Искусство быть смирным

Они опять сперли мои кальсоны. Скоро им понадобится моя кровь! Твику страшно. Очень, очень страшно. Ему хочется забраться под одеяло, забраться под подушку, свернуться в клубок, залезть в подвал и не видеть, не видеть, не видеть! Не видеть ничего вокруг, не слышать эти шорохи, эти голоса. Ничего. Господа, к Вам когда-нибудь приходили гномы? Господа, да Вы совершенно не знаете жизни. Твик натягивает одеяло на голову. Твик поджимает колени к груди. Твик затыкает уши. Но он чувствует, что они здесь, они никуда не делись, и они смотрят, смотрят, смотрят. Они смотрят на него. Своими маленькими глазками. Они тянут к нему свои маленькие ручки. — Неееет! – кричит Твик и вскакивает с кровати. Бежать. Ему нужно бежать. Прочь отсюда, прочь от гномов, прочь. Твик не спит. Твик почти не ест. Взгляните на черные круги под его глазами. Взгляните на ужас в его глазах. Постарайтесь понять его. Его страх. Господа, Вы когда-нибудь видели гномов? Вы видели, как они неторопливо крадутся вдоль стенки? Как они бегут к Вашему шкафу. Как они роются в Вашем белье. Вы видели их довольные маленькие глазки? Их нахальные мордочки? Сегодня они пришли за кальсонами. За чем они придут завтра? Поэтому сейчас Твик скидывает с головы одеяло, поэтому он выбегает из комнаты. Он бежит к выходу из дома. Господа, знали бы Вы, как ему страшно. Знали бы Вы, как он устал. Очертания предметов размыты. Цвета искажены. Поле зрения предельно сужено. Только узкий тоннель, который – возможно – способен вывести Твика на свободу. Этот тоннель больше похож на веревку, протянутую над пропастью. И Твик бежит по этой веревке, не боясь оступиться, не боясь упасть. Возможно, он и хотел бы. Упасть в эту темную бесконечность. Но, Вы думаете, он не пробовал? Эта пропасть только выглядит как пропасть. В нее не упадешь. В ней не спрячешься. И Твик бежит. Бежит, бежит, бежит вперед. Возможно, это ветви деревьев. Возможно, это лапы чудовищ. Возможно, это вороны. Возможно, это хищные монстры. Возможно, это просто карканье. А возможно, они так созывают остальных, чтобы всем вместе налететь на бедного Твика. Окутать его темным колышущимся одеялом. И насадить на свои твердые острые клювы. А вдруг у них в клювах есть зубы? Тогда они будут рвать Твика на кусочки. И перекусывать ему пальцы. По одному. «Бежать!» Это все о чем думает Твик. Это все, о чем он способен думать. Сейчас. Когда Твик думает о боли, боли от клювов чудовищ, от мелких белых зубках в этих клювах, ему становится еще страшнее. И он бежит все быстрее и быстрее, и кажется, что он сейчас взлетит. Взмахнет руками и помчится навстречу облачному небу. По воздуху. Путаясь в липкой вате облаков. А что, если в облаках живут летающие пираньи? С мелкими острыми зубками. И они будут перекусывать его пальцы. По одному? — Бежать! – взвизгивает Твик и несется дальше. Господа, Вы только посмотрите, с какой лихорадочной скоростью он бежит по городу. По проезжей части. По тротуару. По газонам. А люди, все эти мирные жители Южного Парка, просто проходят мимо. Они привыкли к безумию, которое обрушивается на город чуть ли не ежедневно. И один маленький мальчик, который бежит куда-то, размахивая руками, не вызывает любопытства. И Твик бежит. Когда Твик приходит в себя, выясняется, что он не так уж и далеко от дома. Он вообще редко убегает далеко во время приступов. Взгляните, господа, как он выглядит сейчас. Он больше не паникует, он почти адекватен. Настолько адекватен, насколько это ему вообще доступно. Твик встает с земли. Оттряхивает дрожащими руками свои штанишки. Он поворачивается в сторону своего дома. Уже темнеет, и в окнах горит свет. Твик смотрит на свой дом. Потом он поворачивается и уходит. Вы, наверное, задаетесь вопросом, куда теперь направляется Твик? Я расскажу Вам. Твик идет к своему другу Крейгу. Старому доброму другу. Возможно, Твику спокойнее рядом с Крейгом. Возможно, он черпает из его запасов невозмутимости. На самом деле, он никогда