Под светом яркой луны

Юри сидит на краю кровати в небольшой темной комнатушке, аккуратно разглаживает складки на пододеяльнике, кусает бледные губы. Ему мерещится мерное тиканье часов, но он знает, что это всего-навсего слуховая галлюцинация, потому как часов здесь нет и никогда не было. Его ночной гость привычно удобно расположился на подоконнике, сжимая пальцами белые края, не сводя пристального взгляда с Юри и по-особенному улыбаясь. Изредка он ударяет пятками скрещенных ног по стене, прерывая почти гробовую тишину. — Ты сегодня рано, — замечает Юри, впервые за долгое время поднимая взгляд на парня, чьи пепельные волосы почти закрывают один голубой глаз. — Нет, — улыбается он, — я как всегда. Кажется, ты теряешь счёт времени. — Возможно. — Я хочу тебя обнять. — Так обними, — усмехается Юри, смущенно опуская взгляд. — Нет, — хмыкает парень. — Тогда моя мечта осуществится, и я потеряю её, превратившуюся в пепел. Юри улыбается, сжимая пальцами края белой футболки. — Расскажи мне что-нибудь, — тихо просит он. Ночной гость согласно кивает и неспеша рассказывает очередную историю. — Юри, вы перестали принимать таблетки? — говорит врач, глядя на Кацуки из-под толстых стекол закругленных очков. — Я не болен, — уверенно заявляет парень, ерзая в неудобном кресле. — Не больны, значит, — хмыкает врач. — Виктор вчера снова приходил? — Да. — О чем вы говорили? — О море, — улыбается уголками губ Юри, вспоминая долгожданную встречу. — Он обещал свозить меня на море. — Море, значит, — врач тяжело вздыхает, опуская исписанные бумаги на стол. — Юри, пожалуйста, вы должны принимать лекарства. Кацуки отрицательно мотает головой, сильней вжимаясь в стул. Неторопливо читая книгу, Виктор тихо постукивает пальцами одной руки по подоконнику. Юри слушает внимательно, глядя на парня из-под опущенных ресниц и почти что засыпая, но уснуть он не может, как бы того ни хотел. Более того, он не помнит, когда в последний раз спал больше трех часов в сутки. — Они говорят, что тебя нет, — тихо говорит Юри, когда Виктор, в конце концов, откладывает книгу в сторону. — Что я тебя выдумал. — Что за глупости? — Виктор хмыкает и заправляет несколько прядей волос за ухо. — Я же здесь, ты меня видишь. Как меня может не быть? Юри пожимает плечами и подкладывает руки под голову, любуясь ночным гостем. — Когда вы в последний раз нормально спали? — спрашивает врач, скрещивая руки в замок и опуская на них небритый подбородок. — Я не помню, — говорит Юри, впиваясь пальцами в подлокотники стула. — Кажется, никогда. — Потому что некий Виктор снова к вам приходил? — Он всегда приходит, потому что я его жду. — И как же он попадает в палату? — хмыкает врач, откидываясь на спинку кресла и скрещивая руки на груди. — Появляется из ниоткуда? — Я знаю, к чему вы клоните, но знайте, что он и впрямь существует. Я не сумасшедший. — Милый, ты в психиатрической лечебнице. У меня тут целая свора таких не-сумасшедших. Юри отворачивается в сторону, не желая продолжать разговор. Сжимая ладонями теплую кружку чая, Юри без особого энтузиазма рассматривает присутствующих в столовой. Многих из них он знает. Допустим, та блондинка, сидящая за четвертым столиком, пыталась вскрыть себе вены. Она не сумасшедшая, Юри в этом уверен. Просто жизнь оказалась тяжелой, и девушка не справилась. Также он знает, что, если её отпустят, она попытается сделать это снова. Кучерявого парня, расположившегося рядом с Элен, звать Эдвардом, и он здесь, потому что слышит голоса в голове. Иногда они настолько громкие, что парень кричит, а иногда он разговаривает с ними, обсуждая всевозможные вещи. Он тоже не сумасшедший. Эдвард мечтает побывать в горах и хочет завести любящую семью, чтобы не быть одиноким, но он не может себе этого позволить, потому что оказался в замкнутом, безвыходном положении по вине своих же родителей: не захотели возиться с якобы сумасшедшим сыном. Трусы и слабаки. Энди, подруга Эдварда, постоянно смеется и носит с собой небольшого медвежонка, разговаривая с ним, как с настоящим человеком. Юри знает, что, когда она была маленькой, у неё не было друзей, потому как строгая мать не позволяла выходить из дома. Девушка нашла себе друга — белого медведя, по случайности разорванного и сшитого десятки раз. Ей двадцать пять, и он всё ещё её лучший друг. Но с недавних пор у Энди есть и Эдвард — Юри надеется, что они когда-нибудь станут ещё ближе. Юри знает многих, слыша из раза в раз их истории. Откуда они, как давно здесь. Он почти ничего не помнит о себе. Не знает, когда попал сюда, почему оказался в психиатрической лечебнице. Юри изо дня в день пытается вспомнить, как познакомился с Виктором. Кажется, этот парень был вместе с Юри всю его жизнь, из которой он совершенно ничего не помнит. Только родителей и некоторых друзей, что по возможности навещают его, повторяя снова и снова: «Всё наладится». А что, собственно, наладится? Всё и так в порядке. Юри не болен. Виктор существует. И он снова придет ночью. Как всегда. Юри долго