До нуля

— А ведь он был прав, Кэт, — не поднимая головы, заключил Данте, вдребезги разбивая сонную утреннюю тишину маленькой кухоньки. Девушка вздрогнула от спокойного и какого-то равнодушного голоса, словно от пощёчины. Они не поднимали эту тему, по обоюдному молчаливому согласию не возвращаясь в разговорах к событиям трехмесячной давности, однако нефилиму не нужно было уточнять, кто такой таинственный «он», и в чём именно заключалась правота, медиум прекрасно все поняла. Кэт молча прошла на кухню, попутно самыми кончиками пальцев проведя линию по плечу занятого чисткой пистолетов Данте. Она молчала, пока ставила чайник и насыпала в чашку гранулы горькой растворимой бурды, по какой-то ошибке называемой кофе. Молчала, пока закипала вода, стояла, склонив голову, и рассматривала собственные пальцы. На фоне мерно бурчал голосом диктора маленький допотопный телевизор, передавая последние сводки жертв. Данте бросил на девушку быстрый косой взгляд, снова возвращая все внимание оружию, краем уха прислушиваясь к новостям об очередном государственном перевороте. Вот она, свобода выбора, которую он так желал для людей, ради которой поднял оружие против того, кого должен был защищать от всего мира даже ценой своей жизни — льется реками, только почему-то все отчётливее становится запах дерьма и разложения. Со стуком поставив на стол две исходящие паром чашки, напротив него все так же молча плюхнулась Кэт, поправляя сползшую с худого плеча майку. Отложив в сторону корпус Айвори, нефилим притянул к себе кофе, не ощущая жара, и поднял глаза на девушку. Уголки его губ дрогнули, так и не сложившись в усмешку, но Кэт все равно ответила блеклой улыбкой. В майке нефилима, растрёпанная со сна и с отпечатком подушки на щеке она представляла собой удивительно теплое домашнее зрелище, и все же, каждый раз открывая глаза рядом с ней, Данте не мог избавиться от глухой болезненной тоски, разъедающей его изнутри. Не то, не так. Кэт была теплой и податливой, сама льнула к рукам, с охотой отзывалась на каждое движение, как идеально отлаженный инструмент. Готовила кофе по утрам, мурлыкала что-то по нос, когда копалась в сети… но она не была «им». И нефилим все острее ощущал разливающееся внутри отчаяние. Не будь рядом Кэт, сильной маленькой Кэт, кто знает, сколько бы ещё он продержался, прежде чем сорваться в вязкую черноту безумия. Она была его соломинкой, связью с прошлым и с реальностью. — Он был прав, Кэт, — снова повторил нефилим, крепче сжимая пальцы. — Единственный из нас, кто видел дальше собственного носа. Девушка тихо всхлипнула, жмуря наполнившиеся влагой глаза. Долго молчала, прежде чем как-то обречённо прошептать: — Он все ещё не вернулся… — Куда? — Данте криво усмехнулся. — Если помнишь, мы его предали. Вергилию незачем к нам возвращаться. Скорее уж, он предпочтет держаться как можно дальше от меня. Медиум судорожно мотнула головой, то ли соглашаясь, то ли отрицая его слова, и сжалась еще сильнее. Стоило бы обнять ее, успокоить, убедить, что этот придурок точно жив, но Данте искал и не находил в себе уверенности, что страшная рана, оставленная его собственной рукой, оказалась для брата сущим пустяком. Поэтому просто перевел взгляд на экран телевизора, против воли еще сильнее стискивая в пальцах керамический бок чашки. Как можно убедить кого-то в том, во что сам ни на йоту не веришь? Под кожей зудела потребность немедленно кинуться хоть к самому дьяволу на рога, лишь бы найти Вергилия, убедиться, что он жив-здоров, сжать в руках и больше не отпускать, пусть этот мир катится к черту и человечество вместе с ним. Хочет властвовать? Пожалуйста! Сердце Данте на блюдечке? На здоровье! Лишь бы был рядом, лишь бы никогда больше не видеть во сне, как медленно уходит жизнь из изумлённо распахнутых ледяных глаз, как тело срезанной марионеткой падает в бесконечную пустоту. Лишь бы этот ад кончился… — Я… — голос подвел, и пришлось замолчать. Кэт вскинулась, глядя на него с какой-то отчаянной