об этом не задумывался. Твика просто тянет к Крейгу. Где-то на уровне инстинктов. И ему безразлично, как именно он будет находиться рядом с ним. Будут они молчать или разговаривать. Лучше всего ему, когда он держится за Крейга. За краешек его одежды. Как можно незаметнее. Но неплохо уже хотя бы находиться с ним в одной комнате, пусть и в другом ее конце. Спокойнее. Лучше. Поэтому сейчас Твик идет к Крейгу. И ему очень хочется верить, что тот окажется дома. Ведь он нужен Твику – прямо сейчас. После приступа. Вы верите в чудеса, господа? Вы верите в удачу? Вы верите в то, что когда Твик звонит, дверь ему открывает Крейг собственной персоной? И тем не менее, это так. Вот, взгляните, Крейг стоит и равнодушно потирает правый глаз. — Заходи, — говорит он Твику. А тот распахивает свои и без того совершенно невозможно дикие глаза и поспешно перешагивает через порог. Это дом Крейга. Здесь Твика даже трясет чуть меньше. — Чай? Голос Крейга. Спокойный. Может быть, даже равнодушный. — Кофе! Мне срочно нужен кофе! Голос Твика. Дрожащий. Истеричный. Крейг. Господа, задумывались Вы когда-нибудь о том, так ли он спокоен и невозмутим, как кажется? Или, быть может, он просто не дает своим эмоциям прорваться наружу? Или, быть может, он не умеет их выражать? Или он просто не видит в этом смысла? Да ну все это к черту. Ведь знаете, о чем сейчас думает Крейг? Вот прямо сейчас, глядя, как Твик давится горячим кофе. Он думает об испуганных глазах Твика. О его худых коленках. О его хрупких пальцах. Как Вы отнесетесь к тому, что Крейг размышляет о том, каково бы это было – перецеловать эти пальчики? По одному. И начать непременно с мизинца. — Твик. – говорит он. Спокойно. Медленно. Веско. В ответ Твик взвизгивает, едва не выскакивая из-за стола. — Что?! — Уже поздно. Тебя проводить домой? А Твик изо всех сил вцепляется в кружку с кофе и отчаянно мотает головой. — Я! Можно еще немного. Посижу? — Тогда, — неторопливо говорит Крейг, рассматривая побелевшие кончики его пальцев, — можешь остаться на ночь. Если хочешь. — А твои…? Родители? — Они не будут против. Твик нервно моргает. Это гораздо больше, чем он мог мечтать. Спать спокойно всю ночь. — Конечно, конечно! Это было бы так здорово! Ай! Так здорово, Крейг! От волнения Твик начинает дергаться сильнее, заставляя стол трястись. Разливая кофе на тонкие пальцы. А потом. Вы знаете, что он делает потом? Он поднимает руку – и для Крейга это видится словно бы в замедленной съемке. Поднимает руку и слизывает капельки кофе со своих пальцев. Облизывает костяшки. Облизывает подушечки. Медленно. Неторопливо. У него даже, черт побери! Даже не трясутся руки. Почти. И Крейг опускает глаза. Он отводит взгляд. Господи, он не будет на это смотреть! Иначе. Мало ли что может случиться иначе. — Но нужно позвонить твоим родителям. Предупредить. Если бы Крейг смотрел не на скатерть, а на Твика, он мог бы заметить, как тот бледнеет и словно бы сжимается. Но Крейг не собирается поднимать глаза в ближайшем будущем. Так что Твику приходится выражать свои затруднения вслух. — Но… но что я им скажу? Они! Они же будут меня ругать! Вдруг! — Ну с чего им тебя ругать, Твик? Голос Крейга такой усталый. Как будто бы даже грустный. Ему… нет, не надоело. Но он не отказался бы от небольшого перерыва в этом безумии. А Твик только начинает трястись еще сильнее. И это уж невозможно не заметить. — Пойду, позвоню им. – Говорит Крейг. Вы только посмотрите на радость и облегчение в глазах Твика. Как будто бы Крейг его спаситель, его персональный Христос на сегодняшний вечер. И тот тоже, как ни старается смотреть в другую сторону, замечает это счастье. И поспешно выходит из кухни. Ему нужно успокоиться. Хотя… так ли уж Крейг взволнован? Вы бы сказали, что нет, наверное. Но для самого Крейга это уже заметное напряжение эмоций. Да, пусть он ощущает все не так остро, как большинство. Но на его шкале ощущений эмоции уже кипят. Ну Вы знаете – «зашкаливают». Когда он возвращается