«Уважаемые граждане! Просьба немедленно освободить все жилые помещения».
Гул сирены с улиц бьёт по ушам и застревает внутри черепной коробки. Он призывает объединяться и стать одним целым. На время. Люди маршируют по улице с набитыми чемоданами, боясь опоздать на последний поезд, который увезёт их подальше от всего этого – туда, где осадочная пыль останется за толщиной грубых стен. Каждый несётся на звук: к единственному спасению; их последнему шансу на лживое освобождение. Чужая одежда перемешивается с грязью и растворяется клочьями под топот грузных ног, а дети бросаются на полпути или теряются в озверевшей толпе. Всё ценное теперь бесценно. Но Пак Че Ён не торопится. Её шаги отличаются от других: тяжёлые сапоги бережно прикасаются к снегу, что тонким слоем лежит над землей – она не спешит его запятнать. От старого Нью-Йорка, что возвышался над лазурным небосводом, ничего не осталось. Пёстрые огни затерялись в белоснежном снеге, а яркие вывески, которые в прошлом отражались в стёклах жилых домов, замёрзли. Свет в квартирах по вечерам не включается, а двери – не открываются. Привычный шум мотора машин и щебетание людей прекратились. Неоновые вывески дешёвых баров промёрзли до костей: плотный слой льда омертвел их свет. В городе царит удушающая тишина. Переполненный поезд пахнет застывшим налётом. И Че Ён не спешит зайти. Человечность утопает в жиже крови и пота, что перемешались в воздухе тяжёлым комком и спадают каплями, превращая белое в багрово-красную лужу, когда один грубо толкает другого, чтобы заполучить билет в светлое будущее. Нестись как озверевший, потому что сегодня последний поезд на скрипучих рельсах, а завтра – заледеневшие вагоны, что больше никогда не сойдут со своего пути. Время течёт в обратном направлении, а вместе и с ним людская суета, которая проигрывает медленное движение. Тик-так. Стрелки циферблата застывают неожиданно, а с ним и люди, что продолжают вести себя как животные, загнанные в клетку из четырёх сторон, в которой они мечутся туда-сюда. Их лица ядовитые, потому что забылись в принадлежащей им сущности. Один с синяком под глазом раскуривает последнюю сигарету, вытащенную из потрепанной барсетки, второй приглаживает бирку под старым пуховиком, а третий – безнадёжно кричит чьё-то имя, что затерялось на перроне. Здесь всё определенно с самого начала: кто остается жить, а кто умрёт. Это новая жизнь – жизнь по разряду. И низшему классу тут не место. Тик-так. Пак плюёт на все предрассудки, растаптывает, как яичную скорлупу гордость и разворачивается в другую сторону, противоположную толпе. Ён выбирает леденящую смерть перед жизнью, которая не несёт за собой будущего. Бирка звонко рвётся, царапая кожу, но Пак Че Ён не чувствует. Тик-так. Люди бросают изумлённые взгляды на девушку; кажется, они услышали. На нежной коже красуется лиловый синяк, который напоминает о мечтах, что притягивают своим рябым оттенком и отталкивает, когда цвет угасает или исчезает. Че Ён давит на ярлык массивным каблуком, чтобы растерзать его на куски так же, как всё остальное вокруг. Тик-так. Солнце исчезает за горизонтом, а вместе с ним забитый людьми поезд, что находятся в поисках себя. Пак Че Ён любит бесформенные свитера тёмного оттенка, что болтаются на ней как мешок, и обтягивающие, её худощавые ноги, джинсы с дырками на коленках, а Лалиса Манобан – майки с глубоким вырезом, что не скрывают ни один дюйм юного тела и шорты, которые открывают её стройные ноги. Пак любит смотреть на Манобан с придыханием. В морозный зной, что накрывает город, как пуховое одеяльце, Лиса с золотистыми волосами выглядит, будто солнечный луч, который пробирается сквозь шторы в комнату, чтобы принести за собой тепло. Её алая помада на потрескавшихся губах напоминает листья клёна осенью, которая накрывает с головой. А хрипловатый голос походит на дуновение лёгкого ветерка в летний вечер, что ласкает открытые части тела. Лалиса Манобан – это сочетание всех путин круглого года, кроме лютой зимы. И это время не её. Пак считает, что Манобан должна прятаться среди другого мира: в свете, где веет вечным летом. С приходом снежного застоя всё меняется: Лиса выкидывает все летние вещи, которые носила даже осенью, а Че утепляется под слоём двух шерстяных свитеров. В церковь Пак Че Ён больше не ходит; она променяла их на стиснутые объятья Лалисы Манобан, что греют её холодными и длинными ночами. А припасённая свечка так и покоится на дне ящика комода, потому что молиться не на что и не за кого. Че Ён не ищет спасения, ей достаточно присутствия Лалисы под боком. Пак вторгалась в чужие дома бесшумно: проходила в глубину опустелых квартир и легонько прикасалась к их мебели, где от старого интерьера осталось ничего – непробиваемый слой льда, что накопился за долгое время. Ей хотелось проживать жизнь иначе. Каждый день – новый квартал, каждый квартал – новый ночлег. Жить по классам нелепо, потому что для Пак Че Ён всё это – лишь ограничение, но попробовать чертовски хочется. Старый матрац студит кожу сквозь толщину одежды, но Че Ён терпит, крепко стискивая ладонь Лалисы. У них тепло измеряется в миллиметрах, которые они так лелеют. И, кажется, их не хватает, чтобы отогреться. Кожа бледная и Ён чувствует, как теряет цвет и смешивается с серой массой на ковре. Эта зима утащила все её краски в свой чулан, запрятав глубоко, в самую пучину вихря, от которого Че не способна раскрыть глаза. Пак Че Ён ненавидит холод, но терпит, кусая до крови мягкие губы. Всегда терпит. И она готова продолжать жить пока присутствует рядом Лалиса Манобан. Когда Пак Че Ён вспоминает кинофильмы по старому телевизору на одном из любимых каналов её матери, то понимает, что конец света выглядит иначе. Люди не умирают от голода, люди умирают изнутри. Чувство, что жизнь закончилась здесь и сейчас. Никто не убивает и не ворует. И Че Ён верит, что мир очистился от этого с прибытиём конца их существования. Мир медленно умирает, но Че Ён продолжает держаться, потому что её бортик от корабля всё ещё держится наплаву. Он не тонет в пучине мёртвой синевы. И Пак знает, что это только из-за пребывания в ней Манобан.«Настал век новой эры! Город N – это столица всех слоёв населения. И он приветствует каждого, кто ищет в ней свой новый дом».
Но Пак Че Ён не верит, потому что столица – это синоним к слову «поприще». И иначе не бывает.