Шрамы

Мое лицо исполосовано шрамами. Они проступают все ярче с каждым днём, искрятся сиреневыми трещинами по всему телу и я смиренно принимаю тот факт, что моя кожа никогда не будет гладкой. Я слишком хрупкий, ломаюсь от каждого прикосновения чужих ладоней и кости хрустят под тонким пергаментом, обтягивающим мой тощий скелет. Гематомами покрыта слабая грудь и живот, а вязкая кровь течёт из моих порезанных на запястьях вен, не сворачиваясь и холодя конечности. Я добавляю себе уродства, не надеясь на их избавление. Мне двадцать два, я потерян, глуп и у меня нет друзей. Я тот, у кого просят списать конспекты и суют головой в унитаз. Надо мной смеются и я опускаю голову слишком низко, кажусь сгорбленным и слишком несуразным. Падаю на ровном месте, вызывая всеобщий смех, неуклюже подрываюсь, зная, что на месте удара появятся синяки, которые никогда не уйдут. Из глаз брызжут слезы и мне безумно больно. Я пью слишком много алкоголя, палённого и дешёвого, а потом соскребаю свои внутренности со старых половиц провонявшей конуры. Желудочный сок разъедает мою глотку и печёт дёсны, когда я вырываю выпитое вперемешку с кровью, а моя кожа желтеет и я становлюсь похожим на мертвеца. У меня слоятся ногти и короткие волосы вырастают по всему телу, потому что я не ем. То ли день, то ли целую вечность, трудно сказать. Живот уже даже не урчит, желудок не болит, а о моем голоде свидетельствуют лишь огромные мешки под глазами и непривычная слабость. Я устал, трясусь над текстами и заданиями, утыкаясь носом в потрёпанные временем учебники и засыпаю в холодном поту, зная, что будут сниться кошмары, а утром я опять буду до ужаса истощён. У меня нет сил ни на что. Но я хожу, получая тычки под сломанные рёбра, унижения и оскорбления, указывающие на мое худобу и торчащие кости. Привык, почти даже живу этим. — Стилински! Ко мне спешит принцесса, самое прекрасное существо в мире и я опасливо делаю шаг назад, боясь удара. Она смеётся, толкает меня, указывая на высокого парня в конце коридора и улыбается, закусывая пухлые губы с вишнёвым блеском на них. Мое сердце выпрыгивает из груди, бьется в ускоренном темпе и краска отливает от впалых скул. Лидия красивая, слишком, и мне больно смотреть на нее. Она говорит мне показать новенькому здание и я не смею ослушаться приказа. Она треплет мои тонкие волосы, секущиеся на концах, и пихает в сторону, когда идёт к своей компании. Я бьюсь спиной об стену, ощущая, как каждый позвонок ломается, сыплется маленькими крупинками и пеплом заливает этот пол, на который я сползаю. Мне трудно встать. Ещё труднее идти в сторону неминуемой смерти. Это мужчина слишком прекрасен и страшен, и я понимаю, почему именно меня послали разговаривать с ним. Меня не жалко. Я веду его по всем этажам, спотыкаясь об высокие ступеньки, тихо рассказывая, где что находится. Он не реагирует и со стороны кажется, будто я разговариваю сам с собой, и у меня создаётся такое же впечатление. Но он хотя бы меня не бьет, значит у меня нет причин возмущаться. Парень, видимо, не знает правил этого места. Ты никто, пока не унизил ничтожного Стайлза Стилински. У меня есть немного времени, пока он не прознал про это, и я наслаждаюсь безвредным молчанием. Мы стоим у ворот, я мнусь, как маленькая девочка, и почти готов уйти без единого слова прощания, но он протягивает мне мужественную ладонь с маленькими шрамами у переплетений линий жизни. Моя рука тонет в его, кажется удивительно, печально маленькой и худой, но в этот самый момент моего очередного самобичевания, я слышу первыe слова из его уст: — Дерек Хейл. Меня пробирает дрожь от хриплого, низкого баритона, внизу живота сворачивается тугой узел и мне кажется, что такая реакция у меня только на Лидию. Его кисть немного жжётся, а по всему телу разливается предательское тепло, окрашивая мои, покрытые родинками щеки, красным гортензиями. Горло дерёт и меня начинает тошнить. Я лишь киваю, а мои конечности сковывает паралич и не могу двинуться. Рукопожатие крепкое и затяжное, резко прерывается, когда меня и Дерека окрикивает сзади компания, главная в университете. Мне страшно, поэтому я спешу покинуть территорию ненавистного заведения, не смея потянуть нового знакомого за собою. Машу рукой, чувствуя как меня провожают взглядом, спотыкаюсь об коряги у узкой речки, царапая коленки об острые камни и предугадываю, что Дереку сейчас придётся пройти