пялится на подоконник, нетерпеливо ожидая, когда откроется окно и Виктор легко подтянется на руках, оказываясь в палате Юри. — Что-то я припозднился, — слышится за спиной, и Юри, вздрагивая, оборачивается. — Ты зашел через дверь? — глупо хлопая глазами, говорит Кацуки. — Это проблема? — Виктор вздергивает одну бровь. — Нет. — Идем. — Куда? — недоумевает Юри. — Гулять, конечно же. — Но… — Просто следуй за мной. Юри молча идёт за Виктором, который с помощью ключ-карты открывает все двери на их пути. Вот она, последняя. Искренне улыбаясь, Юри вдыхает свежий воздух, глядя на ночное небо, усыпанное тысячами звезд. Они так далеки и так прекрасны. Впервые за долгое время Юри чувствует себя свободным. Виктор аккуратно обхватывает холодными пальцами подбородок Юри, притягивая к себе и трепетно целуя, прижимаясь к японцу отчаянно крепко, ведомый сильными чувствами в груди. - Надеюсь, ещё встретимся, родной, - тихо говорит Виктор, нехотя и до невозможного медленно отстраняясь. Юри, мало что понимая, с удивлением смотрит на Виктора. Его лицо отчего-то плывет перед глазами и становится невыносимо больно в груди. Юри часто моргает, сорвано хватая ртом воздух. Перед глазами по-прежнему всё плывёт, боль из груди никуда не исчезает, но в поле зрения попадают ещё люди: медсестра, что обожает болтать с Юри в свободное время и почему-то всегда восхищается им, вымогая один за одним автографы; врач, сорвано выдыхающий. Натыкается взглядом, кажется, на дефибриллятор. Да, точно он. Кацуки почти задыхается. — Можешь вспомнить? — спрашивает врач, постукивая ручкой по столу. — Я… — Юри опускает взгляд и теплее кутается в рубашку. — Теперь вспомнил. Это произошло полгода назад: была зима, на улице шел мокрый снег, а на дорогах был лед. Бесконечные полосы. Тогда ещё много аварий произошло. Я хорошо это помню, потому что тогда в больницу с переломом руки попал Пчихит, а мама всё твердила, чтобы я был осторожен. Она повторяла это снова и снова, как заведенная. — Что ещё произошло той зимой? — спокойно интересуется седоватый мужчина, поправляя доисторические очки указательным пальцем. — Мы… мы ссорились. — Кто «мы»? — Я и Виктор, — Юри тяжело вздыхает, пытаясь унять дрожь в голосе. — Мы встречались уже год, расписались. Это был долгий разговор по скайпу. Он смеялся, смеялся и я. — Ты говорил о ссоре. — Да, — Юри отстраненно кивает, продолжая взглядом сверлить пол. — Виктор сказал, что хочет бросить лёд, что хочет заняться чем-то другим. «Подумать только, сам Виктор Никифоров оставит фигурное катание!» — подумал тогда я. Кажется, он был пьян. А ещё… это было спонтанным, необдуманным решением. Он бы не бросил катание, нет. Виктор слишком сильно любил лёд. Но я почему-то разозлился и бросил что-то вроде: «Проспись, потом поговорим». Отключился. Он звонил ещё несколько раз, но я был расстроен, что Виктор думал о таком, что готов был так легко отказаться от мечты. — Почему же Виктор Никифоров хотел бросить лёд? — Он, — Юри потирает рукой затылок, пытаясь вспомнить. — У него была травма, точно. Все те прыжки, которые он раньше делал на раз-два, давались с некоторых пор ему с трудом. И Виктор решил сдаться. Меня это разозлило. — Почему? — Потому что катание на льду — его вечная цель, потому что он обожал это, мечтал покорять новые высоты и делать то, что другие не могли. И успешно справлялся с этой целью. А потом… Его травма была не той, после которой нельзя заниматься спортом и всё в этом роде. Наверное, он просто устал бороться за то, что давно принадлежало ему и что он потерял. Виктору нужна была поддержка в тот день, и я пытался вдолбить это в его голову, но он не слушал меня, заявляя, что ненавидит лед, что зря тратил время. Он вышел из себя, был в отчаянии. Мне следовало всё нормально с ним обсудить, но я тоже сорвался. — И что было дальше? — Через несколько часов я узнал, что великий русский фигурист Виктор Никифоров не справился с управлением и слетел в кювет. Сказали, что он погиб сразу. Юри замолкает, шумно вдыхая воздух. — В тот день он ехал ко мне. Парень захлёбывается слезами, зло вытирая ладонями лицо. — Хорошо, — спокойно говорит врач. — Ты вспомнил. — В чем смысл?! — срывается Юри, вскакивая на ноги. — Сколько раз мы говорим об этом?! Сколько раз я всё забывал и верил в выдуманного Виктора, что сидит у меня на подоконнике и разговаривает со мной?! В какой чертов раз я рассказываю вам об этой катастрофе? Пятый? Пятнадцатый? — Всё в порядке, пока вы продолжаете вспоминать, — говорит доктор, закрывая папку с документами. — Вы должны пить таблетки, Юри. Не забывайте об этом. Ведь, когда перестаёте, это продолжает повторятся. — Ладно, — выдыхает Юри. Он обессиленно падает в кресло и закрывает ладонями глаза. Юри знает, что таблетки будет пить до поры до времени, а потом забьёт на них, как делал это всегда. Забьёт, чтобы снова увидеть Виктора, поговорить с ним, забывая свою биографию, забывая смерть, что сломила его. Какая из его многочисленных клинических смертей станет последней?..