надеждой. Глупая влюбленная девочка, так и не сумевшая расстаться с воздушными замками. Данте было ее почти жаль, он почти ощущал угрызения совести, за то, что использовал предназначенные не ему чувства, как подкормку для собственных демонов. Но кто из нас не без греха? — Я устал ждать, если братец не хочет явить себя, я сам его найду. — Как? — стирая слезы тыльной стороной ладони мгновенно подобралась медиум. — Это ты мне скажи, — неопределенно дернул плечами Данте, откидываясь на спинку стула. Давно принятое решение было наконец озвучено, и с каждым пройденным мигом разворачивалась внутри тугая пружина колючей проволоки, позволяя вспомнить, что значит дышать полной грудью. — Ты знаешь его дольше меня. Ну же, напряги мозги, девочка, куда он мог отправиться, чтобы зализать раны? Девушка нахмурилась и снова надолго замолчала. Было почти слышно, как стучат друг о друга зубчики шестерёнок в ее голове. Подняв чашку, Данте поморщился от мерзкого синтетического запаха, но всё-таки сделал глоток горькой бурды. Внутри все звенело от желания немедленно сорваться с места, но он заставлял себя терпеливо ждать вердикта медиума. — Есть одно место… — неуверенно проговорила Кэт, спустя долгое время. — Но я не уверена, — она запнулась. — что он пойдет туда, раз я о нем знаю. — Вот и выясним, — уже куда искреннее оскалился нефилим, поднимаясь и пряча пистолеты за пояс. Жажда действий гнала его вперёд, позволив замедлиться и перевести дух только посреди заброшенных доков. Данте завертел головой, рассматривая совершенно одинаковые с виду, покрытые ржавчиной и отметками облупившейся краски контейнеры, прерывисто втянул носом воздух и медленно двинулся вперёд, старательно выискивая метку, и все-таки едва не пропустил выцветший на солнце, полустёршийся символ на одном из контейнеров. Застыв, долго прослушивался, однако сквозь неплотно закрытую створку не долетело ни звука, поэтому нефилим таки рискнул приблизиться и потянуть ее на себя, мысленно молясь всем, кого только помнил, чтобы развалюха не заскрипела. И то ли петли были недавно смазаны, то ли вершители судеб оказались благосклонны к одному недалекому полукровке, но створка не издала ни звука. Вернув дверь на место и пристально глядя под ноги, Данте обошел груду деревянных ящиков, перешагнул смятую жестяную банку и задержал дыхание, впиваясь в раскинувшуюся на видавшей виды раскладушке фигуру. Вергилий лежал на спине, почти скинув во сне тонкое шерстяное одеяло, на мертвецки бледном лице выделялись потрескавшиеся искусанные губы и залегшие под глазами густые чернильные синяки, ко взмокшему от пота лбу прилипли волосы. Голая грудь, кое-как перетянутая заскорузлыми от крови бинтами рвано вздымалась, в такт быстрому, поверхностному дыханию. Бесшумно переступая по покрытому толстым слоем пыли полу, Данте приблизился к спящему и опустился на край кушетки, по-звериному глубоко втягивая наполненный тяжёлым металлическим запахом воздух. Видимо, слишком громко, потому что, оторвав взгляд от собравшихся в ложбинке между ключицами капелек пота, он встретился с подернутыми пеленой боли светлыми глазами, мгновенно отводя взгляд. Вниз по позвоночному столбу словно разряд тока пропустили. Медленно моргнув, видимо, даже это действие требовало приложить невероятные усилия, и глядя снизу вверх Вергилий хрипло, на грани слышимости уточнил: — Явился добить? Данте промолчал, он, словно губка, заново вбирал в себя чужой образ, росчерки бровей, жёсткие складки вокруг рта, изящные тонкие пальцы, испещренные тонкими полосками шрамов. Прямой нос, черные щёточки ресниц, нервно подергивающееся адамово яблоко. Сглотнув ставшую вязкой слюну, нефилим наконец заставил себя посмотреть прямо в глаза. Брат смотрел на него без неприязни, спокойно и как-то даже равнодушно, словно уже смирился с неизбежной смертью и не собирался тешиться несбыточными надеждами, и это больно кольнуло сердце, разливаясь по венам горечью. — Нет, — медленно покачал головой нефилим, протягивая