Убогий

Усок около пяти минут ищет Юто в клубе, а затем снова направляется к барной стойке, где до сих пор нет Хонсока. — Шинвон, ты Юто видел? Он здесь был? — торопливо спрашивает Чон, приподнимая пьяную голову парня. — Нет, а он… здесь… раз… разве, — еле-как отвечает Го, приподнимая стеклянный стакан и тряся его перед глазами. Усок брезгливо отворачивается, пытается дозвониться до Юто. — Бууууууу! А вот и Юто! — орёт неадекватный Шинвон, схватив за задницу Усока, тот тут же вскипает. — Какого хуя, ебанутый идиот? — рычит весь красный от злости Усок, ещё тупых шуток Шинвона ему не хватало. Не успевает он стереть в порошок светловолосого, как тот подносит в самые глаза Усока свой телефон. «Мне пришлось уехать. Япошка со мной.» — высвечивается сообщение на экране дорого смартфона, и Чон сжимает руки, увидев отправителя. — Ой, принцесска перепутала принца… — ехидно говорит Шинвон, дружески хлопая Усока. — Я тебе сейчас руки в жопу засуну! — Тише, тише. Слушай, одолжи денег на такси, а то меня должен был подвести тот хуй, который уехал с твоей японской принцессой. — Меня это не интересует, отъебись, — говорит Усок, направляясь к выходу, а Шинвон, словно пиявка, прилипает к его плечу и навязчиво просит денег на такси. Усок ничего не остаётся, после безумных и неразборчивых криков Шинвона о предательстве на всю улицу, кроме как одолжить ему денег. Такси как назло почти не ездят, поэтому они садятся в одну машину. Чон раздражённо вздыхает, когда понимает, что Го заснул в машине. — Вставай, — трясёт Усок того за плечо, Шинвон лишь что-то мямлит и закидывает руку на голову Чона. — Как же ты заебал! *** Воздух накаляется, становятся невозможно дышать. Громкие стоны Идона прерываются горячими губами Хонсока, который рассыпает по всему телу парня страстные, но болевые ненасытные поцелуи. Хёчжон хочет повернуться ответить ещё более дерзко на унизительные, но в то же время головокружительные прикосновения. Однако рельефное тело, будто выкованное из прочного титана, не даёт отлипнуть от грязной холодной стены, которая своими неровностями неприятно царапает кожу. Блондин делает попытку оттолкнуть от себя парня, но впечатывается с новой силой в стену с громким звуком шлепка. Идону так сильно хочется прикоснуться к Хонсоку, а ещё ему хочется, чтобы шатен потрогал его там… Ян прекрасно осознаёт то, чего хочет Хёчжон, именно поэтому отрезает ему все пути к получению окончательного удовольствия. — Хочешь, чтобы я к тебе прикоснулся? Хочешь, детка, чтобы я тебя выебал? — издевается Хонсок, упираясь возбужденным органом в половинки блондина, а тот, словно промокший в холодную погоду щенок, жалобно скулит и кривится. — Хон… Пожалуйста… — выдыхает охрипшим голосом Хёчжон, прогибаясь в спине, ощущая свой собственный пульсирующий член, который беспощадно упирается в стену. Будь Идон трезвым, то никогда бы не сказал подобных слов, блондину будет ужасно стыдно за этот вечер. Вот как алкоголь уничтожает гордость, самообладание и рассудок. — Проси прощения, Идони, — шепчет Хосок, нежно прикусывая мочку уха в том месте, которое срывает всю крышу Идона. Блондин снова шумно выдыхает, закусывает губу… Сколько ещё будет продолжаться эта жестокая и тяжкая пытка — Хуй тебе… — кое-как произносит блондин. Даже в пьяном состояние Хёчжон не забывает о гордости, такой уж он человек, но в этом-то и заключается проблема, ведь гордость Хонсока ущемлена не менее сильно. Но Ян и сам не меньше виноват… Он сильно хватает Идона за плечо, мигом разворачивая к себе и ударяя того звонко головой об кафель. Хёчжон шипит — боль приносит некое сладкое тягучее удовольствие, а затем парень поднимает, помутневший от долгого ожидания и предвкушения, озлобленный взгляд на Хонсока, который рвано дышит, испепеляюще смотря на него. Парень закрывается рукой в светлые пряди, Идон впервые за вечер ощущает нежность и тепло. — Простишь меня? — выдыхает