До и После

Я подхожу к кассе, девушка отсутствующим взглядом смотрит на меня, пробивая мои покупки. Я беру всегда одно и то же, и порой мне кажется, что она заранее начинает что-то вбивать в терминал, лишь завидев меня. Три банки пива постукивают у меня в пакете, пока я иду домой. Ровно три, для меня и для них. Я сижу у себя на кухне. Тусклая лампочка, висящая под потолком, еле освещает помещение, я сижу за столом, а на против меня стоят две банки. С характерным звуком я открываю свою и, делая два глотка, закрываю глаза. Выцветшие обои и скудное убранство сменились яркими декорациями увеселительного заведения. Я сижу в одном из берлинских пабов. Напротив меня сидят, потягивая пиво, Луц и Хаган. Луц поднимает кружку и гордо произносит: - Поскорее бы на фронт, не терпится начать крушить «железяк»! Я смеряю его ироничным взглядом и вдруг вижу, как парнишку разрывает очередь из шестиствольного пулемёта. Никогда человеческая жизнь мне казалась на столько хрупкой. Паб сменился густым Штутгардским лесом. Хаган с диким воплем вскидывает винтовку и несется в сторону предполагаемого противника. Весь взвод поступает так же. Весь взвод, кроме меня. Я пытаюсь остановить бойцов, но бесполезно. Слова командира потеряли вес, уступив простой ярости, вызванной болью от потери товарища. А ведь нас всего лишь отправляли на поиски уцелевших гражданских, после прорыва Айхенвальда. Всю войну наш взвод был поддержкой Крестоносцев, минимальные потери, а теперь, когда ордена рядом нет, нас так просто уничтожают. Война практически окончена, но именно сейчас мы умираем. Один Крестоносец мог в одиночку вынести десяток Бастионов. Один Бастион может с лёгкостью уничтожить целый взвод пехоты. Словно скот на убой. Пока я пытался что-либо предпринять, прямо на моих глазах гибли люди. Вот и Хагана скосило огнём, парень упал на мягкий мох, что теперь медленно багровел под его телом. Я могу поклясться, что пока Бастион лупил по нам, то своим звуковым сигналом играл нечто отдалённо напоминающее «Валькирий» Вагнера. На одном из погибших бойцов от рикошета сдетонировала граната, взрывной волной меня откинуло, и я потерял сознание. Последнее, что я видел сквозь надвигавшуюся пелену – зло отсвечивающий красный огонёк в глубине чащи. А ещё я помню тот самый пищащий звук, что отзывается у меня в ушах до сих пор. Я стою на площади, где только что установили памятник погибшим солдатам в годы войны. Собой он представляет композицию из одного Крестоносца и трёх бойцов пехоты. Лицо одного из них мне почему-то отчётливо напоминает Луца. К памятнику подходят омники, возлагая цветы, они складывают руки в молитве. Я до сих пор не верю «жестянкам». Мне кажется, что у них попросту нет сострадания. Блёклые обои освещает тусклый свет единственной лампочки. На столе стоят три пустых банки из-под пива, а под столом медленно растекается лужа крови. Окоченевшие пальцы держат пистолет. Командир никогда не оставит свой взвод. Взвод не сможет выдвинуться без командира. Теперь точно наступит мир. Для всех.