руку и осторожно, самыми кончиками, убирая со лба брата потемневшие и слегка завивающиеся без привычного слоя геля пряди. Вергилий дернулся всем телом от мимолётного прикосновения, ледяные глаза немного расширились, губы дрогнули. Он явно был совершенно обессилен потерей крови и один бог ещё знает чем, но не был бы собой, если бы не сумел каким-то непостижимым образом собрать оставшиеся крупицы и, приподнявшись на локте, холодно поинтересоваться: — Тогда зачем же? Решил поделиться последними новостями? Или, может, обсудить погоду? Даже находясь почти в совершенно проигрышном положении, бессильный и беззащитный перед Данте, он и сейчас умудрялся смотреть сверху вниз, с явным и неоспоримым превосходством. Позволив себе несколько ударов сердца молча полюбоваться чужой силой воли, Данте перебрал в голове несколько вычурных вариантов извинения, в итоге остановившись на простом: — Прости меня. — Что? — а вот теперь глаза старшего близнеца совершенно точно округлились. — Я сказал: прости меня, — снова повторил Данте, вовсю пользуясь безнаказанностью и легко проводя по линии челюсти. Пальцы ощутимо покалывало, как будто он касался оголенных проводов. — Я пустоголовый кретин, двинувшийся на желании доказать твою неправоту. Я не буду оправдываться за то, что поднял на тебя оружие, ты сам прекрасно знаешь, что двигало мной в тот момент, — нефилим слегка запнулся и прикрыл глаза. Не так уж и нелегко вслух признавать свои ошибки тому, кто привык плевать на всех и вся. — и я готов отвечать за свои поступки, брат. Готов сделать все, что скажешь, чтобы заслужить твое прощение, — он упрямо поджал губы и неожиданно жёстко добавил. — Однако в независимости от того, что ты решишь, помни, ты — мой, и черта с два я позволю тебе снова сбежать. Вергилий долго молчал, изучая его, словно никогда прежде не видел. Под этим взглядом по коже табунами разбегались мурашки, а внутри все подрагивало от напряжения. До боли хотелось снова коснуться, обнять, укутать собой, такого притягательно слабого, истекающего кровью, поломанного, неизвестно что пережившего там, но все равно независимого и гордого, не унижающегося до мольбы о пощаде. — Пока меня не было, ты успел повредиться рассудком, — с явным сомнением полуспросил-полуконстатировал Вергилий. Его рука неловко подогнулась, и Данте мгновенно среагировал, подхватывая заваливающееся назад тело. Оба синхронно замерли, Вергилий — до крови прикусив губу и переживая приступ боли, Данте — поддерживая и позволяя ему эту слабость. Чужое тело в руках ощущалось совершенно правильно, ладони удобно легли на горячую, мокрую от пота кожу и шершавую марлю бинтов. Вверх от кистей поднимались миниатюрные молнии, а узор на тыльной стороне правой руки нагрелся и медленно пульсировал. Дав Вергилию время справиться с болью, нефилим без особого труда перетянул пугающе лёгкое тело себе на колени и осторожно, но крепко прижал к себе. Майка тут же начала пропитываться кровью, но он проигнорировал это, полностью поглощённый телом, наконец снова оказавшимся в его руках. Осознание собственной власти отдавалось на языке искристым восторгом, и Данте снова застыл, прижимаясь сухими губами к чужому виску, нашептывая о том, как сожалеет. Все вокруг казалось нереальным, и мысли лились ровным потоком, облекая в звуки и слова надёжно обосновавшиеся где-то между ребрами чувства. — Помолчи, бога ради, — едва слышно и как-то обреченно прошептал в какой-то момент Вергилий, роняя голову ему на плечо, — вот будет хохоту, если выбравшись из лимба, я сдохну от твоей болтовни. Рот младшего нефилима против воли расчертила усмешка. Он послушно заткнул фонтан, выгнул шею и коротко прижался к испачканным подсыхающей кровью ледяным губам, прикрывая глаза и слушая рваный ритм чужого сердцебиения. Глубоко втянул воздух, отрываясь на миг: — Верг? Я ведь не шутил, насчёт всего, что пожелаешь… — Закрой уже рот, Данте, — и немного погодя обреченно. — Так ведь и знал, что просто с тобой не будет.