***
Учебники по часодейству — серые. Идеально выглаженные рубашки — серые. Учителя и госпожа Мортинова — серые. На все восторженные вопли о соулмейтах Маркус усмехается сквозь зубы, а затем растягивает губы в ехидной усмешке, чтобы процедить, что шанс встретить родственную душу чрезвычайно низок и, скорее всего, ты умрёшь в гордом одиночестве. Изначально он хотел бы верить, что найдётся человек, с которым ваша связь будет крепче самой прочной нити времени. Но его мечты разбил отец одной фразой, произнося которую он жёстко чеканил каждое слово. Лучше. Умереть. В. Одиночестве. Маркус начал строить вокруг себя жёсткую стену, возвышая себя над миром. Никаких друзей, близких, любимых — ничего, что могло бы стать слабым местом на пути к величию. Никаких родственных душ. Связь с ними у их семейства была неразделимой и заканчивающейся обоюдной гибелью. Как и произошло с его родителями. Мать угасла ненамного позже отца, ушедшего в другую параллель. Ляхтич остался один в мире серых оттенков. И знание, что где-то есть всё же родственная душа, что когда-нибудь встретится и поможет, не спасало. Тогда он начал ещё больше кривиться, лишь услышав ненавистное слово, каждый раз пропуская через себя всю чёрную горечь. Если и была на свете у него родственная душа, то каждый раз перед сном Ляхтич не забывал желать ей гореть в аду.***
Новая семья — серая. Отец надменно смотрит исподлобья, а глаза у него — серые. Норт, глумливо смеющийся — серый. Василиса хочет вернуть всё назад, потому что ей страшно. Здесь всё слишком пугающе, слишком… не так. Она ожидала совсем не такое. И, скрючившись в углу безлюдной библиотеки и прикрывая лицо потрёпанным томиком сказок, Огнева просит всех богов — пусть её родственная душа найдётся именно сейчас, пусть мир решит окраситься в цвета спектра. Она вовсе не наивная и слабая девчонка, но в доброго волшебника верить хочется. И на хлёсткую пощёчину отца в голове проносится только эта нелепая надежда, что вот придёт рыцарь, поцелует крепко-крепко, и Василиса проснётся пусть на продавленном диване в окружении кошек, зато дома. А не во всей этой претензионной роскоши, где каждый глядит пустыми серыми глазами в серость. — У тебя очень необычные волосы. Цвета красного золота… позднего мёда и осенних яблок. На несколько мгновений это описание западает в душу и под рёбрами ощущается колющая боль. Василиса нервно теребит край платья — практически чёрного — и не знает, что сказать в ответ. Но странная женщина, похоже, всё понимает по глазам. А потом она же за несколько секунд меняет оттенок с тёмно-серого, глинистого, на пепельный. — Забудь о школе. Будь воля Огневой, она не хотела бы даже о ней узнавать. Перед глазами от усталости множество пятен сероватой гаммы, которая за столько лет уже въелась в мозг. Наверное, поэтому соулмейты в здравом психическом состоянии, как правило, живут мало. Интересно, а потерявшие разум могут видеть цвета?***
Убранные в хвост волосы — серые. Галстук-бабочка — серый. Зал в поместье Нортона Огнева — серый. Маркус с трудом удерживается от зевка, до хруста сжимая челюсти. Реальность вокруг в переносном смысле бесцветная — всё повторяется не первый и даже не второй раз. Ляхтич галантно целует руку госпоже Мортиновой — сегодня она светло-пепельная, а не привычно тёмная — здоровается с хозяином. А затем в другом конце зала он замечает невысокую девочку с длинными волосами. И буквально на долю секунды в волосах мелькает яркий оттенок. Показалось. Конечно же, показалось. Ляхтич прикрывает глаза, а когда открывает их, перед глазами уже стоит Норт и начинает что-то рассказывать, даже не вслушиваясь в ответные реплики. Маркус снова с трудом давит зевоту. Заметив на себе пристальный взгляд этой неизвестной, он не удерживается от ехидной усмешки. Та быстро отворачивается, отчего усмешка становится только шире. — А… эта… — Норт с трудом удерживается от ругательства, — Сестрица. Это уже интересно. Маркус заинтересованно поднимает бровь. Что ж, знакомство со своенравной и абсолютно никому не нужной Огневой обещает быть интересным. — Меня зовут Марк, — от привычного презрения в голосе избавиться невозможно да и бессмысленно, — Норт о тебе много рассказывал. Она в ответ лишь фыркает и цедит что-то непонятное сквозь зубы, после чего совершенно невежливо уходит. Слишком своенравная. Маркусу она определённо не нравится.***
Стены коридора — серые. Вся компания Норта — серая. Невежливая Огнева — серая. Они нагоняют девочку в коридоре, а той только и остаётся, что поднять голову и смотреть своим пронзительным взглядом. В какой-то момент их с Маркусом взгляды пересекаются, и она обнаруживает, что зрачков у того не видно. Настолько насыщенный серый. Это даже могло быть красиво. — Невежливо уходить, — он хрипло смеётся, обнажая ряд белых зубов. По цвету Ляхтич отчётливо выделяется как на фоне стен, так и собственной компании. Весь их диалог пропитан насквозь предугаданной самоуверенностью Огневой и злостью Норта. Ляхтичу скучно. Он глядит по сторонам, и мир кажется ему бессмысленной вещью. Ответные реплики Огневой он слушает с преувеличенным вниманием, ехидно усмехаясь от переполнявшей её уверенности. Наивное дитя. — …если это так, тебе я не завидую, — он заканчивает свой монолог этой фразой, а после остаётся рядом, заставляя ощущать себя неуютно под пристальным взглядом. Он пришёл сюда для очередной дозы власти и самоутверждения. При воспоминании об этом Маркус убирает ехидную улыбку с лица и замечает, что в глазах Огневой от этой метаморфозы наконец-то появляется страх. — Норт попросил меня научить тебя вежливости… — И плевать, что на деле это не так. Он сжимает её пальцы до мерзкого хруста, до отдающей в костяшках боли. Чтобы в следующую секунду увидеть, что ненавистный и въевшийся цвет меняется. И у Огневой цвет волос — огненный, словно пожар. И глаза её — словно море рассветное. А во взгляде — испуг, настолько искренний, что на долю мгновения хочется разжать цепкий захват. Но не зачем. Серый цвет опротивел. Маркус переводит взгляд на окружающих, которые даже не понимают, в чём фарс. Шторы на окнах — бордовые. Стены — тёмные. Рубашка Норта — белая. И от непривычных ощущений голова начинает болеть сильней, словно обручем сдавливая виски. — Господин Эрн! От неожиданности Маркус ослабляет хватку, а затем и вовсе выпускает тонкое запястье из пальцев. Он в замешательстве оглядывается, но видит лишь пустоту и серость. Огнева в другом конце коридора вновь убегает от проблем. Норт особо отмечал эту черту в ней. А Ляхтич, кажется, впервые не знает, что делать. Он повторяет тихим шёпотом слова: «Я не знаю, я не знаю, янезнаю» и сжимает хватку на собственном запястье до явственно виднеющихся отпечатков. И он совершенно не представляет на месте своего, непомерно широкого, тонкую кисть Огневой. Конечно же нет.