обряд посвящения. Грустно улыбаюсь и в один миг теряю ещё одного почти-друга. Когда я дома, сразу же открываю окно, потому что воздух спёртый и наполненный парами дешёвого никотина. Иду к зеркалу, ожидая увидеть огромные синяки на позвоночнике и смазать их сильнейшей болеутоляющей мазью, а потом забыться беспокойным сном от действия оксикодона в лекарстве. Смотрю на себя через плечо, вижу тонкие рёбра, просвечивающиеся сквозь прозрачную кожу и каждый торчащий позвонок, но кроме давнишних шрамов нету ни одного повреждения. Спина чистая, гладкая, покрытая созвездиями чёрных родинок и молочного, не обычного для меня оттенка. Я не могу сосредоточиться на лекциях и толстых конспектах, отвлекаясь на голод и воспоминания о Дереке. Впервые за долгое время и ем. У меня крутит живот, но я пью ферменты, и долгое время лежу в позе эмбриона, надеясь на силу организма и положительный результат. Я впервые плохо делаю задание, но в университете на меня не обращают внимание, и я спокойно выдыхаю, выходя последним из аудитории. Замечаю знакомую густую шевелюру возле стенда с расписанием и не могу сдержать безумную улыбку, но прекращаю радоваться, когда проходящий мимо парень, коренастый и крепкий, вроде бы Лиам, смеётся над моими, трясущимися в треморе, руками и толкает в толпу из злобных студентов. На меня обрушивается шквал негативных криков, и кто-то особенно активный сбивает меня с ног. Я падаю, подворачивая худую лодыжку и тихонько стону от боли. Трудно сосредоточиться, перед глазами мельтешат болевые пятна. Держу все звуки в себе, от напряжения под кожей лопаются тонкие капилляры, а люди смеются. Из глаз текут одинокие слёзы. Я вижу Дерека. Его глаза ярче, чем были, блестят словно изумруды, а точённый профиль замирает у меня в воображении. Он зол, отточенными движениями бьет моего обидчика в глаз, а потом в живот, а когда тот сгибается, его отталкивают сторону. Я даже на секунду забываю про боль, удивляясь и не ожидая. За меня никто никогда не вступался. Он подхватывает меня, несет на руках, а я, с неприсущим злорадством, замечаю удивлённые взгляды Лидии и ее друзей. Я льнусь ближе к накачанной груди, опять чувствуя то ощущение, когда все тело словно погружаешься в тёплую воду, лечебно омывающую каждый миллиметр. — Болит? Я лишь киваю, утыкаясь носом в жилистую шею и вдыхаю его запах. Пахнет морем, чём-то солёным и свежим, и мне становиться легче дышать. Он продолжает прижимать меня к себе, сидя на кушетке в медпункте, пока молодая медсестра, ощупав мою лодыжку, пытается унять боль. Но мне уже лучше, Дерек ослабляет мучения. — Часто они так? Ещё один кивок и мне стыдно, что я не могу постоять за себя. Чувствую, как парень рычит мне в макушку и девушка делает последний укол, прописывая направление в больницу и двухнедельное освобождение. — Проводите своего молодого человека до дома, он сам не дойдёт. Эти слова были обращены Дереку, и я заливаюсь краской, качая головой из стороны в сторону и отрицая сказанное, но Хейл лишь засовывает направление в задний карман, молча соглашаясь с медсестрой и вновь берет меня на руки. Я смущён, счастлив и нога перестаёт болеть. У меня ещё одна пара и я говорю об этом Дереку, после чего он смотрит на меня, как на умалишенного и выходит из университета, спрашивая адрес. Он сидит со мной весь вечер, а я, уставший, слабый, прыгаю по квартире, радуясь его возмущённым крикам о моем безрассудстве. В зеркале исчезает один шрам с моего лица, но мне не до него. Когда приходит ночь, мне хочется спать, но я боюсь, что он уйдёт, исчезнет, пропадёт. Дерек ложится рядом, укрывая нас одеялом, и я цепляюсь остатками сознания за рассудок и то, что парень моей мечты лежит в моей постели, обнимая меня и шепча, что я слишком худой. В первый раз мне не снятся кошмары. Я чувствовал, что полностью здоров, спустя неделю. Я набрал в весе и моя кожа приобрела фарфоровый оттенок, а на четвёртый день нашего с Дереком лечения, я стал замечать, что старые шрамы стали мельчать, розоветь и некоторые даже пропали. После этого случая в университете меня никто не трогал. Обходили стороной, боясь прикоснуться, и мне это нравилось. Я, конечно, догадывался что повлекло такое изменения, но претензий высказывать не собирался. Я ведь благодарен. Именно Дерек научил меня, как постоять за себя. И я до сих пор не верю, что простое касание такого не подходящего мне человека меня исцелило.