуда коренной петербурженки матери, слегка помешанной на греческой культуре. "Они хорошие люди, но плохие родители" - так она отзывается о своих родителях. После школы, Ева позвала меня с собой в экономический. У меня не было большого выбора куда поступать, да и моя дражайшая маман, будучи религиозной фанатичкой, готовила меня к жизни в монастыре, чего мне не хотелось совсем. - Я уже пожила в качестве церковной крысы. С меня хватит. - Бог умер за такую дрянь, как ты, неблагодарная выскочка! - последнее, что я слышала, когда старая дверь коммуналки, с отвратительным скрипом, захлопнулась за мной. В экономическом всё проходит ужасно. Я не справлялась с элементарными заданиями, не понимаю всех тонкостей этой грёбаной науки, но Ева, в отличии от меня, рыбкой плавала в этом широком океане цифр и подсчётов. В конце первого курса у меня случается нервный срыв. Кажется, тогда я выплакала всё, что накопилось у меня глубоко внутри, всю ту тьму, злость, грусть, все эмоции, что клубились в самом сердце и разрывали его. Тогда стало легче, намного легче.***
- Слушай, ты ведь не была на море, а давай сейчас съездим? - она всё так же обнимала меня, слушая мои тихие всхлипы. - Там здорово. Солнце, большое, огненное солнце расплывается черничным джемом на закате, шум прибрежных волн и ужасные крики чаек. - Как в том фильме*? А брусничная шипучка станет нашей текилой? - я чуть отстраняюсь, растираю красные от слёз глаза. -Ага, но если хочешь, можно и обычную текилу взять. А потом ограбим какого-нибудь мафиози и угоним его розовый кадиллак. - Мы захихикали, а потом смеялись так, как наверное никогда в жизни.***
Ева "одолжила" у отца его любимую Chevrolet Camaro ZX -1 1969-ого года (была у ней тайная любовь к ретро-машинами) и мы, захватив ящик брусничной шипучки, рванули поздней ночью по трассе E105 до Севастополя, к Чёрному морю. Уже давно стемнело, ночь тянется бесконечно долго. Она не ускользает песком сквозь пальцы, а тёмной смолой тянется густыми каплями, оседает чёрным плотным туманом и, кажется, не собирается уступать трон восходу. Как-будто бесконечное течение времени остановилось здесь, сейчас. Не знаю, сколько мы уже едем, но меня это не особо беспокоит, мне нравятся долгие поездки на машине, хотя этой мой второй раз, когда я выезжаю куда-то дальше Петербурга. Трасса абсолютна пуста, даже ни одной грузовой машины не встречается. Чёрная бездна. Я вглядываюсь в неё, не знаю, что пытаюсь там увидеть, но продолжаю упорно вглядываться в тёмное смрад. Мне кажется, у этой бездны есть глаза и она смотрит на меня. Daylight In bad dreams In a cool world Full of cruel things Hang tight All you Nothing like a big bad bridge To go burning through* Я опустила окно, впуская ночную прохладу. Зря. Тьма говорила со мной. Она с рёвом и холодным воздухом залетала в салон автомобиля, заползала липким холодным ужасом за ворот моего зелёного свитера, пуская холод арктических льдов вдоль цепочки позвонков и шептала. Клянусь - она насмехалась, но над чем? Её шёпот невыносим, но Ева, похоже, ничего не слышит, только мирно покачивает головой под <Lorn>. Пальцы задрожали, как в лихорадке, и сама я дрожала, на лбу выступили бусинки холодного пота. Нащупав ручку, я до упора подняла окно. Тьма стихла. - Только не говори, что мы умудрились заблудиться? - немного уняв дрожь спросила я. - А? Слушай, это немного обидно. Ну, подумаешь, ехали в <Molly Island>*, а пересекли границу с Финляндией, что в этом такого? - Пфф, действительно. - Я окончательно расслабилась и вернула прежнее спокойствие, но чувство дискомфорта всё равно осталось неприятным колющим осадком. Что-то случится. - Ну, быть может во