хриплым тихим голосом Хонсок, а затем оттягивает нижнюю губу парня. Идон обнимает его за плечи так сильно, что Хонсок даже при самом сильном и необходимом желании сам откажется отстраниться. Ян приподнимает блондина за бёдра, а Идон не перестаёт ласкать его смуглую шею своими обветренными, но, как самый сладкий сахар, губами. Тихий кашель, и какой-то голос зовущий Ян Хонсока. «Блять!» — вырывается из объятий запыхавшегося Идона, которого шатен мягко ставит на ноги. — Мы обязательно продолжим, — шепчет Хонсок, коротко целуя в губы недовольного блондина. *** Как мешок доверху набитый пустыми бутылками от супер дорогого алкоголя, Усок кидает Шинвона в прихожей. Только Чон пытается выйти из чужой квартиры, как падает на пол лицом. Шинвон и сам не понимает, что двигало им в тот момент, когда он схватил за ногу уходящего Усока. — Что за… — горит от злости Усок, поднимаясь на ноги и медленно разворачиваясь к Шинвону. — Как ты посмел не донести меня до кровати? — игриво спрашивает Шинвон, сверкая лисьими глазами и смотря на брюнета сверху вниз. — Да ты я смотрю вообще ахуевший! — орёт Усок, хватая парня за плечи и сильно встряхивая. — Ого! — притворно удивляется Шинвон, опуская жалобно глаза, — Так ты заботишься о больных? «На голову», — чуть ли не сказал Усок, но вдруг осёкся. Вместо этого Усок аккуратно подхватывает Шинвона на руки. Весит светловолосый всего ничего, поэтому Чон особо не напрягается. «Какой же я тупой… Как мог забыть, что Шинвон болен… Я точно бесчувственный кусок дерьма, кинул больного человека в прихожей…» — думает Усок, пока тихий голос Шинвона не вырывает его из мыслей: — Чёрная дверь. — Извини, я просто забыл… — неуверенно тянет Усок, опуская Шинвона на низкую белую кровать, которая сочетается со всей белой мебелью в комнате, темным полом и бежевыми стенами. — Ничего страшного, — отвечает слабым голосом Шинвон. Го точно умел мастерски обманывать, но сдерживать смех становилось невозможно. «Усок, какой же ты тупой, а сейчас посмотрим ещё и насколько…». — Пока, тогда я. — Подожди, — перебил Шинвон, — Не мог бы ты… остаться, — неуверенно простонал он. «О, да… Нужно будет в театральный поступать, лишь бы не заржать». Сказать, что Усок удивился предложению Шинвона, ничего не сказать. Чон был совершенно растерян, каждая частичка тела просилась домой, но злая и жестокая совесть… — Хорошо. — А ты можешь лечь рядом со мной, пока я не усну, а то у меня бессонница, — на этот раз Шинвон не соврал и почувствовал некую слабость в себе. Усок перевёл дыхание, попытался понять Шинвона, чего совершенно не получалось. — Я бы не сказал, что есть вообще нормальные люди, но знаешь, — кровать прогнулась под тяжестью Усока, когда тот снял обувь и присел, — Ты точно ненормальный. — Знаю, — неожиданно смущённо сказал Шинвон, отвернувшись от Усока. — Выключи свет, я спать захотел. — Ну конечно… Время уже три часа ночи. — Я сплю! Не говори, — почему-то Го уже пожалел о своей просьбе: "Нахуй мне Усок, спящий рядом? Не он тупой, а я полный уёбок». — Шинвон… А чем ты болеешь? — осторожно спросил после небольшой паузы Чон. «Нет, только не это… Сейчас этот идиот будет доставать меня тупыми вопросами», — заныло внутри светловолосого. — Вот же… — буркнул Усок — Уснул уже. Знаешь, ты вообще-то дерьмо, и мудак, и тупой уёбок, и конченый алкаш, и пидорас, и ещё много всего… «Взаимно, горилла волосатая», — так и хотелось ответить Шинвону, но он упорно притворялся спящим. — …Но ты хороший человек, ты достойный друг. Хорошо, что ты спишь, ведь хуй я тебе это скажу трезвому и несонному. Шинвон улыбнулся, а Усок тоже улыбается, ведь прекрасно знал то, что Го не спит. «Лучше бы я врал про бессонницу…» — думает Шинвон, смотря в светлеющее небо. Кроме неминуемой смерти и привыкания, одним из побочных эффектов сильных наркотиков является угнетающая бессонница. Го как всегда ворочается в надежде