Окно напротив

      В окне напротив соседней многоэтажки мелкими штрихами, деталями зарисована другая плюшевая вселенная. Стены увешаны вышивками в позолоченных резных рамках, письменный стол ломится от принадлежностей для рукоделия и пустых кружек. На всех поверхностях сидят мягкие игрушки, трогательно-домашние и по-тёплому уютные.       Плед у Эмили надёжный: в него можно спрятаться от зимнего мороза и наслаждаться мгновениями защищённости от ненастья. Правда, зима в этом году выдалась не особенно снежная, не опаляющая холодным дыханием, заползающим за острый воротник рубашки.       Кот жмётся к ногам, ютится, мурлычет шёлково, стремясь привлечь к себе внимание. Эмили Джонс, вот он я, взгляни и обласкай меня! — будто бы хочет воскликнуть он, но не может, покуда не понимают люди его языка.       Эмили смеётся звоном тысяч серебристых колокольчиков на музыке ветра, расцветает солнечной улыбкой и треплет любимца по загривку, а около глаз цвета линии океанического шквала, живых и влажных, скапливаются смешливые морщинки.       По улочкам бредут, словно потерянные корабли, не нашедшие гавань, прохожие. Они кутаются в шарфы и плащи, они прячутся за одеждой и угрюмостью, они вечно стремятся куда-то и вечно не находят. А надо-то всего-то оглянуться, пошарить взглядом за гранью привычного и знакомого, разведать местность и, может быть, найти! — думает Эмили, надкусывая шоколадный батончик.       На подоконнике стоит горшок в жёлтый горошек с кактусом в нём и рамка с фотографией, где Эмили широко улыбается в обнимку со смущённой девушкой — почти точной её копией.       Когда в окне напротив мелькает знакомый тонкий силуэт, Эмили улыбается шире и прижимается к стеклу почти вплотную. «Алиса», — шепчет она со странной интонацией, полной восторга.       Алиса, строго сдвинув брови — это Эмили знает наверняка — кидает сумку на кровать и, оглянувшись по сторонам и замерев на блондинистой макушке, плотно задвигает шторы. Джонс притворно разочарованно вздыхает, а когда насупленное личико Керкленд вновь возникает в проёме, улыбается ещё шире и жестами зовёт её в кино, в парк аттракционов, на концерт любой группы… Да куда угодно! Только бы дышать одним воздухом подольше, только бы не отпускать узкую ладонь, только бы зарываться носом в густые мягкие волосы, отдающие терпко шоколадом с горьковатой ноткой апельсиновой цедры.       Эмили распахивает окно и взбирается на подоконник. В тепло комнаты, увешанной плакатами различных супергероев, врывается холодная свежесть января. Видит, как там, в другой вселенной, вытягивается лицо Алисы, и она взволнованно что-то говорит, но вспоминает, что её не слышно, и тянется за телефоном.       Пронзительный промозглый ветер треплет волосы, пощипывает щёки и нос. В следующее мгновение мобильный трезвонит мелодией из «Скуби-Ду», и Эмили, запрокинув лицо к необычайно высокому небу, принимает вызов. Алиса из трубки взволнованно лепечет что-то про погоду, про простуду и про то, что «не собирается заботиться, если простудишься». Но Эмили-то знает, что обязательно будет, куда же денется, а потому не слушает и окно не закрывает.       Небесный экран показывает тёмные тучи, что, кажется, вот-вот уронят снежные хлопья, осыпая жемчугом город. Кожа покрылась мурашками, тонкая футболка совсем не защищает от стужи, но солнечный комок разрастается жаром где-то в области груди и греет, греет лучше всякой одежды и батарей.       — Эмили Джонс! Не смей меня игнорировать! Если вы, мадам, сейчас же не закроете окно, мне придётся прийти лично и проинспектировать, — сердито ругается Алиса, и Эмили безмятежно отвечает, игриво чеканит по слогам:       — Ни за что, — и совсем уж по-детски показывает язык.       Больше всего на свете Эмили хочет обнять свою Алису поскорее и больше никогда не отпускать.