времени, потому что рассвет должен был наступить ещё час назад, - она кивнула на свои часы с кожаным ремешком, - а за окном даже намёка на рассвет нет и это пугает.., - почти шёпотом сказала девушка. - Да.., - я согласилась. - Брр, прохладно стало, - она потянулась к печке. Покрутив ручку, Ева с шипением вернула правую руку на руль - печка сломана, отлично. Я лишь повыше натянула горло старенького потрепанного свитера, пряча свою усмешку. Уверена, она успела пожалеть о спонтанности этой поездки. Мешковатые штаны цвета хаки с причудливым турецким узором, заканчивающийся на уровне колен и одна их её любимых попугайских рубашек карминного цвета с закатанными до локтей рукавами вряд ли могли сильно согреть. - Слушай, давай поиграем? - после нескольких минут молчания предложила подруга. - Во что? - Ну, в "Я вижу"! Да, точно! Я начинаю! - мне бы её энтузиазм. - Я вижу руль. - Ты шутишь? Ну, я вижу, - я пострела на задние сиденья, - шипучку. - Я вижу подвеску с золотой короной. - висящие на зеркале безделушки звонко ударились друг о дружку. -Я вижу попугайские серёжки, - у Евы были крупные сережки в форме тёмно-зелёных перьев. - Эй, они не попугайские, а павлиньи! Могла бы тоже носить серёжки, тебе идут в форме небольших колечек. Я вижу грустную рожу. - добавила она язвительно улыбаясь на одну сторону. - Не хочу, неудобно. Я вижу у тебя третий подбородок, - съязвила я. - Оу, мать, тебе всё таки нужны очки или линзы, ты видишь то, чего нет. - То есть, я могу смело заявить, что ты - плоскодонка? - я усмехнулась, смотря в её сторону. - Сволочь, доска. Всё, ты больше не штурман, уходи назад, - она изобразила мировую обиду, вздёрнув подбородок и нахмурив тонкие брови. Скорее, её призвание театр, чем бухгалтерия. - Ох, милая, ты обиделась? Евочка-деточка обиделась? Утю-тю-тю, моя маленькая Персефона, - я потрепала по её пухлой щёчке. Она терпеть не может, когда я так делаю. - Тц, ой, всё, - она закатила глаза, - я вижу Варю. - Ха, я вижу...ЧЕЛОВЕК?! - Что...? Яркая вспышка белого света, скрежет шин, рёв мотора и удар. В голове как будто произошёл взрыв новой звезды,а затем темнота. Я испугалась, подумала, что тьма с улицы забралась внутрь моей черепной коробки, прокалывая мозг тонкими ядовитыми шпильками. Снова слышала её насмехающийся шёпоток, снова этот пронзающий насквозь холод. Я выныриваю из липкого, холодного омута, когда кто-то настойчиво трясёт меня за плечи и я слышу знакомый, жужжащий назойливой мухой голос. - Варя, Варя, ну, давай же, Варь, давай, открывай глазки! ВАРЯ! - от последнего я невольно зажмурилась, кривя в болезненной гримасе лицо. - Хули ты так орёшь? Пульс есть - уже хорошо, - голова ужасно раскалывается, как после хорошей попойки. - Сама нормально? - я часто заморгала, чтобы избавится от белых, мерцающих перед глазами звёзд. - Вполне. Голова не кружится? - впервые вижу в её глазах столько беспокойства. - Нет, но болит, как после удара арматурой, - прошипела я, морщась от боли. Я посмотрела на визави - разбитый нос и испуг. Повезло. - Тебя били по голове арматурой? - даже в такой дерьмовой ситуации она не может обойтись без своего грёбаного сарказма. - Ладно, не важно, идём, - Ева стремительно вылезла из машины. - К-куда? А, точно, мы сбили человека. Я вышла следом за ней. Приняв вертикальное положение у меня резко потемнело в глазах, а в мозгах взрывался попкорн, отскакивая кукурузными зёрнами от стенок черепа. Переждав приступ боли, я на ватных ногах двинулась за быстрой Евой. Невольно передо мной встали картинки с нашей первой совместной аварии. Ева переоценила свои возможности - мы вылетели за ограждение и, перевернувшись несколько раз, смачно