Хрущевка

      Квартира была наполнена пьяным надрывным страшным смехом, больше похожим на истерику. Когда больше нет ничего, всё, что тебе остаётся, - пожалуй, только посмеяться. Посмеяться, что всё закончилось, - об этом же ты мечтал? - но ты почему-то не рад, потому что под конец вы стали теми самыми, печальными людьми, которые по ночам в пустых грязных супермаркетах на окраине города ищут вовсе не алкоголь, а счастье, пытаясь догадаться, что же это слово всё-таки означает. Теми людьми, которые в пять утра, шатаясь, идут по залитым утренним солнцем Питерским улицам, жадно глотая ледяной воздух, а все прохожие оглядываются им вслед.       И даже оставив всё в прошлом, вы по-прежнему вспоминаете ладони друг друга. Вспоминаете, как лежали на полу в старой хрущёвке в задымлённой комнате и глядели в потолок с облупившейся побелкой, представляли, что там - звёзды. А может, они там и были. Чёрт его теперь разберёт. Наркотики всегда творили с воображением чудеса. Вспоминаете. Забыть всё никак не можете, идиоты. Хотя, это, наверное, только твоя проблема. Уже привычка - скучать по людям, которые не скучают по тебе. И теперь, любуясь мутным предрассветным небом, ты снова сидишь в одиночестве, всё в той же хрущёвке (на большее денег нет; тебя отчислили месяц назад, с работы выгнали ещё раньше), надеясь, что в этот раз точно допьёшься до алкогольной комы, и тебя не спасут.       Конечно, ты мог бы сейчас сорваться, дёрнуться на другой конец города (плевать, что метро ещё закрыто), путаясь в причудливом узоре перекрёстков, утопая в истоптанном тысячами ног асфальте, стирая в лохмотья и без того убитые кроссовки. Колотить в дверь, перебудить к чертям всех соседей, вцепиться обеими руками в эти каштановые кудри и трясти, трясти этого кретина за волосы, толкнуть, ударить по лицу, искусать эти обветренные губы, покрытые тонкой корочкой, кричать до хрипоты, как сильно ненавидишь его за то, что он всё ещё в твоей голове, но уже не рядом. И "он" бы обязательно впустил тебя, напоил своим горьким травяным чаем, уложил спать, а за остаток ночи сделал бы все твои билеты, ведь ты на лекциях за семестр был в сумме дай бог неделю. Но зачем? На деле тебя выпихнут за дверь, как только ты переступишь порог, швырнут в зелёную стену парадного и попросят пойти на хуй. Опять ты будешь размазывать по рукам собственную кровь, проклиная себя последними словами.       Нет, Ларин, ты свихнулся. Точно свихнулся.       Затянись грубой "Явой", которую ты никогда не курил, но которой пахли жёсткие кудри и шершавые пальцы. Бей от отчаяния и злости стены с пожелтевшими обоями. Захлебнись, утони в миллиграммах слёз и никому ненужных стихах с нарушенным ритмом. Сжигай письма счастья, от них всё равно нет никакого толка, седым снегопадом пепла заметай свои мысли. Пусть наконец наступит долгожданная зима, укроет тротуары белоснежным одеялом, холодом и свободой залечит гноящиеся раны. Вот только до зимы ещё далеко, да и всё равно ты её терпеть не можешь.       Закрывая за собой дверь на крышу, спроси себя: "А что дальше?" Щурясь от бьющего в лицо ветра, повтори вопрос. Вспомни про "правило шести гудков", набери номер, который не поднялась рука удалить. И когда седьмой гудок ожидаемо отзовётся тишиной в трубке, можешь уже ничего не спрашивать и не отвечать.       Лететь будешь недолго, но тебе хватит.       И кто-то, вздрогнувший от звонка, будет молча сжимать в руке телефон, с абсолютной пустотой в голове пялясь в текст смс: "Но, Юра, мы всё тут давно проебали".