в кухню, Твик неуверенно поднимает взгляд от кружки с кофе. — Крейг. Я должен, я хочу. Сказать тебе спасибо! Только этого ему сейчас не хватало. Если Твик начнет выражать свою благодарность обычным своим способом, Крейг точно не выдержит и сделает что-нибудь. Неправильное. Больше всего в моменты, когда Твик извиняется или благодарит, его хочется заткнуть. Может быть, ударить. Может быть и нет. Это вообще не так уж просто – выносить рваные фразы Твика. Бесконечные колебания интонаций. — Пойдем, я покажу тебе, где лечь. Крейгу тоскливо. Да, пожалуй, его состояние можно описать примерно так. Он решительно берет Твика за руку и ведет его в сторону гостевой спальни. То есть это теперь она гостевая, а когда-то давно в ней жил брат Крейга. С Твиком только так и надо. Ему почти бесполезно что-то объяснять. Уговаривать его. Просить. Нужно просто брать Твика и делать с ним что-нибудь. Что-то. Простой пример. Если ты хочешь, чтобы он пошел куда-то, нужно взять его и привести. И взять его желательно за руку. И желательно покрепче. — Спать?! Ну, господа, должно быть, это был вопрос. Впрочем, кто знает. Впрочем, кого это волнует. Выдав Твику в качестве пижамы свою футболку, Крейг с более или менее чистой совестью отправляется спать. Он почти уверен что ночь пройдет тихо. Твик никогда еще не доставлял ему хлопот по ночам. То есть сам Твик, а не его образ в уме Крейга. Последний-то как раз имел обыкновение время от времени портить Крейгу жизнь. Ну Вы знаете – приходить во сне, вспоминаться в разные неподходящие моменты, и все в этом духе. Но интуиция подвела Крейга. Она вообще склонна так поступать, когда дело касается Твика. Вы только посмотрите, господа. Вот Крейг. Он спит. Что ему снится, мои дорогие, Вас не касается, да-да, на этот раз это не важно. Но что же тогда важно? Хм, как насчет стоящего у его постели Твика? Довольно-таки значимая деталь, Вы не находите? Так вот. Крейг спит, а рядом с его кроватью отчаянно клацает зубами его добрый друг. Я надеюсь, Вы не думаете, что он способен продолжать мирно смотреть сны в подобной обстановке? Разумеется, Крейг просыпается. — В чем дело? Твик впервые слышит такой его голос – хриплый со сна. И менее спокойный, чем обычно. Куда как менее спокойный. А что бы сказали Вы, разбуди Вас среди ночи? — Мне… стало страшно. Твику уже не кажется, что сбежать к Крейгу в комнату было такой уж хорошей идеей. Возможно, стоило ограничиться малым и просто посидеть под его дверью. Но в глубине души, своей испуганной дрожащей души, Твик очень хорошо знает, что это помогло бы ненадолго. Как ненадолго помогли мысли о том, что Крейг вот он, совсем рядом – за стеной. Твику их было мало. Слишком мало, чтобы разогнать тревожное облако, облако страха. Сперва он слез с кровати и подошел к стене, за которой находится спальня Крейга. Прижался к ней. Но Твику все еще было страшно. Тогда он неуверенными шажками прокрался в коридор. Чуть ближе к Крейгу. Потом еще чуть ближе. На самом деле, Твик не так уже и уверен, что помнит, как так получилось, что в итоге он оказался у постели Крейга, прислушиваясь к его размеренному дыханию. Твик может точно утверждать только одно – что именно тогда ему стало так удивительно спокойно и легко, что он думал уже пристроиться где-нибудь неподалеку и уснуть. Да он так бы и поступил, если б Крейг не проснулся. И теперь Твику снова страшно. Страшно, что Крейг прогонит его обратно в комнату для гостей. Возможно, Крейг и хотел так поступить, но только до тех пор, пока не разглядел Твика в смутном свете уличных фонарей. И теперь он просто не может выгнать это дрожащее взлохмаченное существо с голыми коленками, одетое в его собственную футболку. А знаете, ведь именно сейчас лучше всего заметно, какой Твик худой. Но Крейг и не удивляется – кому как не ему знать, как мало тот ест. И спит. — Почему тебе страшно? От этих слов Твика начинает трясти еще больше. От страха он начинает выкрикивать отдельные слова. Они торчат из его