впечатались в многовековой дуб. Тогда повезло больше мне: несколько сломанных рёбер, разбитый нос, вывих левой руки, а Ева.., я до сих пор с содроганием вспоминаю её вывернутую в неестественной позе руку и торчащую из локтя кость. Мы подошли безвольно лежащему телу/трупу. Мужчина, на вид лет 40. Вокруг его головы бардовый ореол запёкшейся крови. - Откуда, блять, он взялся?! Здесь же нет ни одного, грёбаного, села! Да что там село, ни одной проклятой, сука, станции! Откуда он, вашу мать, взялся!? - яростно кричала Ева, всплескивая руками и матерясь. Я медленно опустилась на колени и потянула руку к шее мужчины, но была остановлена. - Нет смысла, посмотри сколько крови, сдохнет через пару минут, если не уже, - зло шипела девушка слоняясь вокруг меня, что-то зло бурча себе под нос. - Здесь нет связи, - проконстатировала я, глядя на экран своего смартфона. - Совсем? Попробуй позвонить. - Но мы даже не... -ПОПРОБУЙ. ПОЗВОНИТЬ. - Процедила не своим голосом подруга и я послушно набрала скорою, но что следовало ожидать. - Связи нет. Да мы даже не знаем где находимся. - Чёрт! Дерьмо! - она зло топнула босоножкой и снова взвелась разозлённой, клацающей зубами акулой, а потом резко остановилось и махнула рукой. - Хер с ним! Оттащу его на обочину, доедем до ближайшей станции, вызовем полицию, а если его обнаружат другие, то плевать, теперь это будут их проблемы. - С этими словами Ева агрессивно вцепилась в ноги мужчины и, тихо матерясь, потащила его прочь с дороги. - Давай я, - я хотела ей помочь, мужчина был крупным, с пивным животом. - Не надо! Я сбила эту мразь, мне с ним и возиться, - откуда в ней столько силы, наверное адреналин, но Ева одним мощным рывком затащила восьмидесяти (а может и больше) килограммовую тушу на проросшую травой брусчатку. Она выпрямилась, сняла одну из своих ярких фенечек и завязала её на ветке близ растущей берёзы. - Хоть какой-то ориентир в этой залупе. Я кивнула, а потом опять яркая вспышка и последующая за ней тьма. Последнее, что я увидела обращенное на меня лицо Евы с грустной улыбкой.***
Темнота. Ненавижу темноту. Обманчиво спокойная, холодная. Она душит всякого попавшего в свои сети. Душит нежно, почти баюкает своим ласковым, гипнотическим шёпотком, заползает ледяными чёрными змеями под кожу, расплывается мутной водой по венам и сладким мороком туманит разум, а перед глазами подсовывает красивые картинки синего моря с черничным джемом заката. Тьма обещает покой и сладкий сон, но это лишь гречишный мёд, которым она заливает уши. И мне нравится быть обманутой. С трудом разлепляю налившиеся свинцом веки, в нос бьёт резкий, ненавистный мне запах больницы: лекарства и хлорка, а глаза наполняются слезами от блядского белого цвета. Он просто повсюду: стены блядско-белые, лампочки горят блядским вырвиглазным белым. Ненавижу темноту, но ещё больше ненавижу блядский белый. Сильно зажмуриваю глаза до красных пятен и открываю снова, потом ещё раз: закрыла - открыла, пока глаза не привыкли к свету. Я чуть приподнялась, но тут же прилетевшая маленьким ураганом медсестра в опять же блядско-белом халате, уложила меня обратно в ровно горизонтальное положение. - Вам нужен покой и постельный режим, - дрожащим голоском прощебетала медсестричка. "Практикантка, наверное или только выпустилась, уж больно ручки у неё дрожат" - отметила я про себя. Она сжала тонкие розовые губки в полоску и судорожно сжимала и разжимала кулачки, будто вспоминала что-то из своих конспектов. - Я сейчас позову доктора, - прошелестела белокурая девушка и, цокая маленькими каблучками, скрылась за дверью. Спустя несколько минут дверь распахнулась, в палату вошёл статный мужчина в возрасте