уснуть, хотя бы под утро. Из колеи выбивает достаточно тяжёлая рука Усока, которая похоже нашла себе удобное место на пояснице Го. А ещё это странное чувство, когда тебе дышат прямо в шею. Дыхание Чона такое нежное, горячее, трепетное, словно успокаивающая колыбельная. Светловолосый уже не замечает того, как веки сами смыкаются, как собственное тело само прижимается к другому, как он сам уже спит в объятиях Усока, обнимая того ещё сильнее. *** — Знаешь, что? — сказал запыхавшийся от бега брюнет. — И что же? — ответил, переводящий дыхание, Хёнгу. — Я не просил от тебя помощи, какого хуя ты лезешь в мои дела? — словно ядом плюется Юто. — Следующий раз, когда тебя захочет выебать какой-нибудь мерзкий ублюдок, я позволю ему это сделать. Договорились? — Не волнуйся такого не повторится, — желчно произнёс Юто. — Следующий раз я с Усоком убегу от так называемого насильника, — усмехнулся японец. — Прости меня, — сказал тихо Кино, и Юто вздрогнул от неприязни. — Сколько раз ты говорил "прости"? Мм? Сколько раз я тебя прощал? Я тебя прощал каждый раз! Но и я устаю, ты достаточно постарался для того, чтобы меня тошнило от тебя. — Понимаешь, я думал, что ты знаешь о том… — Что твоя мать переспала с моим отцом? Я это узнал только недавно, после того как ты снова убил меня морально! Тебе было так сложно объяснить мне то, что тебя беспокоило ещё тогда? Когда мы ещё были друзьями в средней школе? — Я виноват, что вспылил, но… — Что блять но? Почему мне всё объясняет Идон, а не ты? — Юто говорил с невероятной злобой и яростью, Хёнгу же не мог сказать и слово. Затем лицо японца немного смягчилось и он сказал то, что ждал от него все годы Кан: — Я бы никогда не сказал бы так про твою маму, прости меня. Я сожалею. Умиротворение. Раскаяние. Сильное биение сердца. Упавшая холодная глыба, что много лет висела на душе. Всё это почувствовал в один момент Хёнгу, именно эти слова Адачи разбили всю колючую и толстую стену, которую так успешно возвёл Кан, которую укреплял каждый день с новым упорством. Кино сделал шаг к Юто, но тот отшатнулся назад. — Не подходи ко мне, — на одном дыхание заключил неуверенным голосом японец, но Хёнгу сделал буквально три больших шага… И вот уже Юто хлюпает красным носом, не подавая каких-либо признаков жизни. В то время Кино прижимает его к себе, как самое дорогое сокровище во вселенной. Он нежно гладит младшего по спине, а тот сдерживает всхлип. В какой-то момент Кино заглядывает в измученное и покрасневшее лицо японца, а то не смеет поднять глаза, он так и не сделал попыток обнять Кино. — Послушай, я знаю это невозможно… Но давай всё забудем? — в эти слова Хёнгу пытается вложить всю любовь и привязанность к другу, он пытается выплыть из глубины зловеще-тёмного моря, куда сам попал. — Мне так хочется плюнуть тебе в лицо и уйти прочь, но ты мне так дорог… Давай забудем, — искривляются губы Юто в полуулыбке, а Кино подпрыгивает от радости. Они тихо идут в сторону дома Адачи, и Хёнгу болтает ни о чём (как ему и свойственно). Юто изредка кивает или отвечает короткое «да». Хёнгу думает, что так хорошо — вот так просто гулять с Адачи. Японец тоже рад вернуться в прошлое и слушать незамысловатые истории Кана, но всё же… Их чувства различаются. —…а представь в каком шоке будут одноклассники, когда поймут, что мы снова лучшие друзья, — продолжает рассказывать о завтрашнем дне Кино, и Юто немного расстраивается. — Лучшие друзья… — хмыкает себе под нос Адачи. Хёнгу наконец решает помолчать, всматриваясь в лицо друга. — Я что-то не так сказал, — удивляется Кино, Юто пожимает плечами. — Нет, мысли вслух, — смеётся японец. «Лучшие друзья блять, мы ещё посмотрим…» — сужает глаза и улыбается зловеще Адачи. — У тебя такое лицо… странное, — сдерживает смех Кино, отворачиваясь от Юто. — Не смейся, лучший мой друг, — на последних словах Адачи делает сильный акцент, однако Хёнгу этого не замечает.