речи как гвозди, не до конца забитые гвозди, шляпками вверх. — Там. Просто там. Просто страшно. Страшно! Понимаешь? И совсем шепотом, так, что Крейгу приходится наклоняться вперед, чтобы расслышать: — Понимаешь, Крейг, так страшно. Понимаешь? Понимаешь? Глаза Твика поблескивают в свете уличных фонарей, они кажутся от этого еще более дикими. Безумными. «Безумным?» — спрашивает себя Крейг. Но, в конце концов, не может же он и теперь притворяться, что с Твиком все в порядке, и все эти дерганья и страхи – только невинные чудачества. Но нет, нет. «Он не сумасшедший. Он просто… болен». И Вы знаете, пожалуй, Крейг прав. Твик болен. Просто болен. Может быть, какое-нибудь обсессивно-компульсивное расстройство. Ну Вы знаете, небольшой невроз. Может быть. Может, нет. — Ну ладно, ладно, все хорошо. Эээ… Твик. Хорошо все, слышишь? Ну хорошо, да? Но того уже не так-то просто успокоить одними словами. И тогда Крейг – как Вы думаете, что он делает? – он с силой притягивает к себе Твика. Обнимая. Не грубо, не резко, но тому все равно очень и очень неудобно. Неудачное положение тела. Неудачное положение головы. И все же, Твик даже не пытается хоть как-то сопротивляться, или хотя бы устроиться поудобнее. Вместо этого он глубоко вздыхает и потихоньку перестает дрожать. «Может, он просто замерз» — думает Крейг. Но в доме тепло, и окна тоже закрыты. С другой стороны, кто его, этого Твика, знает. От него всего можно ожидать. Когда Крейг шевелит рукой, чтобы устроить Твика поудобнее, тот неожиданно прижимается к нему и тихо-тихо шепчет: — Можно? Я еще. Чуть-чуть. Еле слышно. Спокойно. Так непривычно. Крейг молчит. Он думает. А Вы знаете, о чем? Он думает, что такой Твик как-то особенно прекрасен. С одной стороны, он такой теплый и тихий, он вызывает в Крейге какое-то спокойствие и умиротворение. А с другой стороны, его так хочется снова заставить дрожать. Испугать его. И у Крейга сейчас есть выбор. Это не так-то просто. Принять решение. И тогда Крейг отпускает Твика. Оставляет его таким одиноким, таким потерянным. Но только для того, чтобы, примерившись половчее, сгрести к себе на кровать. А Твик хихикает и барахтается в мешанине из одеяла, простыни и двух подушек. А потом затихает, уткнувшись лбом в плечо Крейга. Позволяя тому поправить подушки. Крейг расправляет одеяло и прижимает Твика поближе к себе. И с тихой радостью слушает его облегченный, и может быть даже счастливый вздох. Засыпает Крейг только под утро. А просыпается он от того, что Твик шумно дышит ему в ухо и мелко-мелко подрагивает. Но с подобным справиться легко, Крейг уверен. Достаточно аккуратно провести ладонью по спине, и все пройдет. И Вы знаете, он прав. Твик начинает дышат спокойнее. Тише. Скорее всего, ему снился кошмар. Какие-нибудь гномы («опять эти гномы!»), которые смотрят на него из темных углов. А теперь сон изменился, и Твик успокоился. Во всяком случае Крейгу хочется так думать. Думать, что Твик спит. Ведь тогда можно продолжать осторожно прижиматься губами к его виску. И не думать о том, как объяснить это Твику. Но все однажды заканчивается. Какая банальная мысль, Вы не находите? И все же, это так. Именно так, можете мне поверить. Однажды заканчивается и утро. И завтрак, во время которого Твик снова проливает на себя кофе, а Крейг уже привычно отводит глаза. Заканчивается и день, который наши друзья проводят играя в глупые видео-игры. Заканчивается и время, которое Твик может провести у Крейга. — Я. Мне. Надо! – вопли Твика режут ухо. И неожиданно, шепотом: — Идти. — Я провожу. Они молча доходят до дома Твика, и все почти как всегда, только Твик почти не дрожит, и где-то на середине пути, робко заглядывает Крейгу в глаза, и берет его за руку. Когда за Твиком закрывается входная дверь, Крейг отходит недалеко и как-то безнадежно падает в сугроб. Спиной вперед. Расслабленно, словно укладываясь на любимую перину. Он лежит на спине, а на его горячее лицо из темного неба падает белый снег. И тает. Тает.