и белом халате. На носу у него были круглые очки, волосы посеребрены годами, а уголки глаз украшали плетёные сеточки морщин. За его спиной примостилась та самая молоденькая медсестра с кудряшками. - Я Ваш лечащий врач, Виктор Александрович, - он сделал паузу. - Как Вы себя чувствуете, Варвара? - в отличии от медсестры его голос спокойный, приятный и не звенящий в мозгах безумными колокольчикам. Он сцепил руки за спиной, смеряя меня грустным взглядом. Грустным? - Как будто мне проломили череп и оставили лежать с торчащей ржавой арматурой, - каждое слово раскалённым клеймом отпечатывается на подкорочке. Я всё таки решила принять более удобное положение и приподнялась на локтях, морщась от тянущей боли, устроилась полусидя на подушке. - Хм, понятно, - он что-то сказал девушке и та, кивнув светлой копной, подбежала к капельнице, - вы хотите, чтобы мы сообщили вашим родителям о... - Нет, - я грубо перебила его, - не хочу. - Что же, хорошо, - он насупил широкие брови, лицо его на секунду изобразило раздражение, но доктор сразу же натянул маску невозмутимости и каменного спокойствия. Какое-то странное ощущение тревоги. Что - то липкое в душе, непонятное, давящие снежным комом и зудящее. Ах, вот чёрт! - А где Ева? Ева Ковальская? С ней всё нормально?! - странно, что она не стала первой, кого я увидела, когда очнулась. Кошки нещадно скребут по сердцу своими острыми когтями, оставляя зудящие раны. Что-то случилось, точно случилось. Доктор не спешил с ответом, снова этот грустный взгляд. - А мужчина? Он всё таки умер? - чуть тише добивала я. Левая бровь доктора поползала вверх. - Я что-то не то сказала? - Скажите, что Вы помните последним? - Ну, мы сбили человека, мужчину и Ева оттащила его на обочину. Было темно и мы не знали где находимся, - я нервничала и это было заметно по скомканным простыням под моими руками, - было решено доехать до ближайшей станции и там вызвать необходимые службы, а потом я упала в обморок, - мужчина кивнул и на секунду прикрыл глаза, обдумывая что-то. - Это не так. Вы с Ковальской на скорости столкнулись с фурой. Ковальская Ева-Персефона Павловна скончалась вчера в девять утра от полученных травм, - он прочистил горло.- Мне очень жаль, Варвара. От услышанного сердце пропустило пару ударов, а из глаз потекли неконтролируемые, предательские, горячие слёзы. Ева...Моя дорогая Ева, Перси, яркая звёздочка в бесящих рубашках, вечна пахнущая зелёными абрикосами и брусничной шипучкой, с рукавами цветных фенечек и неизменными часами с мелкой надписью на циферблате "Make pasta not war". Она умерла? Как такая солнечная девочка могла умереть!? БРЕД. Такие девочки умирают в цветах, с серебром в голове, под лучами ласкового солнца, а не в груде искорёженного металла и на операционном столе! "Молния не бьёт два раза в одно место" - ненавижу себя за эти слова. НЕНАВИЖУ. Мне опять повезло. Ебучая удача! Ева должна быть на моём месте, а я на её. Это я должна была сдохнуть, ещё там на трассе, в машине, с мозгами наружу или выпущенными наружу кишками! От меня никакого толку, а Ева могла бы стать прекрасным бухгалтером, хотя я не понимаю, что может быть интересного в горе отчётов и прочей документации, но ей это безумно нравилось! Голоса сквозь воду. Вот меня держит за руки та самая хрупкая медсестричка, вот мне делают какую-то инъекцию. Краем сознания понимаю, что это успокоительное, но покой приходит ещё не скоро. Я нахожу себя уже поздней ночь, лежащей на больничной койке с совершенным безразличием. Так пусто. Будто вместе с Евой умерла и часть меня. Самая яркая, живая, та, благодаря которой я с нисхождением смотрела на стоящий пузырёк с снотворным и говорила: "Не сегодня". Это нельзя(или можно) назвать депрессией, но всё кажется таким серым, пустым, ненужным и за каждым действием теперь возникает вопрос - зачем?. Надо умыться - зачем?, надо поесть - зачем?, надо спросить, когда меня выписывают - для чего? И я не знаю сколько провела таких пустых дней в больнице день, два, неделю, но в какой-то момент доктор, Виктор Александрович кажется, заходит к мне в палату и сообщает о сегодняшней выписке. Мне было всё равно. Я вернулась в Петербург. Мой декан оказалась на редкость понимающим мужчиной, дал мне время на пересдачу и выступил против моего отчисления, но мне всё равно. В университете круг знакомых Евы был большой и все они лишь грустно вздохнули, как по команде, узнав о смерти той, "у которой всегда была свободная хата", и вернулись к своим важнейшим делам, кроме одного парня. Саша - не слишком приметный парень из нашей группы, который, оказываться, был влюблён в Еву. Он долго не находил себе места после её внезапной пропажи, а сейчас, после ужасной вести, парень выглядит крайне паршиво. Потеря дорого для нас двоих человека свела нас вместе. Мы не стали теми друзьями, которые до рассвета любуются звёздами или рассказывают всякие глупости не боясь осуждения, но мы периодически выбирались куда-то вместе, делились незатейливыми историями и переживаниями. Саша часто помогал мне с занятиями. Да, я решилась закончить эконом. Помимо учёбы, устроилась на работу продавцом-консультантом в бредовый магазин одежды за 30к в месяц. Так прошло два года, дни сменялись днями, пустота внутри постепенно заполнялась, но тоска всё равно продолжала клубиться серым туманом. Третий курс института мне даётся легче чем предыдущие. Перешла на заочное обучение (с этим возникли проблемы, но в итоге всё наладилось) и купила поддержанную иномарку (ещё Ева волей не волей научила меня водить машину: "Будешь у меня трезвым водителем, а теперь повторим: какая педаль - тормоз?"). Первым аксессуаром в моей машине стал ароматизатор с запахом зелёных абрикосов, который я нашла на бескрайних просторах мировой барахолки <Aliexpress>. К концу третьего курса, я решила отправиться на Чёрное море, одна. Что - то тянуло меня туда, через злосчастную трассу, к морю, солнцу и чайкам. Я верила, что эта поездка мне необходима, верила, что она что-то изменить, что она является тем недостающим кусочком пазла моей души. Я обязана съездить на море. Я решила выехать рано утром, заправившись на станции до полного бака и съев бесплатный пончик по акции "счастливый час", немного волнуясь, я тронулась в путь. Дорога уже не казалась бесконечной, за окном, смазанным калейдоскопом мелькали пейзажи зелёных полей, лесов и редких деревень. Из радио лилась третьесортная неизвестная мне попса, но я не сильно вслушивалась в песни, а полностью сосредоточилась на дороге. Это моя первая одиночная поездка на большой расстояние и мелкий страх чёрными холодными пауками заползает мне за воротник. Уже почти вечер, наверное заночую в ближайшем мотеле, а то вдруг усну, энергетики уже не помогут - организм выработал некий иммунитет от злоупотребления кофеином. Я преодолела чуть больше четверти пути, когда увидела странное разноцветное пятно в редкой листве засыхающей берёзы. В этот момент во мне щелкнул какой-то выключатель, сразу все чувства, эмоции хлынули на меня с новой силой. Сердце пропустило пару ударов, а руки затряслись, кровь забилась в висках набатом. Торможу, заглушаю двигатель, выхожу из машины на негнущихся ногах. Я подхожу к низко растущей ветке и вижу ту самую, радужную фенечку с звенящей подвеской. По щекам потекли горячие солёные слезы, а губы тронула грустная улыбка.